О чем молчит ласточка

13.В шаге от одиночества

Утром чудовищно болела голова. Едва разлепив глаза, Володя принялся ворошить память, усиленно вспоминая, что было вчера. Вспомнил клуб, выбесившего до белого каления Йонаса. Одна лишь мысль о руке, лежащей на Юрином колене, вызывала злость. Володя даже засомневался, точно ли ему не врезал. Точно удержался? Точно — он даже осмотрел руки на предмет ссадин. Не было. Похвалив себя за выдержку, Володя было убедился, что ничего плохого не сделал, и успокоился. Но тут же вспомнил разговор на улице, свои мысли, слова и ответы Юры. Это дурацкое ?Ты мой?? и обещание Юры разобраться во всём завтра. Завтра наступило, но возвращаться к разговору не хотелось.Юры рядом не оказалось. Володя прислушался — играет. Попытался уснуть, но воспоминания снова ворвались в похмельную голову. Усугублённые мигренью мысли стали ещё более жестокими и пугающими. Желая спрятаться от них, Володя встал с кровати. Если он пока не в состоянии их победить, лучшее, что можно сделать, — просто отвлечься.Вопреки ожиданиям, Юра вёл себя как обычно: не сторонился его, не косился, не осторожничал. Казалось, будто вчерашнего дня не существовало, и Володя был благодарен Юре за это ощущение.Позавтракали. Володя выпил аспирин и средство от похмелья, которое не особо помогло. Юра хотел остаться дома, чтобы Володя ещё поспал и пришёл в себя.— Логично, но завтра мой последний день здесь, а я так и не видел Берлина, — заметил Володя. — Поехали гулять, пока светло, а по пути зайдём в какой-нибудь бар — выпью пива и очухаюсь. Тоже мне турист — был в Германии, а немецкого пива даже не попробовал.— Договорились, только сначала отвезу тебя в бар, — строго сказал Юра. — Ходить будем много, тебе полумёртвому не осилить.Володя не любил крепкий алкоголь и сегодня утром вспомнил почему. А пиво — не любил и подавно. Володя его просто не понимал: горькая, дурно пахнущая водичка — ни освежиться, ни насладиться вкусом, только голова тяжелеет. Но так он рассуждал трезвым и в отношении только русского или украинского пива, другого он попросту не пробовал — неинтересно. А Юра в немецком разбирался.— Эх, жаль, что сейчас зима, — сказал он, заходя в бар на окраине Берлина. — Летом приедешь, пойдём в биргартен — там столики в саду под открытым небом. Красота.— Мне и здесь хорошо, — ответил Володя, обводя взглядом небольшое, переполненное народом, но уютное помещение со сводчатым потолком.— Так, судя по твоим рассказам, лагер ты не любишь, — протянул Юра, изучая меню.И, ни о чём не спрашивая Володю — всё равно не разбирается, — сделал заказ. С лёгкой бравадой в голосе заявил, что раз он за рулём, то себе возьмёт безалкогольное.Пить пиво с Юрой оказалось неожиданно сытно. Володя рассчитывал, что они зайдут на полчаса, выпьют по бокалу и двинутся дальше, но не тут-то было. Помимо пива, на столе оказались какие-то солёные кренделя, две огромные порции колбасок и гора квашеной капусты. Всё это выглядело неаппетитно: бублик чёрствый, колбаски — слишком жирные, а капуста — будто уже пережёванная кем-то. Но на деле каждое блюдо оказалось невероятно вкусным. Пиво с очень густой пеной было до того плотным, что Володе казалось, будто он его не пьёт, а ест. Под Юриным довольным взглядом Володя наслаждался каждым кусочком и глотком и не заметил, как стол опустел, а в голове — просветлело.Отправились гулять. Юра запланировал действительно длинный пеший маршрут. Неизвестно, сколько километров они прошли, но увидеть и сфотографировать успели многое: здания музеев, соборы и площади, бундестаг и Бранденбургские ворота. Но всё равно посмотрели недостаточно — не заглянули ни в один собор, музей или дворец.В самом центре Берлина Володе очень понравилось. Его, тесно связанного с архитектурой, не мог оставить равнодушным немецкий классицизм. Но общее впечатление осталось не самым приятным: Берлин — серый, чопорный, помпезный город с каменным телом и холодной душой. Но вот Юра — другое дело, Юра — украшение. Он, словно магнит, весь день притягивал к себе Володин взгляд.Когда стемнело, улицы вспыхнули фонарями и огнями рождественской иллюминации. Берлин стал немножко добрее и теплее, а Юра с Володей окончательно устали и замёрзли. А их ведь ещё ждал такой же долгий путь к машине.— Тут неподалёку наш комьюнити-центр, пара кварталов всего. Пойдём погреемся там, отдохнём, чаю попьём, — предложил Юра, шмыгая носом.— Что за комьюнити-центр? — уточнил Володя. — Чьё комьюнити — музыкантов?— Нет, не музыкантов, — снисходительно улыбнулся Юра. — Хотя музыканты в нём тоже состоят.— А… понял. Ну пойдём — покажешь.Комьюнити-центр располагался в обычном жилом доме. Володя ожидал, что вход в него будет спрятан в подворотне, но нет. Внутрь прямо с улицы вела самая обычная дверь, возле которой висели плакаты: ничего провокационного — только улыбающиеся люди и радужный флаг. Слегка пахло краской. Под окнами несколько девушек тщетно пытались отмыть свежие граффити.— Что там было написано? — спросил Володя, когда они оказались в вестибюле.— ?Педики?, — равнодушно ответил Юра, снимая пальто.— То есть всякие уроды знают, что здесь находится?— Да. — Юра пожал плечами и протянул Володе вешалку. — Но волноваться не нужно: полиция нас защищает.Внутри комьюнити-центр выглядел таким же заурядным, как и снаружи. В холле со светлыми стенами, сплошь покрытыми плакатами, располагалось несколько диванчиков, столики и множество дверей. Странно, но центр не производил впечатления неприветливого общественного места, здесь царила дружелюбная, даже домашняя атмосфера. Людей было немало, некоторые — обычные, как Володя, некоторые — яркие, как Юра. И девочки, и мальчики, и трансгендеры, правда, не настолько приятные, как Анна.Усадив Володю на диван у прохода, Юра отправился за чаем. Он остановился возле какого-то парня и что-то сказал ему на немецком, потом поговорил с какой-то женщиной. Не отводя от него влюблённого взгляда, Володя прислушивался к немецкому в Юрином исполнении. Юра говорил на нём и раньше, но слишком мало — произнёс буквально пару слов у билетной кассы или в магазине, а вчера в шумном клубе Володя почти ничего не смог разобрать. Но здесь он прекрасно слышал его голос — разговор выдался достаточно длинным.?С чего вообще люди взяли, что немецкий — грубый язык?? — подумал Володя, начисто игнорируя весьма грубоватые говоры, звучащие вокруг него.И снова, всего за один этот день, он умудрился узнать о Юре что-то новое. Внимательно глядя и слушая, он пытался понять, не показалось ли ему, будто Юра менялся при общении с другими. И правда — менялся. С Володей он говорил вкрадчиво и негромко, сопровождая слова лукавыми взглядами. Но на людях магия исчезала: Юра становился серьёзным, а иногда — высокомерным. Его природная мягкость и чувственность проявлялась исключительно редко и ненадолго, так что всё это открывалось только для Володи и принадлежало только ему.Вернувшись с двумя дымящимися стаканчиками, Юра уселся рядом. Поставил чай на столик, и только сейчас Володя заметил, что на нём лежало множество листовок на разных языках, в том числе и на русском. Он взял одну из них, намереваясь прочесть, но отвлёкся — хлопнула дверь, и на пороге показался Йонас.— Да ты издеваешься!.. — возмутился Володя.— Эм… — Юра растерялся. — Вообще-то, его здесь быть не должно. — Тогда что он тут делает? — приглушённо спросил Володя. Он бы выразился куда громче и грязнее, если бы не похмелье, из-за которого весь день был вялым.— Йонас — директор комьюнити-центра, но обычно в это время его здесь нет, — вздохнул Юра. — Только не злись, ладно?Не успел Володя ответить, как Йонас подошёл к ним и с улыбкой протянул руку сначала Володе, затем — Юре. Стараясь не показывать своего раздражения, Володя пожал её. И Йонас без лишних разговоров ушёл. Такое поведение Володю устроило, он даже расслабился.— И часто ты сюда ходишь? — спросил он, осторожно отпивая горячий ароматный чай.— Раньше часто бывал, теперь захожу раз в год. — Юра пожал плечами и, покосившись на Володю, добавил: — И не ради Йонаса. Тут, кроме него, много замечательных людей.— Тоже бывшие? — спросил Володя. Вообще-то, он пошутил, но прозвучало серьёзно.— Перестань, — сердито буркнул Юра.— И чем этот… Йонас тут занимается?— Вообще, он состоит в Социал-демократической партии Германии и борется за наши права. — За какие права? У вас и так всё есть, вы полностью легализованы.— Если под ?легализованы? ты подразумеваешь, что нас не бьют на улицах безнаказанно, то да. Но у однополых пар нет таких же прав, как у… — Юра изобразил пальцами кавычки и, закатив глаза, произнёс: — ?Натуралов?. Поэтому наши активисты сейчас борются за легализацию однополых браков.— Зачем? — спросил Володя, на самом деле особо не интересуясь.— Брак даёт права. Например, право на посещение в больнице как родственника, право на льготы на налоги, на усыновление детей, особенно важно — собственных, общие банковские счета. Что там ещё? А, да. Право не свидетельствовать друг против друга в суде. Ну и так далее.— Ясно, — кивнул Володя и посмотрел на часы. Он согрелся, но ещё недостаточно отдохнул, и Юра явно тоже. Взяв в руку листовку, спросил: — А чем занимается этот центр? Кроме борьбы за права.— Много чем, — Юра пожал плечами. — В первую очередь он существует для объединения людей. Чтобы помогать с юридическими, медицинскими и психологическими проблемами, — протянул он, и Володя ощутил его беглый взгляд на своём лице. А Юра продолжил: — И не только геям, но и их семьям и близким. И не только гражданам Германии, но и их партнёрам из других стран… — Юра посмотрел Володе в глаза. — Или просто иностранцам, которых преследуют на родине. Во многих странах до сих пор гомосексуалов сажают, кастрируют или вообще казнят. Нужно помочь им уехать оттуда и предоставить убежище в Европе.— Да уж… — Володя поёжился. Ему вспомнился психиатр, который работал с ним в юности. — В Германии жить хорошо.— Я бы сказал, в Германии жить можно, — Юра подчеркнул последнее слово, — но здесь есть свои проблемы.— С какими сталкивался ты? — обеспокоенно спросил Володя.— Я? — Юра улыбнулся. — Да в общем-то ни с какими. Но многие жаловались на медработников, например. Врачи не могут отказать в лечении потому, что ты гей, но гомофобы есть везде. Так вот, такие доктора мимикой, или тоном, или ?случайными? фразами дают понять, что ты им противен. Бывают и те, кто откровенно хамят, не воспринимают проблемы всерьёз или того хуже — винят во всём твой ?аморальный? образ жизни.— Хм, — протянул Володя, поглядывая на стоящего рядом трансгендера и вспоминая Анну — если геям сложно, то им как?Юра же покосился на дверь одного из кабинетов и рассеянно продолжил:— В комьюнити-центре не только свои врачи, но и список больниц, где нормально относятся к геям, контакты конкретных докторов, которые не будут считать тебя человеком второго сорта.— Ясно, — протянул Володя, глядя на Юру — тот вертел в руках пустой стаканчик и постоянно косился на часы, будто кого-то ждал. Они уже допили чай и достаточно отдохнули, можно было уходить, но Юра словно тянул время. — Может, пойдём? — спросил Володя.Юра покачал головой и смущённо улыбнулся:— Я опять надел твой носок и натёр ногу. Давай посидим ещё чуть-чуть?— Раз тут есть врачи, попроси у них пластырь, — хмыкнул Володя. — Что толку сидеть? За пять минут мозоль не заживёт.Юра не ответил, лишь поджал губы и молча смял в руке бумажный стаканчик. Володе показалось, что он занервничал.Они просидели в молчании ещё минут пять, и Володя не выдержал, прямо спросил:— Кого ты ждёшь?— Хочу познакомить тебя с одним очень хорошим человеком, — признался Юра.— С кем? — Володя напрягся.— С моим другом.— Юр, скажи честно, ты это подстроил?— Ну, разве что самую малость, — он улыбнулся. — А вот и она.По коридору шла рыжеволосая женщина лет сорока. Приятная, ухоженная, улыбчивая — одним своим видом она располагала к себе. Юра поднялся с дивана и окликнул её. Она подошла, перекинулась с ним парой слов, пожала Володе руку и по-английски представилась:— Добро пожаловать в наш центр. Мы всегда рады новым лицам. — Она тряхнула медными волосами. — Меня зовут Ангела, я — психоаналитик.— Ага, — только и произнёс Володя.Он завис на несколько секунд, осознавая происходящее, и разразился издевательским смехом. Сквозь похмельную вялость рвалась злость, но Володя опасался открывать рот — знал, что если начнёт высказывать Юре, что думает по поводу его манипуляций, то уже не остановится и сорвётся на крик. Юра это, видимо, понял и затараторил без остановки, не давая Володе вставить и слова:— Володя, я знаю, что ты злишься. На твоём месте я бы вообще взбесился, но выслушай меня, пожалуйста. Ангела — очень опытный врач. Помнишь, я говорил о предвзятом отношении к геям? Так вот, она не такая. Я ничего не хочу, не прошу и ни на чём не настаиваю. Я просто познакомил тебя с ней. Ты знаешь её имя, она — твоё. И всё.Володя молча покачал головой, надел пальто и быстрым шагом направился к выходу. Юра бросился за ним. Володя молча злился, а Юра, после того как указал короткий путь до машины, заговаривать не решался. За полчаса преодолев почти два километра, вышли к парковке. В машине Юра взял Володю за руку и, глядя с мольбой в глаза, произнёс:— Прости, я был неправ. Я должен был сказать тебе, куда мы идём и зачем.— Поехали домой, — только и ответил Володя.— Ты простишь меня?— Если я скажу ?да?, ты будешь доволен? — спросил Володя. Видя, как Юра стушевался, он отрезал, даже не пытаясь казаться искренним: — Тогда да.— Ладно, — неуверенно пробормотал Юра. — Дома поговорим.Уж чего-чего, а говорить Володе не хотелось. Чувства, что он испытал за последние полчаса, были подобны падению метеорита — сначала злостью полыхали в груди, потом рухнули на плечи тяжёлым камнем обиды. Он часто испытывал и злость, и разочарование, и досаду, даже агрессию, но обиды не чувствовал уже много лет. Даже забыл, до чего болезненное это ощущение.Они доехали до дома, в полном молчании переоделись. Володя, не зная, чем себя занять, сел на диван. — Ты чего-нибудь хочешь? — осторожно спросил Юра, зайдя в гостиную. — В смысле, вообще всё что угодно: поесть, поделать, наорать на меня?..Володя молчал. С трудом пожал ноющими под тяжестью обиды плечами и, отвернувшись от Юры, уставился в окно.— Володя, ну не молчи! — продолжал донимать его Юра — в его голосе отчётливо слышалось отчаяние.Володя тяжело вздохнул и устало произнёс:— Что мне сказать?— Что мне сделать, чтобы всё стало как раньше?— Мне надо поработать, Юр.— Ты шутишь? — Юра не поверил, но, поймав на себе серьёзный взгляд Володи, прошептал: — Ладно, как скажешь.Володя соврал. Он не собирался работать, ему просто хотелось побыть одному. Оказавшись в кабинете, сел за стол с компьютером, но не стал его включать. Вгляделся в отражение в тёмном экране — неужели он похож на ненормального? На усталого, разочарованного, слабого — может быть, но точно не на ненормального. Но что на этот счёт думал Юра? Может быть, он правда псих? Ведь сумасшедшие не осознают ненормальности своих мыслей или действий. ?Ну нет, — отмахнулся Володя. — Это бредово и пошло?. Он поставил локти на стол и, сняв очки, спрятал лицо в ладонях. Едва они стали парой, как Юра тут же захотел отправить его к врачу? Что это вообще значит? Зачем? Неужели Володя действительно кажется Юре психом? А с другой стороны, что ещё он должен был подумать, когда узнал столько подробностей Володиной жизни? И про его тягу к самоистязанию, и про панические атаки, и про зависимость от снотворного. Ещё и та вчерашняя пьяная сцена ревности… За спиной послышался шорох. Володя не видел, но чувствовал — Юра стоял на пороге. Вскоре он его услышал — Юра неуверенно постучал в дверь собственного кабинета. Тихо подошёл, обнял Володю со спины и зашептал в шею:— Прости, прости меня. Я не собирался копаться в твоей голове. И Ангелу не просил. И не стал бы просить!— Только мы стали парой, как ты повёл меня к психиатру. Что я должен думать, Юра?Он судорожно вздохнул, коснулся губами Володиной щеки и затараторил:— Ты обещал расстаться с Игорем навсегда, так? Я уверен, ты сдержишь своё обещание. Но я понимаю: порвав с ним, ты лишишься врача, который выписывал тебе рецепты. Помнишь, я говорил о списке гей-френдли докторов? Так вот, такие списки есть по всему миру. Если захочешь, Ангела найдёт хорошего специалиста в Харькове и перенаправит тебя к нему. А ещё ты можешь общаться по скайпу с ней...Володя не нашёл что ответить. В чём-то Юра был прав. В конце концов, предложи он познакомить его с психоаналитиком, разве Володя согласился бы? Вряд ли.Повисла напряжённая тишина. Юра прижался носом к уху Володи и снова заговорил. Слова перебивал шум его же дыхания.— Если захочешь, позвони ей как-нибудь потом. Когда сам захочешь. Или вообще никогда. Это только твоё решение. Я хотел просто вас познакомить. Только это и больше ничего!— Правда? — Володя развернулся к нему, посмотрел в испуганное лицо.— Да! — Юра судорожно улыбнулся. — Я, конечно, тот ещё идиот. Когда планировал вашу встречу, даже представить не мог, как жутко это будет выглядеть со стороны.Продолжая сидеть в кресле, Володя уткнулся лбом в его живот и с явным облегчением выдохнул. Но снова ничего не ответил.Юра обнял его за плечи одной рукой, а другой стал поглаживать волосы и печально прошептал:— Не могу не думать о том, что скоро ты уедешь. И мне ужасно хочется сделать так, чтобы там, в Харькове, ты ощущал моё присутствие. Поэтому я подумал о психоаналитике, чтобы ты мог делиться с ним переживаниями. — Юра замолчал на секунду и неуверенно хмыкнул: — Но, как видишь, Остапа понесло.На сердце полегчало. Вчерашнее действительно не имело значения. Всё нормально. Юра не считал его психом, он просто беспокоился и, пусть нелепо, но искренне хотел помочь ему справиться с неминуемым одиночеством. Володя поднял голову. Взглянул снизу вверх на Юрино лицо и, прочитав на нём тревогу и грусть, устало закрыл глаза. Юра тяжело вздохнул, погладил Володин лоб, брови и веки.Этот неловкий порыв нежности окончательно растопил сердце, и Володя глухо произнёс, прижимаясь губами к Юриному животу:— Но я буду ощущать твоё присутствие, а ты — моё. Скайп и аська ведь никуда не денутся.— Но человек рядом… — неуверенно прошептал Юра, так и не закончив свою мысль.— О, если ты имеешь в виду женщину, которая будет болтать со мной, то для этого у меня есть Маша… — невесело хмыкнул Володя.Юра рассмеялся, а Володя, всё ещё подавленный, ответил улыбкой.***Обычно в Юрином доме всегда звучала музыка. Он либо играл сам, либо ставил пластинки или диски. Казалось, Юра позволял тишине господствовать, только когда они спали, хотя кто знает, быть может, и тогда на кухне негромко шелестело радио. У Володи сложилось впечатление, что тишине здесь просто не место. Но сегодня, в их последний день вместе, дом погрузился в безмолвие.Володя проснулся один. Прислушался, ожидая услышать фортепиано, но по обоим этажам разносился лишь один звук — монотонный стук стрелок часов. Юра сидел на кухне и, кутаясь в белый махровый халат, задумчиво дымил сигаретой.— Доброе утро, — поздоровался Володя и сказал с укоризной: — Ты же знаешь, я не люблю, когда ты куришь.Юра поднял на него взгляд и улыбнулся.— Привет. Всё-всё, больше не буду. Не ожидал, что ты проснёшься так рано. — Он затушил сигарету и потянулся за поцелуем.— Пепельница, — буркнул тот. — Ещё и на голодный желудок небось.Юра закатил глаза.— Да ел я, ел. И тебе приготовил. Вот. — Юра поставил на стол тарелку с бутербродами. — Садись.— Ну что, последний день… — констатировал Володя — улыбка начала сходить с Юриного лица. — Что будем делать?— Как насчёт сдать билет? — хмыкнул Юра.— Заманчиво. — Володя грустно улыбнулся. — Юра, я очень хочу остаться, но работа... С февраля стартует очень крупный проект, и от его успеха зависит репутация компании.— Значит, мы никуда не пойдём, на весь день останемся дома. Только мы и никого больше, — перегнувшись через стол, Юра взял его за руку. Улыбнулся, но вместо улыбки получилась какая-то гримаса.— Согласен, — только и ответил Володя, сжимая его пальцы.Лучше бы они всю неделю провели только вдвоём, ведь стоило им оказаться среди других людей, как их отношения если не дали трещину, то уж точно пошатнулись. Будто прочитав его мысли, Юра сказал:— Так жалко времени, потраченного на клуб. Вернуть бы тот вечер и никуда не ходить.— Ну, — Володя скептически сощурился, — зато я узнал, что представляет из себя твоё окружение.— Не обобщай. — Юра покачал головой и налил себе ещё кофе. — С ними мы встречаемся редко, а моё окружение — музыканты.— И именно с ними я не познакомился, — хмыкнул Володя. — Очень жаль.— Ничего, как-нибудь познакомлю, — пообещал Юра.— А они знают, что ты гей?— Близкие знают. А вообще, я не скрываю свою ориентацию, но и не демонстрирую её. Хотя если спросят — отвечу честно. Правда, лезть в личную жизнь у нас как-то не принято.— А близкие как узнали? — Володя допил кофе и отправился помыть чашку.— Давным-давно, когда собирались на вечеринку, я сказал, что приду со своим парнем. И всё. — Юра тоже поднялся, подошёл к Володе и передал ему грязную посуду. Строго посмотрев, Юра добавил: — Только давай без этих ?опять он?, ладно?— Хочешь сказать, этот твой х… Йонас трётся и с ними?В ответ Юра пожал плечами.Когда Володя закончил уборку, они, не сговариваясь, пошли в кабинет. Юра поставил пластинку с классикой. Музыка казалась смутно знакомой, но Володя не смог бы назвать композитора, а тем более — произведение. Впрочем, он даже не старался вспомнить — думал совсем о другом.— Юр, тебе не кажется странным, что Йонас везде?— Это не странность, а закономерность, — ответил Юра, садясь рядом на диван. Откинулся на спинку и, глядя Володе в глаза, объяснил: — За шесть лет отношений у нас, конечно, появились общие друзья. Он успел познакомиться со всеми моими, а я — с его. Йонас очень общительный, он, — Юра задумался, — не помню слова... Вклинился? Внедрился? Влился в нашу компанию, а я — в его. Ну и знаешь, как бывает: после расставания друзья-то никуда не деваются. Йонас стал частью моей компании, а я — его. Неудивительно за шесть лет, правда? Поэтому тебе кажется, что он везде.— Да, — задумчиво протянул Володя, — не поспоришь, шесть лет — это долго.— Не настолько, как может показаться. Мы расходились и сходились, ссорились и мирились. И, кстати, это вовсе не значит, что я был у него один. И тем более не значит, что он был один у меня. — Юра положил голову Володе на плечо. — Я ведь плохой человек, понимаешь? Я эгоистичный, капризный, помешанный, зацикленный на творчестве, со мной тяжело и скучно…Из всего сказанного Володя зацепился за одну-единственную фразу. ?Не значит, что он был у меня один?, — мысленно процедил он. Значит, они изменяли друг другу. Юра изменял! Он был с кем-то другим, спал с кем-то другим, когда Йонас — как бы Володя ни ненавидел его, — Юрин парень, ждал его дома. Всё это делал он, тот самый Юра! Тот самый парнишка из ?Ласточки?, талантливый и хулиганистый, чьи щёки заливались краской, когда Володя касался его руки. Тот, кто плакал под ивой в ночь их расставания, совсем не похожую на этот их последний день. Тот, кто писал ему пылкие, полные любви и тоски письма, высылал брошюры и фотографии, будто безмолвно крича: ?Не бойся быть собой, помни меня, люби меня!? Тот Юра, что до сих пор снился ему.Осознание этого толкнуло бы Володю в пропасть разочарования. Толкнуло ?бы? — если бы не одно но. Юра произнёс это так грустно и искренне, что стало понятно: он жалел о своих поступках.— Я не хочу осуждать вас. — Последнее слово далось Володе с трудом, встав костью поперёк горла — он не произнёс, а выплюнул его. — Юра, пусть вам и было тяжело вместе, но раз уж ты выбрал человека, то он должен быть единственным. Либо будь верным до конца, либо расстанься с ним. Иначе какой смысл вообще состоять в отношениях?— Смысл такой же, как если бы у нас никого не было. Такая у нас получилась ?любовь?. Мы были моложе и проще.Юра обнял его за талию и прижался щекой к шее. Вдыхая запах Юриных волос, Володя закрыл глаза. Ему было одновременно хорошо и больно. Но из-за чего именно больно, не мог понять. Из-за неизбежного расставания? Из-за Юриного прошлого и своего прошлого? Из-за того, что Юрины слова о Йонасе внезапно натолкнули на воспоминания об Игоре, о его изменах?Всё это было неправильно. Всего того, что случилось с Юрой и Володей за двадцать лет разлуки, не должно было произойти. Знай тогда Володя, как всё обернётся, многое сделал бы по-другому. Если бы знал. Но сделанного не воротишь — ни Володе, ни кому-либо другому. О прошлом можно жалеть, но незачем его бояться. Именно будущее пугало по-настоящему — неизвестностью предстоящего.— Юр, — шепнул Володя ему в макушку, — а что будет с нами? Что дальше?— Самолёт. Интернет. Весна, — перечислил Юра. — А летом мы вместе будем в Баварии. Ты ведь приедешь, правда?Он оторвался от груди Володи, приподнялся. Володя посмотрел в полные надежды глаза и нахмурился.— Я не могу столько ждать.— Как будто у тебя есть выбор, — скептически хмыкнул Юра.— Конечно есть! — воскликнул Володя. — Мы, блин, взрослые люди! Неужели не решим банальную задачу встретиться раньше? Приезжай ко мне. Разбирайся с заказами и приезжай, как только сможешь!На смену беспросветной грусти пришло воодушевление: ведь правда — их проблема и не проблема вовсе, а временная трудность. Юра задумался. Встал с дивана, принялся мерить шагами кабинет, размышляя вслух:— У меня два заказа. Один почти готов, там осталось чуть-чуть поколдовать с аранжировкой. Но второй заказ большой, и я к нему даже не приступал. Заказчик сам не знает, чего хочет, а у меня идей как не было, так и нет.— И как долго ты будешь его писать?— Закончу к концу марта. Нужно много треков, но, если очень постараюсь, освобожусь раньше.Володя тоже встал с дивана и заключил Юру в объятия.— Вот это уже разговор, а то всё ?летом да летом?, — сказал он, улыбаясь. — Что можно сделать, чтобы ты закончил раньше?От былой грусти не осталось и следа, и Юра улыбнулся.— Вернуться к жизни по графику.— Завтра вернёшься, — сказал Володя, разворачивая и толкая его на диван. — Всё завтра.Юра неловко плюхнулся и рассмеялся. Его халат, держащийся на одном только поясе, распахнулся — одежды под ним не было. Юра попытался прикрыться, но Володя остановил его. И всё стало так, как должно быть.По дому разносились звуки бодрого марша, прогоняя тишину. Подхваченный ветром снег бил в окно, тонкое стекло сдерживало холод, оберегая тепло этой комнаты. Серебряные лучи зимнего солнца слабо пробивались сквозь тучи, но с каждой минутой проигрывали всё больше и больше. Наконец мрак вынудил Юру оторваться от Володи и, хотя часы показывали всего полдень, включить лампу. Тёплый жёлтый свет разлился по комнате, озарив десятки лиц, что беззастенчиво пялились на них с фотографий на стенах.— Я не настаиваю, — произнёс Володя, отдуваясь. — Но мне было бы приятно, если бы ты убрал фотографию Йонаса.— О твоей ревности будут слагать легенды! — прыснул Юра. — Но мне нравится.Он вздёрнул бровь, с вызовом уставился на Володю. Но ни одна мышца не дрогнула на его лице, провокация не сработала, и Юра, закатив глаза, повиновался — снял фотографию.— Ты послушаешь, что я написал для тебя? — спросил он, ложась рядом с Володей.— Конечно. А давай прямо сейчас послушаем твою музыку?— Нет уж. Это написано для того, чтобы слушать в одиночестве. Тем более мне будет интересно узнать, понял ли ты мой замысел.— Какой замысел? Что ты имеешь в виду?Юра рассмеялся.— Мои истории, написанные для тебя.— Музыкой, что ли? — не понял Володя.Глядя на его недоумевающее лицо, Юра рассмеялся.— Конечно музыкой! Музыка тоже способна рассказывать истории. Я написал несколько для тебя. Когда приедешь и послушаешь — расскажешь их мне.Получив такую установку, Володя всерьёз забеспокоился. Что, если он не поймёт, что хотел сказать ему Юра? Что, если вообще не разберётся? Не страшно, если Юра заподозрит его в невежестве, но если вдруг решит, что Володе на самом деле плевать на его творчество?— Знаешь, что плохо? — спросил Володя, накрывая их обоих пледом. — Хоть я читал книжки по теории музыки, но мне всё равно кажется, что я ничего не понимаю. Ты можешь научить меня понимать музыку? Вот, например, симфония. Что это такое и о чём?Юра подозрительно сощурился. Володя приготовился получить выговор, но Юра осторожно спросил:— Я правильно тебя понял? Ты хочешь, чтобы я научил тебя активному слушанию? Это же проходят классе во втором!— Думаешь, я помню, чему учили на музыке в начальной школе? — хмыкнул Володя.— Ладно… — протянул Юра. Ненадолго задумался, вздохнул и выдал целую тираду, будто заученную наизусть: — Симфония — это философское размышление композитора. Это роман в мире музыки, в нём, как и в литературе, есть персонажи и сюжет. Симфония состоит из четырёх частей, в каждой раскрывается одна из граней человеческого существования. Первая — образ человека действующего, вторая — человека размышляющего, третья — человек играющий, четвёртая — человек в обществе.— Давай послушаем какую-нибудь? У Чайковского, я знаю, есть. Шестая, например.— Нет, Чайковский, а тем более Шестая симфония, — это слишком сложно. — Юра снова задумался, встал, открыл шкаф с грампластинками. — О, вот, например, Пятая симфония Бетховена. Она короткая, и ты её точно знаешь.— Включай.Но Юра не спешил ставить пластинку. Аккуратно перекатывая её в руках, он прочёл лекцию, точно преподаватель в институте. С одним только отличием: этот преподаватель стоял голый.— В первой части даётся психологическая установка, точка, от которой композитор начинает рассказывать историю. Здесь сталкиваются несколько тем-персонажей. Запомни их и наблюдай, что с ними происходит дальше. Как изменяются и взаимодействуют друг с другом. — Продолжая с подозрением смотреть на Володю, Юра переступил с ноги на ногу и продолжил: — Во второй части композитор описывает окружение, раскрывает контекст. — Юра поставил пластинку, но не включил. Снова обернулся к Володе и поёжился, видимо, успев замёрзнуть. — В третьей части действие переводится в плоскость игры. В ней тоже есть контрасты, но не драматические, как в первой части, а лёгкие, радостные. Четвёртая разрешает конфликт произведения, отвечает на вопросы, заданные в предыдущих частях. Как правило, это самая быстрая часть цикла.— Включай уже и иди скорее ко мне, — позвал Володя. Он приподнял плед, сделал приглашающий жест рукой. Юра снова поёжился, включил музыку и послушно потопал к нему.— Но, чтобы полностью понять симфонию, надо знать историю её создания, — сказал он, устраиваясь рядом — Володя вздрогнул от прикосновения холодной кожи. — Например, эта симфония была написана во время Великой французской революции. Она о борьбе человека с судьбой, с роком.Володя обнял его и прошептал в висок:— Юр, а почему именно пластинка? У тебя что, диска нет?— Потому что Пятую симфонию лучше слушать именно в том исполнении, что на пластинке.— То есть, ко всему прочему, существуют плохие и хорошие исполнения, которые тоже влияют на понимание? Шикарно! — Володя невесело хохотнул.Юра прижался щекой к его груди. Его рука, как всегда неспокойная, вырисовывала круги и линии на Володином животе.— Эта симфония не о судьбах человечества, как было принято во времена Бетховена, она личная, от первого лица, лирический герой один — человек. Есть и другой персонаж — судьба, долг. Первая часть начинается с известного ?Так судьба стучится в дверь?. Духовые — глас судьбы, струнные — голос человека. Судьба доминирует. А человек боится. Слышишь страх? Теперь жалоба. Слышишь гобой? Это печаль человека.— Ага, — протянул Володя и поцеловал Юру в лоб. А в голове тем временем пронеслось: ?И как этот гобой звучит??Они замолчали на несколько минут, прислушались. Когда настроение симфонии сменилось, Юра подал голос:— Это вторая часть — контрастная. Тут и марш, и танцевальность, и напевность. Слышишь, как меняется голос человека? Он становится мужественным и начинает влиять на голос судьбы. И меняет её… Она перестаёт быть ужасающей, становится торжественной благодаря чело… — не успел Юра договорить, как Володя прервал его рассказ поцелуем, рассчитывая на ответный. Но Юра отреагировал неожиданно агрессивно:— Если не собираешься слушать, зачем просишь рассказывать? Я тут голову ломаю, как тебе всё объяснить, чтобы ты смог понять, а для тебя это так — пустяк, повод пообжиматься?! — Юра резко скинул Володину руку со своего плеча. — Ты вообще уважаешь мой труд? Думаешь, это легко — объяснять мало того что… незнающему, так ещё и тому, кому это на самом деле неинтересно? — Он грубовато вывернулся из его объятий. Встал с дивана.Володя вскочил вслед за ним.— Я очень серьёзен. Всё-всё, слушаем.Он окончательно убедился, что с Юрой не то что шутить об этом нельзя, даже относиться легкомысленно категорически запрещено.— Сядь на кресло, — велел Юра, — чтобы ничего не отвлекало. И внимательно слушай.Володя взял его руку и потянул обратно на диван.— Пожалуйста, не надо. Ну сжалься надо мной, дураком. Я лучше усваиваю информацию, когда учитель рядом.Юра нахмурился, но уступил и лёг. Володя обнял его, положил Юрину голову себе на грудь.— Говори, я слушаю очень внимательно, — уверенно сказал он.— Сначала судьба грозная, — Юра продолжил с явной неохотой. — Человек боится её, ситуация кажется безвыходной, но у Бетховена выход есть всегда. Симфония начинается в миноре, а в конце звучит почти так, как в начале, только в мажоре. Таким образом показано движение от мрака к свету.Володя лежал, изо всех сил пытался слушать Юру и ?читать? симфонию, но от жара обнажённого тела рядом уже плавился бок, а случайные прикосновения отвлекали. По Юриному воодушевлённому и сосредоточенному лицу было ясно, что он касается опасных точек случайно.Володя размышлял, когда уже Юра позволит приласкать себя. Всё-таки они — взрослые люди с потребностями, а Юра, сам того не замечая, ещё и провоцировал, будто лежал не с живым человеком, а плюшевой игрушкой.?Сейчас уже можно? Нет?? — сомневался Володя. Жалел, что до этого не слушал Пятую симфонию и не знал, когда там станет неинтересно — если для Юры вообще существует что-то неинтересное в музыке. И Володя не рисковал: ведь стоит не вовремя проявить ласку — и Юра не просто обидится, а наверняка не позволит повторить урок. Пришлось усиленно думать.— Да, я слышу, — вскоре подал голос Володя. — А эта часть игровая? Да, точно. Мы сейчас находимся в игровой части!— Правильно, — кивнул Юра, довольно улыбаясь.— В контексте революции это, наверное, битва. А следующая, ты говорил, это...Вдруг Володя ощутил на себе слишком пристальный взгляд. А когда заметил закушенную губу, все мысли из головы вылетели. Музыка ушла на второй план даже для Юры. Что бы тот ни говорил, но в их последний день чужим симфониям была отведена роль всего лишь сопровождения. Остаток дня они провели в кабинете, ютясь на узком диване. Володя предлагал перебраться в спальню, но Юра отказался — там не на чем слушать музыку. Пришлось уступить. Они вышли из кабинета, только чтобы поужинать. — А зачем ты держишь плед с подушкой в кабинете? — спросил Володя, жуя бутерброд и кутаясь в тот самый плед. Юра тем временем ловко — в халате ему было удобнее, чем Володе, — откупоривал ром.— Потому что по графику у меня тихий час с шести до семи вечера.— Кстати, а расскажи подробнее про свой график? Может быть, он у тебя где-то записан?— Нет. — Юра улыбнулся. — Не записан. Я тебе его и так расскажу.— Расскажи сейчас, я запишу.Юра ухмыльнулся: — Даже так? — Ну да. — Володя достал телефон и открыл заметки. — Мне ведь важно знать, когда тебе удобно общаться, а когда тебя лучше не отвлекать. Да и вообще...До поздней ночи Володя дарил Юре ласку и сам получал её. Но даже в самые сладкие моменты его не покидали тяжёлые мысли.Ведь невозможно же влюбиться во второй раз в одного и того же человека? Даже в теории такого никак не может быть, а с Володей это случилось в действительности. Но раз невозможное произошло, объяснение только одно: они — животные, и никакой святой природы в их чувствах нет, есть только первобытное, дикое. Гормоны и феромоны. Это так примитивно, но Володю действительно будоражил его запах. Ни о каком бессмертии души или судьбе в таком случае не шло и речи. Хотя бы потому, что если есть душа и судьба, значит, существовал и Бог, значит, они — грешники и должны гореть в аду. Но они горели скорее в райском пламени, чем в адском. Но горели — это правда.Только огонь больше не согревал, а обжигал. Ведь сколько ни обнимай, ни целуй, ни говори, сколько ни копи воспоминания, всё мало — они не перевесят предстоящей тоски, они уже не перевешивают её. Уже страшно, уже плохо, уже тоскливо. От осознания, что эти часы — последние, сжалось сердце, а в груди разверзлась пропасть. Подобно чёрной дыре, она засасывала в себя вот-вот обретённую радость и тут же уничтожала её. И вдруг в голову закралась крамольная мысль: быстрее бы настало утро.И утро настало. Володя проснулся по будильнику и краем глаза заметил, что Юра, лёжа рядом, даже не шелохнулся, будто не услышал его звон. Он молча уставился в одну точку.— Что с тобой? — спросил Володя, обнимая.— Надо вставать, — прошептал Юра.— Юр, ну чего ты? Не грусти. Мы ведь всё сможем, правда? Это ведь не пустое обещание прийти через десять лет под иву, а реальный план действий, так ведь?— Я не хочу становиться воспоминанием, — одними губами произнёс Юра. — Не снова.— Всё зависит только от нас, — уверенно заявил Володя, хотя от слов Юры сердце сжалось с такой силой, будто по нему пошла глубокая трещина.Вставать не хотелось, но пришлось. Они умылись, позавтракали — и завертелось. День пролетел как будто на перемотке, оставив в памяти лишь редкие кадры.Сборы, вещи, чемодан. Машина. Дорога в тишине. Аэропорт. Шум, духота, толпы народа. И боль. Чудовищное усилие над собой, чтобы выпустить Юру из объятий.А в голове — одна мысль: ?Надо резко, как будто отрываешь пластырь, расцепить руки и уйти. Не тянуть — прямо сейчас, пока не осознал, пока импульс понимания не дошёл до мозга?.Но как теперь жить? Как ему, познавшему такую страсть, отпустить Юру? Как смириться, что остаётся лишь довольствоваться живой, но плоской картинкой в мониторе? И при этом всём телом помнить его пальцы: сначала нежные, а затем — яростные, до красноты сжимающие кожу. Вцепившиеся в Володю, будто тот вот-вот исчезнет. И Володя действительно исчезал из Юриной реальности, а Юра — из его. С каждой минутой будто таял, пока окончательно не растворился в толпе.В зале ожидания Володя набрал сообщение — наверное, во всех смыслах самое дорогое в своей жизни: ?Я не сказал тебе вчера и теперь очень жалею — я люблю тебя?. Но удалил — не знал, правда то или нет. А оказавшись в салоне самолёта, написал и отправил другое, уже не сомневаясь ни секунды: ?Я буду безумно скучать по тебе. Уже скучаю?.Во время взлёта ужасно разболелась голова. Володя смотрел в иллюминатор — дома, машины и дороги становились всё меньше и меньше. Солнце слепило глаза. Запах Юры испарялся с кожи.