О чем молчит ласточка

24.Последние слёзы

Утро началось спокойно. Володя проснулся по будильнику, нехотя выгулял собаку, на автомате позавтракал и собрался на работу. Но, стоило сесть в машину, как на душе снова возникло непонятное чувство тревоги и вернулся вчерашний мандраж, охвативший его после звонка Ангелы.Володя понимал, что ждать сообщений от Йонаса нужно ближе к вечеру, но от волнения не мог усидеть на месте. Работать в таком состоянии точно не получилось бы. Ехать в офис под осуждающие взгляды и издевательские смешки не хватало моральных сил. Сидеть дома было тошно.Ужасно хотелось услышать Юру, но тот ещё спал. Думая, как отвлечься, Володя вспомнил слова Ангелы про близких людей. Кроме Юры, близкий человек у него был лишь один: мать. И Володя давно не виделся с ней, не приезжал в гости.Он тут же позвонил ей и, едва услышав радостное ?Что ты, сыночек, конечно, приезжай!?, завёл мотор и отправился в Харьков.Мать выглядела устало и, казалось, будто за последний месяц постарела на год. Но не успел Володя поинтересоваться её здоровьем, как она ахнула:— Какой-то ты смурной. Не заболел?— Нет. Просто устал на работе, — отмахнулся Володя.— Проходи на кухню. Пока ты ехал, я твои любимые печенюшки испекла, — сказала она, приглашая Володю сесть, затем живо полюбопытствовала: — А что на работе?— Да ничего страшного, с Брагинским поссорились, — ответил Володя.И тут же пожалел о сказанном — мать начала допытываться:— Почему поссорились?— Да ничего особенного, просто у нас расходятся взгляды на некоторые вещи.— На какие вещи? — не успокаивалась она, ставя перед ним полное блюдо печенья и чашку чая.— Да неважно. Это личное.— Какое ещё личное у тебя может быть с Брагинским? — нахмурилась мать, замерев на месте с сахарницей в одной руке и вазочкой варенья в другой.— Не хочу об этом, — буркнул Володя. — Так, пустяк.— Ладно, как скажешь, но, если он задумает тебя критиковать, напомни ему, где его место. Отец не просто так оставил фирму тебе, а не ему.— Уже напомнил. И теперь он хочет уволиться.Мама вздёрнула бровь.— Хорош пустяк, раз он так решил… Ты ничего от меня не скрываешь? — Мать подозрительно прищурилась и посмотрела Володе в глаза.Рука дрогнула — Володя чуть не облился чаем. Неужели пришло время признаться и ей? То, чего Володя боялся, то, что оттягивал и собирался оттягивать как можно дольше, само его настигло. Но страх за её здоровье остановил смелый порыв.?Нет, говорить ей правду никак нельзя. Но как увести разговор от этой темы?? — только подумал Володя, как тут же прозвучал спасительный сигнал сообщения.Володя достал телефон, скрывая экран от материных глаз, прочёл сообщение от Юры:?Ты перешёл все границы! Ты хоть понимаешь, что это уже чересчур??— Нужно позвонить. Это срочно, — дрожащим голосом сообщил Володя.Чувствуя, как бледнеет, он встал из-за стола и направился в свою комнату. Заперся на замок. Набрал Юру.— Что случилось, что я сделал не так?— Зачем ты спрашиваешь, если и так знаешь, в чём дело? — едва слышно пробормотал Юра. — Перед отъездом я говорил, что устал от твоих попыток контролировать меня. Ты обещал, что больше не будешь.Юра говорил медленно и тихо. Его слова должны были прозвучать со злостью и упрёком, но в них не слышалось ни единой эмоции. И это пугало Володю.— Ну да-а… — неуверенно протянул он. — И я не контролирую.— Тогда почему ты полез в мой компьютер?Володя тяжело вздохнул. Спрятал лицо в ладонях и подумал: ?Так и знал, что этот козёл доложит ему обо всём?.— Как ты об этом узнал? — произнёс он вслух. Пусть и выдал себя с поличным этим вопросом, отпираться было бессмысленно.— Догадался. Потому что тебе больше неоткуда узнать номер аськи. — Юра тяжело вздохнул. — Володя, почему после всего ты поступил со мной так плохо?— Я не хотел обижать тебя. Это всё ради твоего блага.— Ради моего блага читаешь мою личную переписку?— Что ещё мне оставалось?! — воскликнул Володя. — Ты отказываешься от помощи, но она тебе нужна!— Уж явно не лезть в мою личную жизнь, — почти шёпотом перебил Юра. — Я же в твою не лезу. Помнишь, в Германии ты заходил в аську на моём компьютере? Хоть ты не вышел из своего аккаунта, я не стал читать твои сообщения. В отличие от тебя, я понимаю ценность личной свободы.— Я не читал твою переписку, Юра. Ну, почти, четыре последних сообщения, и то случайно, они просто попались на глаза. Я лишь взял его номер и сам написал, от себя. И я не просил его звонить тебе!— Да хватит уже называть её ?он?! — воскликнул Юра, но получилось скорее раздосадованно, чем зло. — Или… подожди. Кому ты писал?— Йонасу, — выдохнул Володя.Юра изменился в голосе и произнёс ледяным тоном:— Вот как… И что, понравилось читать, что я ему писал?— Я уже сказал, что прочитал только четыре сообщения.Юра ненадолго замолчал.— Володя, ты как будто специально пытаешься вызвать во мне ненависть. Будто тебе мало того, что ты сделал со мной в Харькове, — совсем тихо простонал он.— Да что я сделал-то?— Посадил меня в клетку, — прошептал он.Чем тише говорил Юра, тем громче — Володя.— В какую, к чёрту, клетку? — почти прокричал он. — Я что, запирал тебя, не давал выйти из дома?— Да.— Тот раз не в счёт! Я не делал ничего плохого!— Значит, я сам превратился в тень?— Ну… нет, — выдохнул Володя и сел на диван. — Ты ни при чём — и я тоже. Это общество. Люди. Ты же всё понимаешь...— Люди виноваты в том, что ты пытаешься взять под контроль мою жизнь?— Да не пытаюсь я больше, Юр! Всё, что я делаю, это и правда ради тебя. Я забочусь о тебе, Юра! Я не могу видеть твои мучения и при этом ничего не делать! Скажи, на моём месте ты смог бы просто наблюдать, но бездействовать? Представь, что ты — это я. Что ты — это тот болван, который отпустил меня в другую страну, где я остался совершенно один, больной, уставший, без сил даже приготовить себе поесть!Володя надеялся, что своими словами вызовет в Юре жалость, но тот никак не отреагировал на его тираду. В трубке стояла тишина.— Юра! — прокричал Володя в пустоту.Уставился в экран — звонок оказался сброшен. В панике Володя набрал его ещё раз, но гудки так и не зазвучали — на счёте кончились деньги. Володя не ожидал, что будет так долго говорить с Юрой, он позвонил ему не задумываясь.Точно так же, не задумываясь, Володя отворил дверь. Выскочив из комнаты, столкнулся нос к носу с матерью. Она стояла на пороге бледная и встревоженная.— Сынок, у тебя всё хорошо? — пролепетала она Володе вслед.— Да. Нет. Скоро вернусь, — обуваясь, бросил Володя и устремился на улицу.Погружённый в свои мысли, спустился по лестнице, вышел из подъезда. Вечерний весенний воздух пьянил ароматом сирени и вызывал ностальгию, но Володя отмахнулся от неё и сосредоточился только на своей цели — найти, где пополнить счёт.Лишь обойдя два магазина, наконец нашёл автомат. Только получил чек, как невольно начал набирать Юру. Володя осадил себя — не стоило говорить с ним на улице. Их разговор могли услышать, а его тайну — раскрыть и выдать матери.Володя дошёл до своей машины, припаркованной в дальнем углу двора. Садясь в неё, заметил краем глаза, что мать стояла у окна и смотрела на него. Должно быть, он заставил её поволноваться. Но, решив, что сейчас не до этого, он позвонил Юре.Пока ждал, когда тот поднимет трубку, решал, что лучше сейчас сказать. Но, услышав подавленный, пустой, будто мёртвый, голос Юры, забыл всё напрочь.— Юра, пожалуйста, выслушай меня, — взмолился он. — Обещаю, что больше никогда не прочитаю ни слова твоей личной переписки, никогда не позвоню твоим друзьям без твоего ведома. Этого больше не повторится, я обещаю!— Ты понял, почему я разозлился? — негромко спросил Юра.— Да, понял. Ты прав. Прости. И не только за сегодняшнее, за всё прости. За то, что позволил тебе снова уехать и остаться одному. Снова. Всё как тогда, блин, как двадцать лет назад. И снова виноват я! Я не знаю, что с тобой случилось и когда именно…— Под ивой, — вдруг перебил его Юра. — Прошлой осенью. Скорее всего. Так считает Ангела.Володя не сразу сообразил, о чём именно говорил Юра. Лишь через несколько секунд свёл воедино свои слова и его ответ.?То, что с ним случилось, произошло под ивой прошлой осенью. Всё началось там — его депрессия началась там?.Володя сперва опешил, но, собравшись с мыслями, спросил:— Ангела считает... А ты? Думаешь, она права? Думаешь, депрессия началась тогда?— Я не знаю. Я ничего не знаю. Ты не доверяешь Ангеле?— Не то чтобы не доверяю, просто не знаю. С чего вдруг возникнуть депрессии? Мы с тобой не виделись двадцать лет. Ты жил не тужил, работал…Юра грустно усмехнулся:— А ты, наверное, думаешь, что раз я не пришёл в девяносто шестом, то ты для меня ничего не значил?— Нет, я так не думаю, — соврал Володя.— Зря. Ангела сказала, что депрессия могла возникнуть после сильного морального потрясения. Наша встреча такой и была для меня. — Юра хмыкнул. — Сейчас ты винишь во всём себя, но ты неправ. Вина — это моё бремя, быть виноватым — моя участь. Потому что после нашего расставания я жил хорошо, любил и был любимым. А ты остался один в созданном тобой же аду.— Юра, ты неправ! Если ты упрекаешь себя в чём-то, то эту вину придумал ты сам!Володя попытался поспорить, но Юра не дал и воскликнул куда громче прежнего:— Не перебивай! Я виноват не потому, что не вытащил тебя оттуда. Я виноват потому, что тогда мне было просто-напросто плевать на тебя. Да, Володя, я забыл тебя и о тебе. Был занят собой, строил свою жизнь, свою карьеру. А потом, когда перестал вечно к чему-то стремиться, вечно куда-то бежать, когда остановился и посмотрел на достигнутое… только тогда я вспомнил. Приехал к тебе, нашёл тебя, увидел. Во что ты превратился? Кому ты себя доверил? Почему ты стал таким? Потому что из нас двоих предали меня, но от предательства сильнее пострадал именно ты.Володя откинулся на подголовник и закрыл глаза. Слова Юры причинили ему боль. Ком застрял в горле, Володя с трудом проглотил его и собрал все силы, чтобы не выдать своё состояние.— Юр, ты говоришь ерунду. Слушай, всё это время я, вообще-то, тоже строил свою жизнь. А в том, какой я её построил, ты не виноват. Ты вообще не имеешь к этому никого отношения.— Ты ошибаешься. Всего несколько дней назад ты ошпарился впервые за много лет. Из-за кого?Володя не нашёл что ответить. Врать, что дело было не в Юре, — глупо.— И какой ты делаешь вывод? — устало спросил Володя.— Из-за того, что ты не мог контролировать влечение к мужчинам в юности, сейчас ты компенсируешь это попытками контролировать меня.— Это тебе Ангела сказала?— Нет, сам догадался.Володя по-доброму усмехнулся:— Книжки читал?— Нет. Просто думал, почему ты такой, какой есть.— И какой? Кошмарный?— Кошмарный, — согласился Юра, но тон его потеплел. — И самое странное то, что я люблю тебя. Такого кошмарного, невыносимого, сложного тебя. И ничего не могу поделать с этой любовью. У меня, видимо, тоже какое-то невротическое расстройство. — Володе показалось, будто Юра улыбнулся.За несколько минут, на которые они прервались, Юра остыл. Володе сначала так показалось, но теперь он убедился в этом и мысленно сделал отметку, что впредь, когда они будут ссориться, надо брать паузу.— Я тоже люблю тебя, — нежно произнёс он. — Несмотря ни на что.— Даже на то, что я алкаш? — Юра усмехнулся.Володя хмыкнул. Он не хотел называть его так, но использовать эвфемизмы было бы глупо, некрасиво и нечестно.— Да. Я люблю тебя, несмотря на то, что ты алкоголик, одержимый музыкой, и… Как ты там ещё себя называешь?— Истеричка, — подсказал Юра.— Истеричка, — Володя кивнул, хоть Юра этого не увидел.— Но я хотя бы обаятельный?— Обожательный, — улыбнулся Володя.В ответ послышался тихий, неуверенный смех.— Знаешь, Володь… самое смешное, что Игорь был прав. А я так наехал на него, что даже неловко.— Ну-ну. Скажи ещё, что Йонас в принципе нормальный мужик. — Володя покачал головой.— Да какая разница, нормальный Йонас или нет. Если мне нужен ты. Володь, я хочу увидеть тебя. Позвони в скайпе.— Не могу, Юрочка, я у матери. Давай позвоню тебе, когда вернусь домой? — нежно произнёс Володя. — Знаешь, ты забыл у меня свой шарф. Герда нашла его и принесла мне. Может, тебе тоже завести собаку?Юра не ответил, Володе даже показалось, что тот отложил телефон и куда-то отошёл. Но в трубке послышался тихий вздох — стало ясно, что Юра всё ещё здесь.— Ты говорил с Ангелой?— Да, вчера..— Насчёт меня или?..— Тебя, да. Знаю, ты сейчас спросишь, готов ли я поговорить с ней о себе… Ты уверен, что вчера я снова попытался влезть в твоё личное и начать контролировать тебя. Я понимаю твои аргументы головой, но внутренне не могу принять. Я уверен: ты понял меня неправильно и контроль тебе только кажется. Но! — услышав, что Юра пытается его перебить, воскликнул Володя. — Я позвоню ей завтра же и запишусь на приём. Если ошибаешься ты, то Ангела заступится за меня. А раз ты считаешь её мнение авторитетным, то оно тебя успокоит. Но если ошибаюсь я… значит, мне надо лечиться… ещё и от этого. Если такова цена твоему счастью — я попробую. Правда, не думаю, что эти разговоры как-то помогут.— Но если от одной встречи не будет толку, ты же попробуешь ещё раз?Володя закатил глаза.— Сколько встреч я должен провести?— Хотя бы три.— Ладно. Но при одном условии.— Опять условия, — недовольно протянул Юра.— Условия всё те же. Если ты не сможешь воздержаться от алкоголя, то обратишься за помощью. И не смей даже заикаться о моей мании контроля, когда дело касается алкоголя!— Ладно, — недовольно буркнул Юра.— А пока ждёшь меня, пойди прими ванну, полежи, погрейся, — посоветовал Володя и сообразил, как можно приободрить Юру. — Повспоминай, чем мы с тобой занимались в этой самой ванной за день до моего отъезда из Германии.Юра вежливо прокашлялся, Володя через силу улыбнулся. Они немного помолчали. Юра куда-то потопал — в трубке послышались шаги. Затем зашумела вода — видимо, он прислушался к совету и стал наполнять ванну.— Только не включай слишком горячую воду, ладно? И телефон держи рядом, на случай, если станет плохо.— Володя, всё со мной будет хорошо, — сказал Юра, и у Володи окончательно отлегло от сердца — его голос действительно больше не звучал таким мёртвым, как в начале разговора. Тем более Юра добавил почти весело: — Не включай параноика!— Ну уж нет, быть параноиком, особенно если дело касается твоего здоровья, — это моя работа, — заметил Володя. — Тем более когда тебя нет рядом. Я постоянно думаю о тебе. Юр, если тебе станет грустно, вспомни, что именно в этот момент в моих мыслях нет никого, кроме тебя.— Приезжай ко мне, — вздохнул Юра. — Я так соскучился. Приезжай скорее.Попрощавшись, Володя просидел в машине ещё несколько минут, тупо глядя перед собой и улыбаясь. Затем собрался с мыслями, стараясь избавиться от остатков пережитого стресса, и пошёл домой к матери.— Пойдём допивать чай, — сказала та и, не дожидаясь ответа, направилась в кухню.Явственное предчувствие неладного овладело Володей. Не могла же она услышать первую половину их беседы с Юрой? Позвонив ему из дома, Володя говорил недолго и, кажется, негромко. Не могла же мать подслушивать??Нет, услышь она, то одной бледностью здесь бы не обошлось?, — решил он и пошёл вслед за матерью.Но в голове уже вспыхнуло воспоминание о том дне, когда он признался родителям. Память милосердно уничтожила много плохих моментов, но тот день Володя, казалось, запомнил навсегда. Тогда они всей семьёй ещё жили в старой московской квартире. Володя помнил картинку: круглый стол, обрамлённый сиянием свисающей с потолка лампы, в круге света — три чашки, вазочка с вареньем, хлеб и дрожащие руки Володи. Они с родителями ужинали, отец был, как всегда, весел, мама — тиха. А Володя, подавленный, весь вечер не мог поднять устремлённого вниз взгляда. Они это заметили, мать спросила, в чём дело, и он, с трудом собравшись, произнёс дрожащим голосом:— У меня проблемы с психикой, серьёзные, давно.Признание комом застряло в горле — горькое, колючее, гадкое. Он не мог исторгнуть его из себя, выплюнуть. Отец помог, спросил:— Почему ты так решил? В чём именно проблема?— Я не могу полюбить женщину.— Ты педераст?Нужно было всего-то произнести ?Да?, но ещё никогда Володя не давился этим словом так, что от удушья жгло глаза.— Вова, ты педераст? — повторил отец.Володя всхлипнул, кивнул, но не осмелился поднять голову. Стыдно. Так стыдно, что мог только смотреть вниз, на белую скатерть, на которую падали и расплывались уродливыми пятнами крупные капли — слёзы.Мать жалобно заплакала, слишком по-детски хныкая. Отец молчал.— Помоги мне, — давясь словами, произнёс Володя, — найди врача.— Кто ещё знает об этом? — холодно, будто бы равнодушно, спросил отец.Володя знал, что это притворство, всего-то защитная реакция отца, пройдёт минута-другая — и он взорвётся.— Никто, — тихо ответил он.— У тебя с кем-то это уже было?— Ни с кем.— Ясно, — сказал отец и вышел из кухни.Они остались вдвоём с матерью, она взяла его за руку и жалобно прощебетала:— У тебя ведь ещё не было девушки, да? Может быть, всё пройдёт само, может быть, не стоит посвящать в это лишних людей?Володя собирался ответить, но тут в комнату влетел разъярённый отец. Володя предвидел его реакцию, даже не удивился.— Как ты смеешь так поступать с нами? За что? Столько сил в тебя вложено, и чем ты нам отплатил?— Я знаю, что виноват! Я прошу у вас помощи!— Прощения проси!— Прости. — Он посмотрел отцу в глаза, затем повернулся к матери. — Мама, прости.Отец заставил мать встать из-за стола, взял за руку и увёл в спальню. Володя ждал, что скоро родители выйдут, но те не появились ни через полчаса, ни через час. А Володя ждал. Сидел за столом, смотрел на свои ладони, с силой сжимая и разжимая кулаки, боролся с безумным желанием опустить их под горячую воду.Когда старые часы пробили полночь, Володя поднялся, но, вместо того чтобы устремиться в ванную, завернул к родительской спальне.— Отец, ты поможешь? — спросил он через закрытую дверь. — Мне больше не на кого положиться, не у кого просить…Из-за двери прозвучало лишь сухое ?Да?.Утром отец остыл, сказал:— Я найду врача.И даже похлопал по плечу. Посмотрел ему в глаза — Володя заметил, что это далось отцу тяжело, и ещё заметил во взгляде такое разочарование, какое не видел никогда раньше. И потом ещё долгие годы отец смотрел на него именно так — печально хмурясь, поджав губы, тщетно скрывая отвращение. А взгляд матери был полон боли, Володя всё чаще стал замечать, что, когда её глаза устремлены на него, они наполняются слезами.Но сейчас её глаза были сухими. Это успокаивало, но только Володя сел на табурет и отпил чаю, как едва не поперхнулся от слов матери:— Я знаю, что ты скрываешь от меня. Скажи это вслух. Тебе станет легче — и мне тоже.И снова в горле застрял ком, а руки будто парализовало. Снова горечь на языке и жжение в глазах, невозможно дышать и говорить. Володя с силой сглотнул, но ком не растаял, а только опустился ниже, в грудь, расцарапав всё на своём пути.— Ты подслушивала? — едва слышно просипел Володя.— Скажи правду… — попросила мать тоненьким, точно как тогда, голоском.— Подслушивала, — ответил за неё Володя.Если бы он мог отмотать время назад, то ни за что не допустил бы того, чтобы она узнала. Уберёг бы её от разочарования и боли, которая теперь стала ещё сильнее — ведь мать одна, навсегда останется одна. У неё не будет внуков, а её сыну, единственному близкому человеку, придётся жить на две страны.Володя встал, достал из шкафчика пустырник, накапал в рюмку, сунул матери.— Мама, — тихо произнёс он, садясь напротив, глядя в глаза. — Мама, я не смог вылечиться от этой мерзости, ничего у меня не вышло.Только последнее слово прозвучало, как горло снова стиснуло, а на глаза навернулись слёзы. Мать молчала, держа рюмку с пустырником и глядя сквозь Володю без единой эмоции на лице.— Я так тебя подвёл, — прошептал Володя, перестав бороться с душащими его слезами. Они потекли из глаз, каплями падая на руки. — Я осквернил память отца. Прости меня, я никогда этого не хотел…Сам не понимая зачем, Володя собирался сказать что-то ещё, но из груди вырвался громкий всхлип, а слёзы хлынули градом.Мать перевела пустой взгляд на его лицо, затем вздохнула и опрокинула рюмку пустырника, сощурившись, будто там водка. Поставив её на стол, мать встала и резко, до боли крепко обняла его.Володю охватила сильная дрожь, глаза обожгло.— Мама, прости меня, — прошептал он.— Ну тише, — всхлипнула мама, поглаживая его по голове. — Ты такой, какой есть, что уж теперь?— Что? — судорожно вздохнув, пробормотал Володя и посмотрел ей в глаза. — Ты сможешь меня простить?Мама покачала головой.— Если бы только в прощении было дело. Это ведь приговор, ты обречён на одиночество, понимаешь? — сказала она, и её глаза тоже наполнились слезами. — Я уже давно догадалась, что лечение тебе не помогло. Но не могла смириться, надеялась, что ошибаюсь...— Догадывалась? — тупо повторил Володя.— Я же не дурочка, — ответила мама, продолжая стискивать его в объятьях. — Тебе почти сорок, а у тебя никого, кроме Светы, не было.— Но почему ты не сказала об этом мне? — не веря своим ушам, сбивчиво произнёс Володя.— Я пыталась навести тебя на этот разговор, но ты упрямый, всё ?хватит? да ?хватит?. И ведь сам так и не решился.— Я думал, тебя это убьёт, — едва слышно произнёс Володя.Рыдания перестали душить, но слёзы продолжали катиться из глаз. Все эмоции и страхи будто разом вскипели и потоком рвались наружу. Он не осознавал, что происходит, видел цепь событий, но, сбитый с толку, не мог установить между ними взаимосвязи.Мама догадывалась, но надеялась, что ошибалась. Она простила Володю, но боялась его одиночества.— И как мне смириться с тем, что ты не сможешь найти себе жену? И детей у тебя не будет... — Мама вздохнула и выпустила его из объятий. — Тот, с кем ты разговаривал, кто он тебе?— Юра, — выдавил Володя. — Мой любимый человек.— Твои чувства взаимны? — как бы между делом спросила мама, но Володя видел, что ответ ей действительно важен.— Да, — кивнул он, вставая, чтобы налить пустырника уже себе. — Но он живёт в Германии, а я, дурак, оставил его там одного в депрессии.— Так вот откуда взялась Германия… Юра, — повторила мама, — имя русское, а почему он живёт там?Выпив успокоительного, Володя наскоро умылся и высморкался, сел напротив матери.— Он наполовину еврей, переехал туда по программе репатриации или как её? — Наконец он смог успокоиться и говорил нормально, разве что иногда хлюпал носом. — А вообще он композитор, пишет музыку для спектаклей, кино и сериалов. Он даже мне посвятил несколько произведений. — Впервые за этот тяжёлый разговор Володя улыбнулся.Мама, ещё более бледная, чем полчаса назад, принялась расспрашивать его о Юре. Её интересовало всё: от самого их знакомства и встречи спустя двадцать лет до расставания несколько дней назад. Она попросила показать фотографию, Володя согласился. Решил, что демонстрировать совместные снимки, а тем более те, где они в обнимку, пока не стоит. Принялся искать на телефоне портретные, где Юра один. С сожалением пролистнул любимое фото с поцелуем на кровати. Затем ещё одно, тоже хорошее, из гей-клуба, где Юра выглядел особенно обольстительно — в узких клетчатых брюках и приталенной чёрной рубашке, он смотрел в упор, лукаво улыбаясь. Последнее фото Володя не стал показывать не из-за Юры, а из-за окружения — на заднем фоне застыл го-го танцор в золотистых стрингах.Наконец выбрав несколько, Володя протянул ей телефон.— Вот он мой Юра — смотри. — В первую очередь показал концертный снимок, где Юра стоял во фраке в окружении оркестра, затем один из последних — где он сидел на корточках во дворе Володиного дома и обнимал Герду.— А есть фотографии, где вы вместе? — спросила она.Володя соврал, что нет. Маме нужно было смириться и привыкнуть, ведь эта правда всё же далась ей не так легко. Володя видел это по грустным глазам, дрожащим рукам, бледности и выпитому, помимо пустырника, валидолу.Разглядывая концертную фотографию Юры, мама вздохнула:— Раз ты его любишь, то и я изо всех сил постараюсь его полюбить. Надеюсь, ты станешь добрее и мягче. Хотя я и так вижу, что уже стал. А что до памяти отца, не вини себя, ты сделал что мог, а он… он уже ничего не узнает.— Брагинский узнал, — мрачно признался Володя.— Так вот что за личная ссора, ясно… — кивнула мама. — Ну, в сущности, это не его дело. Но если помириться с ним возможно, лучше помирись. Эмоции — это важно, но ты всегда был умнее Димы, как и многих других. Не изменяй себе.— Я подумаю над этим, — кивнул Володя, согласившись с ней как минимум в том, что рубить с плеча не стоило.Собираясь домой, Володя написал сообщение Брагинскому:?Я не подпишу твоё заявление. Оставайся работать. Уволюсь я?.Брагинский тут же перезвонил. Разговор вышел не самым приятным: не таким горячим, чтобы скатиться в ругань, а наоборот — холодным, полным обоюдного презрения. Они не хотели друг друга видеть, поэтому решили сократить общение до минимума. В итоге договорились, что в фирме останутся оба, а общаться будут преимущественно по телефону, в письмах и по скайпу. Главное, чтобы не с глазу на глаз, но если придётся — то только по делу. А там, кто знает, может, Володя остынет. Может, остынет Брагинский.Провожая Володю, мама поцеловала его в щёку, но не отпустила. По старой привычке, принялась гладить по плечам — она делала так, когда собиралась сказать нечто неприятное.— Ну, говори уже, мам, — поторопил Володя.Она посмотрела ему в глаза и призналась:— Я не рада, что ты такой. Но я рада, что ты не один, что у тебя есть твой Юра. И что нам с тобой наконец удалось поговорить начистоту. Я столько лет винила себя за твоё одиночество!— При чём здесь ты? — удивился Володя.— Думала, что давлю на тебя и заставляю поступать не по велению сердца. — Мама тяжело вздохнула.Володя закатил глаза, крепко обнял её и звонко поцеловал в щёку. Мама засмеялась.Выйдя из подъезда, Володя обернулся на окна родительской квартиры, окна его первого дома в Украине. Мама провожала взглядом и махала рукой. Володя улыбнулся в ответ и спустился во двор.Его охватило непривычное ощущение лёгкости и свободы. Будто он избавился от тяжеленного камня на шее и теперь мог взлететь. Оранжевое закатное солнце пылало так, что Володя сощурился, набрал полную грудь воздуха и с наслаждением выдохнул.Вокруг витал лёгкий аромат сирени. Он напомнил Володе тот вечер, когда случился их первый поцелуй с Юрой. Когда случился его, Володин, первый в жизни поцелуй — обжигающий, заставляющий сердце грохотать в висках.Он не спеша шёл к машине, а в памяти, как кадры кинохроники, вспыхивали картинки.Лагерный театр, тишина, запах пыли и другой поцелуй — волнительный, в темноте. Затем ещё один — трепетный и тайный, в прохладе ночи. Затем смелый — в бликах солнечных лучей, в кружеве теней от ивовой листвы. И ещё один поцелуй — солёный от слёз, до сих пор отдающийся болью в груди. А после него Володю ждал лишь мрак одиночества.Непроглядный. Будто полярная ночь, он длился так долго, что Володя успел забыть, что может быть по-другому. Лишь редкие вспышки мерцали в этой темноте — звёздочка Света и спутник Игорь. Но их свет был до того непостоянный и слабый, что они, захлёбываясь во мраке космоса, лишь подчёркивали, насколько он чёрен.Но вдруг спустя многие годы взошло солнце. Ослеплённый им, Володя стоял на коленях в уютном кабинете в Германии у ног Юры и целовал его. Снова целовал.Вспомнился Юрин дом. Какой он маленький, тесный, но уютный. Как им было хорошо там вместе, каким волшебным был его отпуск. Володя поймал себя на мысли, что ему хочется туда вернуться. Но надолго ли? Снова на пару недель? В их немецкую сказку Володе хотелось бы вернуться навсегда и до конца жизни проживать её день за днём. Но разве возможно уехать в Германию навсегда? Володя уже думал об этом и понял, что, оставшись там, потеряет слишком много. Но что именно?Размышляя над этим в прошлый раз, Володя думал, что потеряет друзей. Он думал, что друзья у него были, но время расставило всё по своим местам. Ирина и Женя могли считаться кем угодно: ниточками прошлого, приятелями вроде Юриных, с которыми хорошо сходить на барбекю. Но уж точно не друзьями. Как говорят — друг познаётся в беде? По иронии, Женя ему помог: упростил задачу, доказав своим поведением, что счастье друга не имеет для него никакой ценности, а значит, Володя ему никто. Что ж, это взаимно.У Юры, может быть, тоже нет близких друзей, но все его знакомые принимают его таким, какой он есть, и не осуждают. И Володю не станут. Там они смогут быть самими собой, парой, не врать и не стесняться друг друга. Они смогут даже официально оформить отношения. В Володиной голове всё это звучало как фантазия, несмотря на то, что он уже убедился в реальности такой жизни.А если он уедет туда, то какой будет его реальная жизнь? Чем он займётся? Здесь останется его фирма, Володя не сможет управлять ею удалённо. Или всё-таки сможет? Ведь технологии развиваются стремительно. Но если удалённо управлять не получится, ему придётся покинуть пост директора, то есть уйти насовсем. Но как позволить себе оставить фирму, ведь это не просто работа, а отцовское наследие? Но так ли это на самом деле? Если смотреть его глазами, она только кажется наследием, когда объективно — это просто юридическое лицо плюс договорённости с людьми и организациями. И не больше. В конце концов, Володя её владелец, он вправе делать с фирмой что угодно, хоть продать, хоть разорить — это всё только его. Но как же отец? Отца уже нет. А память о нём? Память о нём останется и без фирмы.А как же ?Ласточкино гнездо?? У Володи есть прекрасный большой дом, а Юрин, по сравнению с ним, — старая, тесная, грязноватая берлога. Но почему-то в Володином жилище как не было, так и не появилось ощущения уюта, да и продавать его никто не заставляет. В конце концов, матери хорошо бы переехать сюда: прекрасный воздух, огромный двор, где она могла бы разбить цветник и огород, как всегда мечтала, а соседка Татьяна — такая же одинокая при муже-алкоголике — могла бы стать для неё подругой.Володя шагал к машине по двору, где прошла его молодость. Оглядывал старые липы, изогнутые ржавые качели, лавочки и планки для сушки белья. Здесь они со Светой сидели и смотрели на звёзды. Здесь он встречал беременную Олей Ирину и Женю, вёл их к себе домой в гости. Здесь он однажды, воровато озираясь, садился в машину к Игорю. Здесь они с отцом обсуждали дела фирмы, и отец критиковал его главный на тот момент проект — ?Ласточкино гнездо?. Много важного произошло здесь.Возможно, поэтому сейчас, именно в родительском дворе, Володе открылась страшная правда: всё, чем он жил почти сорок лет, всё, чем он думал, что жил, — иллюзия. Пустота и фальшь.Одно слово, одно признание в одночасье разрушило все его отношения. Володя лишился всего, оказался никем для близких, а они оказались никем для него. Но самое удивительное, что после произошедшего его жизнь вовсе не потеряла смысла и, в сущности, не изменилось ничего. Володя вдруг осознал, что на самом деле в Харькове его ничего не держит и никогда не держало.А ещё после разговора с матерью Володя понял, что вернулся в ту же точку, в которой находился в девятнадцать лет.Колесо истории сделало оборот, и сейчас всё стало таким же, как и тогда: мать знала о нём правду, любимый человек находился далеко, настоящих друзей снова не оказалось рядом, а его увлечения, — тогда учёба, сейчас работа, — значили не так уж и много. Володя даже обратился к врачу, как тогда.Казалось, всё настолько похожее, будто одинаковое, что следовало бы покориться судьбе и вновь совершить старую ошибку. Но Володя понимал, что это не так - одинаковым было не всё. Нашлась одна маленькая, но очень существенная разница — в самом Володе.Он уже другой, он независимый. И если он совершил ошибку тогда, то сейчас может её исправить.