О чем молчит ласточка

Эпилог

Чертыхаясь, Володя вбежал по ступеням к дверям филармонии — его быстрые шаги гулким эхом отразились от стен пустого холла. На ходу сверяясь с билетом, он нашёл нужный зал. Женщина-капельдинер, вежливо улыбнувшись, сказала что-то на немецком, и лишь через несколько секунд Володя понял смысл фразы — после месяца в Харькове снова переключаться на другой язык оказалось довольно трудно. Он глянул на часы — выступление вот-вот должно начаться, но из-за дверей зала слышалось, что оркестр всё ещё настраивается.Володя ощутил дежавю, будто так уже когда-то было — чуть больше года назад. Капельдинер пропустила его в зал, указав на крайнее кресло в пятом ряду. Пробираясь к своему месту, стараясь не шелестеть обёрткой букета, Володя украдкой взглянул на сцену и поймал взгляд карих глаз — слегка насмешливый, но радостный. Неужели Юра специально не начинал концерт, потому что ждал, когда Володя придёт? Устроившись в своём кресле, он снова посмотрел на сцену. Юра уже повернулся спиной к залу и лицом к оркестру и возвёл руки вверх, готовясь дать команду играть. Володе стало стыдно за своё опоздание, хоть в этом и не было его вины. Глупое стечение обстоятельств. Казалось, он всё просчитал и оставил много времени про запас. Но сперва на полчаса задержали рейс из Минска, потом Володя слишком долго ждал багаж, а по дороге домой и вовсе попал в пробку. Пожалуй, единственное место, где Володя пробыл дольше положенного по своей воле, — это цветочный магазин. Мог бы и быстрее определиться с букетом, но в тот момент казалось очень важным выбрать самый красивый, но при этом не слишком ?женский?. В итоге купил шикарные бордовые пионы. А теперь он сидел в зале и смотрел на Юрину спину, облачённую во фрак, его поднятые руки, сверкающий на правом запястье браслет и зажатую в пальцах дирижёрскую палочку. Казалось бы, всё как тогда — полтора года назад, в органном зале Харьковской филармонии. Но нет, теперь Володя точно знал: всё совершенно по-другому.Он не успел закончить мысль. Свет в зале погас, Юра опустил руки, грянула музыка.Тяжело, мрачно завыл контрабас, в унисон ему заплакала скрипка. Пространство будто наполнялось тьмой, которая втекала в зал чёрным туманом, стелилась по полу, клубилась под ногами. Один за другим вступали смычковые низкими гулкими голосами, и мрак густел, поднимался к потолку, зависал в воздухе, норовил просочиться в лёгкие и затопить сердце. А потом вдруг зал погрузился в полную тишину, застыл в непроглядной черноте. Казалось, будто мир умер.Молчание оркестра затягивалось, длилось больше минуты, и Володя даже расслышал рядом с собой несколько озадаченных шепотков. Но вот тишину прорезала трель флейты, будто лучик света тьму. Сперва одинокая и несмелая, светлая мелодия то возникала, то снова тонула во мраке, но с каждым новым появлением становилась сильнее и увереннее. Летели по воздуху золотые листья, пели последние осенние птицы, а на воде Боденского озера мелькали солнечные блики.Володя знал, что зашифровано в Юриной музыке. Володя был рядом, когда Юра писал эту симфонию, и видел, как трудно ему было снова вернуться к сочинительству. Но раньше Володя ни разу не слышал её целиком, лишь урывками, и теперь перед ним открывалась вся картина, которую Юра рисовал музыкой.Мрак — это Юрина депрессия. Её самый жёсткий виток начался отнюдь не в Харькове, а уже в Берлине, когда Юру сняли с места композитора в спектакле по ?Мастеру и Маргарите?. Затяжная тишина — это четыре месяца молчания. Четыре страшных месяца, когда музыка не просто перестала звучать в их доме, а перестала звучать в Юриной душе. Володя до сих пор с ужасом вспоминал то лето. Юре было настолько плохо, что он буквально боялся пианино. Он закрыл двери своего кабинета и отдал Володе ключ, попросил спрятать или выкинуть его. А Володя, стискивая холодный металл в ладони, с болью глядя на страдания любимого человека, не смел перечить и уговаривать. Он помнил слова Ангелы: Юре нужно дать время. И время правда лечило. Очень медленно и мучительно, практически незаметно.В сентябре Володя вспомнил, как они планировали поездить по Баварии, и идея сменить обстановку показалась неплохой. Юра не особо воодушевился — просто ткнул в одну из предложенных туристических брошюр. И они поехали в Констанц. Этот маленький городок, тонущий в осенней листве, оказался той самой первой трелью флейты, которая несмело стала пробивать темноту в Юриной душе.Вернувшись в Берлин, Юра попросил открыть его кабинет. Володя достал ключ и отворил двери. Юра неуверенно мялся на пороге и встревоженно смотрел в темноту комнаты. Наблюдая за ним, Володя первым вошёл внутрь, включил свет и протянул Юре руку со словами:— Я с тобой, я помогу. Но, если тебе очень сложно, не обязательно делать это сейчас. И Юра взял его руку.Музыка постепенно сменяла настроение, духовые инструменты набрали силу, изгоняя мрак из пространства. Теперь он напоминал о себе лишь редкими вкраплениями низкого воя то контрабаса, то виолончели. Скрипки и альты, которые раньше заунывно плакали, теперь пели, несли по воздуху мелодию светлой ностальгии. И им вторили трели флейт — будто пение стай ласточек над быстрой рекой.Музыка оказалась для Юры одновременно и ядом, и противоядием. Ещё недавно отравив всё его существо, покинув, оставив в душе лишь пустоту, она вернулась и стала лекарством. Депрессия никуда не делась: продолжились страхи и ночные кошмары, таблетки, тревожность и срывы. Но тот самый страшный виток болезни прошёл, Юра смог найти в себе силы карабкаться обратно из ямы, в которую свалился. И Володя был рядом, помогал, когда становилось сложно двигаться дальше, и подхватывал, когда Юра опять начинал падать.Первое время, вернувшись к музыке, Юра просил Володю не уходить из кабинета. Володя садился рядом с ним на банкетку у пианино и, наблюдая за занятиями Юры, радовался каждой ноте, каждому новому отрывку мелодии, которые тот извлекал из инструмента.Как-то раз, пока Юра отходил, Володя от скуки коснулся клавиш. И удивился больше не звучанию пианино, а тому, какое оно на ощупь: клавиши гладкие, ещё хранящие тепло Юриных пальцев. За спиной послышался смешок, Володя вздрогнул, будто его застали за какой-то глупой шалостью. Юра стоял, опираясь плечом о дверной косяк, и улыбался. А потом подошёл к пианино, уселся сзади, обнял Володю и, взяв его за запястье, сказал:— Давай научу!Володя попытался забрать руку.— Зачем? Я же так, просто…Но Юра, посмеиваясь, шутливо возмутился:— Нет, ну что это вообще такое? Твой официальный партнёр — музыкант, а ты даже не знаешь, где находится нота ?до?.— Ну… пока ещё не официальный, — уточнил Володя. И, глядя на Юрину искреннюю улыбку, он, конечно, не смог больше противиться. Послушно, под Юриным руководством, положил пальцы на клавиши.— Нет, не опускай кисть, не клади руку плашмя. Поставь её так, будто держишь яблоко. Вот… Конечно, стать музыкантом Володе было не суждено, да он и не особо расстроился из-за этого. Зато теперь он умел играть гамму ?до мажор? и знал, где находится не только ?до?, но и остальные шесть нот.У Юриной симфонии был открытый финал. Ведущую партию исполняли скрипки, трели флейт всё ещё вспыхивали то тут, то там, перекликаясь с мрачными вкраплениями контрабасов и виолончелей. Обретя равновесие, музыка медленно начала затихать, закончившись тремя одинокими нотами главной скрипки.После минутного молчания дирижёр развернулся к залу для поклона. Володя смотрел на Юру и не мог сдержать улыбки.Месяц назад Володя вынужденно улетел в Харьков — мама заболела и ложилась в больницу. Это было трудное решение, ведь Юра ещё не выздоровел окончательно, а поехать вместе с Володей не мог — готовился к фестивалю классической музыки, на который его пригласили ещё в марте. Володя очень боялся по приезде в Берлин обнаружить, что депрессия Юры вернулась, пусть и каждый день в скайпе видел, что тот вполне хорошо себя чувствует.Опасения остались лишь опасениями, а Юра, стоящий на сцене под шквал аплодисментов, выглядел счастливым. Таким, каким Володя хотел видеть его всегда. Не дождавшись, пока зрители начнут расходиться, Володя выбрался из своего ряда и пошёл к сцене. Стал чуть сбоку, пытаясь поймать Юрин взгляд. Юра что-то объяснил скрипачу, покивал и пожал ему руку, а потом наконец обернулся. В зале шумели люди: обсуждали симфонию, благодарили музыкантов. Володя шагнул к сцене и хотел было протянуть Юре букет, но тот жестом попросил подождать и направился к ступеням. Быстро спустился в зал и буквально влетел в Володины объятия, крепко обнимая его за шею.— Боже, Володя, как я по тебе соскучился!— А я, Юрочка, по тебе ещё сильнее…А разомкнув объятия, Володя вручил ему букет. — С днём рождения тебя, мой… — Володя замялся, не зная, какое ласковое слово подобрать. — Твой кто?— Любимый, конечно. Юра посмотрел ему в лицо, и Володя узнал этот пристальный, жадный взгляд.— Ты ещё не скоро тут закончишь?Юра помотал головой.— Нет, сейчас заберу вещи, попрощаюсь со всеми — и можем ехать домой.— Хорошо, я на улицу выйду. Кстати, тебя дома ждёт сюрприз…Юрины глаза загорелись пуще прежнего, он удивлённо вскинул брови.— Да? Тогда у меня есть мотивация собираться как можно быстрее.Уже через десять минут они сели в машину, и Юра принялся донимать Володю:— Что за сюрприз?— Ну какой же это будет сюрприз, если я тебе скажу?— Ну а ты всё равно скажи!Володя покачал головой.— Ей-богу, ты как маленький ребёнок, Юр. — Но, вообще-то, ему нравилось, когда Юра вёл себя так.— Но я уже умру от любопытства!— Не умрёшь, нам всего полчаса ехать.Юра закатил глаза и принялся разглядывать свой букет.— Кстати, я не сказал тебе спасибо за цветы. Такие красивые!— Не за что. Я из-за них чуть на концерт не опоздал — выбирал.Юра нежно пригладил пальцами лепестки пионов. Уткнулся в них носом и тут же, глубоко вздохнув, скривился, сдерживая чих.Володя, хоть и следил за дорогой и старался быть серьёзным, невольно засмеялся.— Ну расскажи хоть, как долетел? Нормально? — почёсывая нос, спросил Юра. — Да так себе. В Минске рейс задержали, потом багаж долго получить не мог. Но в целом ничего страшного.— Как мама себя чувствует?Володя пожал плечами.— Хорошо, будто и не лежала в больнице. Передавала тебе большой привет и, кстати, открытку с днём рождения — отдам дома. Очень расстроилась, что не смогла попасть на твоё выступление, но врач сказал, что летать ей после операции можно будет только через полгода в лучшем случае.— Ну и ничего страшного. Раз такое дело, можем осенью вместе к ней слетать, я выступлю перед ней лично.Володя украдкой взглянул на Юру.— Скажу маме, что она просто невероятная счастливица. Композитор сам приедет к ней с концертом — где такое видано?— Ну, как говорится, если гора… — Он отвлёкся на пиликнувший телефон и цокнул.— Кто там?— Угадай с одного раза. Ты почему не написал Маше, что долетел? Она переживает!Володя вздохнул.— Да когда мне было ещё ей писать… Кстати, она взяла с меня обещание, что я тебя крепко расцелую за подарок Диме. Говорит, что тот визжал как девчонка, когда увидел эти ботинки. Но крепко расцеловать тебя от Маши я согласен только если в щёку.— А если не от Маши, а просто так расцеловать?— Ну-у… — протянул Володя. — Это уже совсем другой разговор…Они наконец подъехали к дому. Юра, позвякивая связкой ключей, подошёл к двери.— Что это за звуки? — нахмурился он, озадаченно посмотрев на стоящего за спиной Володю.— Какие звуки? — удивился тот.— Хочешь сказать, меня глючит? — Юра дёрнул плечами и вставил ключ в замочную скважину.А отворив двери, так и замер на пороге. Герда, присев на задние лапы, тоже замерла. Только била хвостом по полу с такой скоростью, что казалось, может взлететь.— Как видишь, я вернулся из Харькова не один… — с деланным равнодушием произнёс Володя.Казалось, ещё шире улыбаться просто невозможно, но Юра как-то умудрялся. Он не видел Герду больше полутора лет, но, когда позвал её по имени, собака сразу его узнала. Она бросилась Юре в ноги, а тот, присев рядом с ней на корточки, принялся гладить и обнимать её.— Юра, — протянул Володя, вздыхая, — ну ты же в парадном фраке…Тот цокнул языком:— Ну, ты сам мне приготовил такой сюрприз…И разве могла в этом мире существовать картина счастливее? Да, пока у них не всё было идеально, а впереди маячило ещё много нерешённых проблем. Ну а разве бывает так, чтобы идеально всё и сразу? Зато именно здесь и сейчас Володя впервые понял, что сбылось то, о чём он мечтал. — Ну вот, теперь мы выглядим как настоящая семья. Юра, наконец оторвавшись от Герды, посмотрел на него и улыбнулся: — С общим бытом и собакой, в конце концов, тоже общей? — Теперь осталось только выбрать общий дом.***— Володя, ну что ты упёрся?! — воскликнул Юра так громко, что сам же оглянулся по сторонам и стыдливо понизил голос. Прошипел: — Ты что, хочешь поссориться?Улица, по которой они шли, была до того узкой, что эхо, отражённое от стен старинных домиков, усилило его шёпот и унесло этот вопрос к озеру. — Нет уж, Юра, упёрся не я, а ты. Давай проанализируем? Посмотрим на ситуацию объективно... — терпеливо протянул Володя.Продолжать нудеть он поостерёгся — Юра остановился и резко обернулся. Его глаза, хоть и спрятанные за линзами солнечных очков, метали молнии — Володя был в этом уверен.— Чёрт, тут пекло даже в тени, — только и сказал Юра. — Пошли скорее к воде.Они молча спустились по улице до набережной и уткнулись в ряд пришвартованных лодок и яхт. А за ними, сколько хватало глаз, раскинулась сплошная синева Боденского озера.— Нам налево, — сказал Юра.— Я помню.Больше полугода прошло с тех пор, как они впервые оказались на этой набережной и, бесцельно бродя, нашли в дальнем конце укромный тихий парк. И сейчас, не сговариваясь, направились туда же. Они не могли не вернуться сюда, ведь с отпуска именно в этом городе началось Юрино выздоровление. — Володь, — промурлыкал Юра, беря его за руку, — давай уже заканчивать эти разговоры?Даже после года жизни в Германии Володя не мог привыкнуть к царящей здесь свободе — ему приходилось пересиливать себя, чтобы на людях держаться за руки с Юрой. Легонько стискивая его пальцы, Володя уставился под ноги, чтобы и в этот раз побороть привычку оглядываться, ища недовольные взгляды.— Юра, выбор дома — не та вещь, которую решают с полпинка. — Ты же и так знаешь, что выиграю я! — заявил Юра.— Ну здрасьте! Предлагаешь начать битву характеров? — усмехнулся Володя.Юра весело воскликнул:— А то!Вспотевшие и утомлённые зноем, они наконец дошли до той части набережной, где брусчатка уступила место газону, а вместо рядов фонарей возвысились деревья, растущие у самой кромки воды. — Вот хорошее местечко, — указал Володя на траву под особенно широкой кроной, — тени много, ветерок.— Наконец, — выдохнул Юра и, в два шага оказавшись под деревом, растянулся на газоне.— Юра, в белой футболке и на траву! — возмутился Володя, вынимая из сумки розовый свёрток. — Подожди, я тебе хотя бы толстовку постелю. Володя и представить себе не мог, что когда-нибудь наденет розовую толстовку. Но на покупке этой Юра настаивал так сильно, что пришлось сдаться и, хуже того — не просто убрать в шкаф, а носить. Юре очень нравилось, как Володя выглядел в ней. Признаться, он и сам понимал, что розовый ему к лицу.— Иди ко мне. — Усевшись, Юра похлопал рядом с собой.Володя сел к нему. Откинувшись назад, посмотрел вдаль, с наслаждением вдохнул влажный воздух. Как здесь хорошо. Перед глазами сплошная синева: пронизанное парусниками озеро — внизу, вверху — устланное облаками небо, а далеко на горизонте — зигзаг белоснежных Альпийских вершин.Володю забавляла сама мысль, что он уехал в Германию, чтобы в итоге поселиться на границе со Швейцарией в самом ?не немецком? городе Констанце. Но они не могли выбрать никакое другое место после всего случившегося за последний год. Ведь было действительно трудно: Юра боролся с депрессией, а Володя — в сорок лет начинал жизнь заново.Володя уезжал в Германию, зная, что ему придётся очень много отдавать, не получая ничего взамен. Оставив за чертой гордость и эгоизм, приготовился быть терпеливым, понимая, что рано или поздно терпение кончится. Старался сохранить чувства к Юре и берёг добро в себе, чтобы, когда придёт время, отдать всё ему. В некоторые моменты Володя думал, что для преодоления всех трудностей его любви не хватит. Но хватило.— Юр, ты считаешь, я просто так занимаюсь именно современной архитектурой? Я видел столько шикарных скандинавских домов. Последний проект помнишь? Он же просто потрясающий! Я всегда хотел такой же дом для нас, а ты предлагаешь мне это убожество.— Да никакое не убожество, — буркнул Юра.— На мазанку похож.— И что? — Юра усмехнулся. — Будет нам напоминать о далёкой родине.Заметив на его лице ямочки, появившиеся от улыбки, Володя не удержался и ласково ущипнул Юру за щёку.— Опять намекаешь, что я толстый? — Юра нахмурился и шлёпнул его по руке.— Ни на что я не намекаю. И никогда не намекал. Это ты придумал себе проблему, — сердито заметил Володя. Эта тема его очень раздражала, он стал заводиться. — Толстый… да какой толстый? Когда ты им вообще был? Подумаешь, щёки появились и живот к спине не прилипает. Мне это нравится!Разговоры о мнимой Юриной полноте звучали как отголоски болезни и напоминали Володе о времени, когда кризис был в апогее. Сейчас Юра просто шутил об этом, но тогда всё было предельно серьёзно.Юре ещё не успели подобрать идеальное лечение. Ему приходилось экспериментировать с лекарствами, и эти эксперименты плохо сказывались на его нервах. Иногда Юра был просто невыносим. От антидепрессантов он набрал с десяток лишних килограммов и решил, что стал толстым. Юра так зациклился на этом, что со временем превратил полноту в идею фикс. Он несколько раз втихомолку бросал лечение, рискуя ещё глубже погрузиться в депрессию.Володе потребовалась помощь Ангелы, чтобы разубедить его в этом. Да и ему самому пришлось обращаться к врачам.Разве он мог по-другому? Когда среди ночи в очередной раз просыпался от того, что Юра внезапно вздрагивал, чуть ли не подскакивал на кровати. А потом всем телом прижимался к нему и шептал в полусонном бреду:— Кажется, я тону.Володя обнимал его и с трудом выдавливал через стиснутое от страха горло:— Я держу тебя, держу. Спи.Было тяжело. Не только Юра тогда пил антидепрессанты.Ангела здорово помогала им вначале, когда познакомила с хорошим психиатром, и потом, когда Юра окончательно пришёл в себя. Без её участия в критические моменты их отношения могли бы развалиться — Володя это понимал и был очень благодарен ей. И, конечно, Юре — за то, что убедил ходить к Ангеле на приёмы даже тогда, когда, казалось, её вмешательство не требовалось.Подавив тяжёлые воспоминания, Володя вновь посмотрел на ямочки на его щеках и не смог удержаться от того, чтобы не погладить Юру по плечу.— Что такое? — спросил Юра. Он опустил солнечные очки на нос и встревоженно посмотрел на Володю.— Ничего. Просто… пожалуйста, никогда больше не обзывай себя. Особенно толстым. Ладно?— Я же пошутил.— Знаю. Но не надо. Не напоминай.— Хм… — протянул Юра. Игриво прищурился и дёрнул бровями. — Ну, если мы арендуем именно тот дом, то, думаю, договоримся и об этом.— Юра! — Володя закатил глаза.За прошедший год они пережили не только депрессию. Нашлись и другие проблемы. Мать заболела, перенесла операцию и выздоровела. Трудно было и Володе — адаптироваться к жизни в Германии оказалось нелегко. К тому же фирма едва не разорилась, и, чтобы этого не произошло, Володе пришлось нанять менеджера. Пусть со временем бизнес снова начал приносить прибыль, Володя заскучал без дела и стал искать себе занятие здесь. Однажды на одной из выставок увидел новый тип домов — модульные скандинавские. Влюбился в них настолько, что умудрился за пару месяцев организовать новую фирму с небольшим производственным цехом и двумя строительными командами. А по завершении первого проекта они с Юрой поехали в отпуск Констанц.Поначалу Володя отнёсся скептически к выбранному курорту: озеро было, но это не море, Альпы видно, но они слишком далеко, эта земля — вовсе не Бавария, и ни один сказочный замок они так и не посетили. Но именно здесь Юрина болезнь начала отступать.Они приехали сюда в прошлом сентябре. Сидя вечером в кафе у озера, любовались листопадом и отражениями ночных огней в воде и слушали звучащий из динамиков джаз. На миг показалось, что всё хорошо и они наконец смогли забыть о проблемах, стали самими собой. Принялись говорить о всяких пустяках и смеяться. Этот миг стал первым шагом на пути возвращения к нормальной жизни. Той ночью они впервые за четыре месяца занялись любовью, а утром Юра захотел сесть за пианино.Возвращаясь из Констанца домой, они пообещали друг другу, что сделают всё, чтобы как можно скорее снова вернуться туда. А когда Юра победил депрессию, решили не просто вернуться, а переехать в Констанц насовсем. Этот город — не только курорт, в нём нашлось всё, что нужно для жизни, даже крупная филармония.— И самые уродливые фонтаны на свете, — отметил Юра.Устав сидеть, Володя растянулся на траве рядом с Юрой. Закинул руки за голову и пробормотал:— Первый аргумент, почему не стоит брать именно этот дом: он старомодный и уродливый. — Слыша тихое хихиканье, Володя поторопил: — Ну, что молчишь? Парируй.— Это называется классический стиль, — лениво протянул Юра. — Тебе ли не знать?— Ладно, засчитано. Окна маленькие.— Для тебя любые окна маленькие, если только они не от пола до потолка. — Юра зевнул. — Зато благодаря маленьким окнам дом хорошо держит тепло и холод. И звукоизоляция отличная.Аргументы заканчивались, и Володя выдвинул последний, самый раздражающий:— Лестница. Юра, ты видел эту чудовищную лестницу? Она винтовая! А что может быть хуже винтовой лестницы? Только кованая винтовая лестница без перил. Прямо как там!— Зато есть настоящий камин! — воскликнул Юра.Володя понял, что, кажется, проиграл и беззлобно выругался:— Ну ёлки-палки!— И, кстати, ты, вообще-то, в Германии, — заметил Юра. — Говори по-немецки! — Schei?e! — воскликнул Володя.— Я имел в виду нормальный немецкий. — Юра засмеялся.Вспомнив ещё один аргумент, Володя приподнялся на локтях и навис над Юрой:— Кстати, у дома неудобное расположение. Одуреешь ездить в центр.— Зато далеко от дискотек и шума. И парк рядом. Будет где бегать с Гердой.Володя задумчиво помычал, затем спросил:— А ты с нами будешь?— Куда я денусь? — хмыкнул Юра. — А знаешь, в пешей доступности от нашего будущего дома есть пристань. Будем брать на прокат лодку и плавать по озеру. Как тебе идея?— Замечательная.— Так что, ты согласен?Улёгшись обратно, Володя насмешливо протянул:— Не-а!Он упирался не из вредности. Просто Юра загорелся желанием поселиться именно там до того сильно и внезапно, что Володе даже показалось, будто Юра — не почти сорокалетний мужчина, а взбалмошный пионер из ?Ласточки?. На самом деле этот дом Володе тоже понравился, а спорил он лишь затем, чтобы убедиться, что Юра выбрал его не только сердцем, но и головой. Ведь их будущий дом — хоть и всего лишь арендованный, — это надолго. Володя рассчитывал прожить в нём многие годы.— Володь, а помнишь, как мы с тобой валялись под ивой в восемьдесят шестом и ты клал голову на мои колени?— Помню.— Хочешь сейчас так же? Я тебя поглажу… — лукаво протянул Юра.— Чего это ты подлизываешься? — игриво буркнул Володя. — Думаешь, почешешь за ухом, и я сразу соглашусь?— Володя-Володя… Неужели ты правда считаешь меня таким корыстным? — Юра демонстративно фыркнул. — Вообще-то, я всего лишь хочу повторить это. Мне было хорошо тогда.— Мне тоже. Но правда не надо, — серьёзно ответил Володя. Он повернулся к Юре и посмотрел на него снизу вверх. — Только ради бога не думай, что я опять стесняюсь. Просто для меня это очень интимное дело, как прелюдия. А заниматься такими вещами на людях... Ну, сам понимаешь.После недолгих раздумий Юра ответил:— Да. Думаю, ты прав, — кивнув, добавил: — А кстати, ты обратил внимание на небольшой сад за домом? Мы могли бы заниматься там чем угодно. Например, прохлаждаться в тенёчке летом хоть каждый день.— Ох, Юрка. — Володя покачал головой. Продолжая лежать с закрытыми глазами, он почувствовал, как Юра приподнялся и навис над ним. Ощущая его взгляд на своём лице, он не смог сдержать улыбки.— Так что, — бодро спросил Юра. — Когда звонить риэлтору?— Хоть сейчас, — сдался Володя.Вполуха слушая их разговор, он принялся думать о ремонте и обустройстве их жилища. Но серьёзные мысли ускользали и путались, оставляя после себя пустоту и лёгкость.Юра положил трубку и вернулся к Володе, когда тот решил отдать под музыкальный кабинет самую большую комнату.— Как здесь хорошо, — мечтательно протянул Юра. — Сейчас бы ещё послушать какой-нибудь второй фортепианный концерт Рахманинова.— А ты напой или хотя бы промычи, — попросил Володя.Слушая нежную мелодию в исполнении всего одного, но любимейшего музыкального инструмента — Юриного голоса, — он начал медленно проваливаться в сон. Давно ему не было настолько спокойно, чтобы засыпать без успокоительного и снотворного.Но внезапное восклицание Юры вырвало Володю из дрёмы:— Смотри, дирижабль! Обалдеть — настоящий дирижабль в небе!Лениво открыв один глаз, Володя подметил: — В принципе не удивительно видеть его именно в Констанце. Тут родился создатель дирижаблей — Цеппелин. В туристической справке вычитал, — пояснил он.— Я думал, они как минимум лет пятьдесят уже не летают! — продолжал восклицать Юра. — Володь, а ты заметил, где мы лежим? — вдруг спросил он. — Это так странно. Мы под ивой. Неопределённо хмыкнув в ответ, Володя снова закрыл глаза и почувствовал, как Юра аккуратно снимает с него очки и кладёт рядом.То, что Юра победил депрессию, Володя понял сам, без заключений врачей — просто Юра каждое утро стал будить его своей игрой. Он писал для него и про него. Так странно было ощущать себя музой, особенно в моменты, когда Юра будничным тоном звал послушать новую композицию и оказывалось, что она о нём. Слова любви Юра передавал музыкой — настолько прекрасной, что Володя едва сдерживался, чтобы не расцеловать его руки.— Ива… — прошептал Володя, сквозь приоткрытые веки любуясь игрой солнца среди узких листочков.Володя никогда бы не подумал, что жизнь приведёт его к границе двух чужих стран — Швейцарии и Германии. Не к Уральским горам или Карпатам, а к Альпам. Не к Волге или Днепру, а к истоку Рейна. Не к нелюбимой жене или неверному любовнику, а к тому, с кем он учился любить.И с кем научился.