Загадай любовь

8 глава

Проснулась я позже всех. Даже неудобно было. Получается, Тимур встал раньше меня и видел, как я сплю. А если во сне я выглядела не слишком привлекательно? Пускала слюни в подушку, неприлично храпела или, не дай бог, что-нибудь говорила... Лишнее. Со мной такое не раз случалось. Когда мы с Алиной в детстве жили в одной комнате, она часто жаловалась, что я болтаю во сне. А еще иногда луначу. Один раз, не проснувшись, надела школьную форму и взяла рюкзак... Это было в третьем классе. Алина меня вовремя остановила, а то бы я так и отчалила посреди ночи в школу. Надеюсь, я не приставала к Макееву с дурацкими предложениями. Но, судя по невозмутимому виду Тимура, ничего такого за ночь не произошло. Хотя с этим парнем ничего не разберешь: он всегда невозмутим.
За завтраком в основном трещала Алина. Делилась впечатлениями от прошедшего дня рождения. Эдик выглядел еще мрачнее, чем вчера, и часто даже не скрывал своего раздражения, что было удивительно. Обычно он при моих родителях до последнего держит приветливую мину, прикидываясь самым добреньким и услужливым будущим зятем.
На дачу мы приехали на одной машине – папиной. Поэтому Тимуру места не хватало. Да он на него и не рассчитывал, сказал, что накануне изучил расписание электричек и его поезд будет в двенадцать.
Сестра, заметив, что ее жених в плохом настроении, сникла. Огрызающийся Кравец все-таки ее задел. Я представила, что мне придется ехать в машине между поссорившимися Эдиком и Алиной, и настроение у меня сразу упало.
– Я не поеду с вами, – сообщила я родителям, жуя вчерашний пирог. – Лучше на электричке. С Тимуром.
Родители тут же переглянулись.
– Ну что ж, если ты так хочешь...
А мне очень хотелось! Лучше так, чем с Кравецом.
В электричке мы с Макеевым без труда отыскали свободную лавку и сели рядом. За окном мелькали стройные заснеженные сосны и ели. Небо над лесом было ясным и непривычно синим.
– Это были хорошие выходные, – сказал Тимур, повернувшись ко мне. – Спасибо, что позвала.
– Спасибо, что приехал, – откликнулась я. И все-таки после вчерашнего была между нами какая-то неловкость. Я уставилась на носки своих черных ботинок. Поезд грохотал. Сказать ли Тимуру, чтобы при Казанцевой он не говорил об этой поездке? Идея секрета и таинственности меня так и не покидала. Да к тому же я представила себе, как бы удивилась Яна, узнав, что я провожу время с Макеевым.
В то время как я была занята своими мыслями, Тимур полез в карман пуховика и достал оттуда упаковку соленого арахиса. Распечатал и протянул мне:
– Угощайся.
Я взяла несколько орешков. Так, поедая орешки и глядя на зимние пейзажи за окном, мы доехали до города, толком не разговаривая. Расстались на перроне как-то скомканно. Больше не обнимались, и уж тем более я не лезла с поцелуями...
Перед тем как Макеев скрылся в толпе, я поймала себя на мысли, что мне жаль расставаться с ним. Я торопила наступление понедельника, а теперь мне стало обидно, что выходные пролетели так быстро.
* * *
Густой и крупный снег шел все воскресенье до позднего вечера. Оставшиеся полдня у меня было какое-то потерянное состояние. Даже есть не хотелось. Мама несколько раз звала меня на кухню, но в итоге на ужин я ограничилась только чаем и яблоком.
– Ты не заболела? – обеспокоилась мама, зайдя ко мне в комнату. Потрогала лоб. – Горло не болит? А живот?
Мама не часто бывала в моей комнате. Это с Алиной они могли запереться у сестры, что-нибудь увлеченно обсуждая. Ко мне же мама заглядывала только для того, чтобы напомнить про уборку, уроки или о том, что пора ложиться спать.
– Ерунда, – поморщилась я. – Просто вчера столько всего за столом было... Я объелась. У меня сегодня разгрузочный день.
Мама, словно не веря, продолжала внимательно разглядывать мое лицо. А потом вдруг улыбнулась. И тут же на лице появился знакомый хитроватый прищур. Алина улыбается точно так же.
– Просто ты влюбилась, – шепотом вынесла вердикт мама.
– Ну ма-ам, – возмущенно протянула я. Конечно, влюбилась! Причем давно. Еще несколько месяцев назад, когда в нашей школе появился Золотко.
– Мне Тимур очень понравился, – доверительно сообщила мама.
Ах, вот она о чем! Думает, что я запала на Макеева... Умора.
– Конечно, неформатный мальчик, но очень вежливый и дружелюбный. И умный. Математико-механический факультет! Это же с ума можно сойти.
Я усмехнулась. Видела бы мама, какой Макеев в школе. Когда прогуливает уроки, грубит Антону Владимировичу или готов вытолкнуть Калистратова из окна.
– О-очень дружелюбный, – с сарказмом согласилась я.
Но мама моего сарказма не заметила.
– Приглашай его в гости почаще. По улицам гулять сейчас холодно. А в кафешках вы такими темпами все карманные деньги спустите.
– Ага, – отозвалась я. Представляю, если бы еще и Макеев целыми днями тусовался у нас дома. Хватит и Эдика. Да нам с Тимуром даже поболтать особо не о чем. Никаких точек соприкосновения. А мама как скажет...
После этого разговора мама вышла из моей комнаты, а меня охватила дикая тоска. Ощутила я ее внезапно и очень остро.
Тогда я полезла в школьную сумку и достала один из блокнотов. Вообще я обожала вести канцелярию и делать записи от руки. Недолго думая, я открыла блокнот и размашисто написала первую строчку:
«Я представляла себе, как ты гладил мои влажные волосы...»
Фу, какая пошлость! Я отложила ручку и долго смотрела в окно. За ним уже потухло багровое закатное небо. Что-то непонятное, тревожное и очень печальное поселилось в моей душе. Какая-то безнадега. И все-таки вскоре строчки дописались сами собой.
Я представляла себе, как ты гладил мои влажные волосы;
как целовал ладошки;
как дети наши малину в саду собирали в лукошко;
как я тебе готовила на ужин пасту, соль по вкусу и вина немножко.
И было бы здорово, если б мы дарили ласку друг другу
да уезжали далеко-далеко на крышах поезда
в то время, как люди тряслись в душных вонючих вагонах,
в каютах пароходов и на паромах...
Но ты так далек и совершенно мне незнаком.
Всё потому, что иногда с тобой
мы просто молча встречаем рассвет на разных балконах.
Я долго перечитывала строчки и вспомнила, как мы с Тимуром сидели у камина и как мое сердце взволнованно и испуганно бухало в груди. Я прислушалась к себе. Есть по-прежнему не хотелось. Неужели мама права и я влюбилась в Макеева? Это предположение меня ужаснуло. Не могло это произойти так быстро. Тем более мне уже есть кого любить. Тогда я упрямо подписала инициалы под стихотворением: «А.В.» И для убедительности: «Золотухину». Точка. Мое сердце принадлежит только ему.
Сердито запихнула блокнот обратно в сумку и стала готовиться ко сну.
* * *
В начале урока географии Антон Владимирович при всем классе напомнил мне, чтобы я после уроков зашла к нему в кабинет. А тот, кто еще раздумывает над тем, чтобы отправиться с нами в Васильево, пусть запишется. Сегодня – последний день. Антону Владимировичу необходим полный список.
Янка, услышав это персональное приглашение, повернулась ко мне, пихнула меня локтем и поиграла бровями.
– Чего? – не особо вежливо ответила я. Выспаться сегодня не удалось. И все из-за вчерашнего дурацкого открытия по поводу Макеева. То стихотворение до сих пор лежало в моем рюкзаке, и мысль о нем меня обжигала. Сама от себя не ожидала такой глупой лиричности.
– Ты рада?
– Рада?
– Ну, да! Господи, Зуева, ты не проснулась еще, что ли? Я про ваше сегодняшнее рандеву с Золотко. В пятницу ты меня сообщениями закидала, что все сорвалось, а сегодня сидишь кислая, будто тебя на каторгу пригласили.
– Ах, ну да... – рассеянно ответила я.
– Думала, «этот день мы приближали как могли», – усмехнулась Яна.
– Конечно, а как еще? – кивнула я, поправив волосы. Несмотря на то, что не выспалась, в школу я явилась с укладкой. И вдруг подумалось, что мне нужно быть красивой каждый день, невзирая на то, есть в расписании география или нет. Хотелось быть особенной всегда.
Пока Антон Владимирович объявлял тему урока, я обернулась, чтобы отыскать взглядом Макеева. На удивление, сегодня он географию прогуливать не стал. Хотя и пришел, как обычно, перед самым звонком.
Тимур тоже смотрел в мою сторону. Я и не сомневалась. Приятное чувство удовлетворения... Макеев смотрел пристально, не отводя взгляда. Когда я обернулась, он сдержанно мне кивнул в знак приветствия. А я почему-то смутилась и ничего не ответила. В понедельник мне было неудобно за то, что произошло на даче. Хотя Макеев первым полез с объятиями, но и я, конечно, тоже хороша. Липла к нему... Еще и в шею поцеловала. Сама от себя не ожидала.
Когда я обернулась во второй раз, Тимур уже с отсутствующим видом пялился на доску.
– Что ты все вертишься? – удивилась Янка. – Обычно глаз не сводишь со своего обожаемого Золотка...
– Ну чего ты привязалась ко мне? – неожиданно огрызнулась я.
Казанцева удивленно захлопала глазами и обиженно отвернулась. А мне все Макеев покоя не давал. Еще несколько раз я смотрела на него во время урока, но взглядами мы больше так и не встретились.
После географии Антон Владимирович попросил Тимура подойти к нему. Уж не знаю, о чем они разговаривали, но видок у Макеева был еще тот. Недовольней, чем прежде. Я прислушивалась изо всех сил и нарочно медленно собирала сумку. Но в классе стоял такой гомон, что расслышать что-то было просто нереально. Янка, несмотря на то что дулась на меня пол-урока, все-таки терпеливо ждала, пока я соберусь.
– Что ты копаешься? – не выдержала Казанцева. – Сейчас уже звонок на алгебру будет.
Пришлось поторапливаться. Когда мы выходили из кабинета, Антон Владимирович меня окликнул:
– Наташа! Не забудьте!..
Как такое можно забыть? Я кивнула:
– Конечно, я забегу!
А сама при этом не сводила взгляд с Макеева. Он тоже смотрел на меня. А ведь Тимур знает, что я по уши втрескалась в нашего географа. Макеев усмехнулся и первым отвел взгляд.
Всю алгебру я сидела как на иголках. Новая тема совсем не шла в голову. Я и так обычно ничего в алгебре не понимаю, а здесь вообще – караул. Урок казался бесконечным... Звонок на перемену стал для меня настоящим спасением.
В столовой я продолжала витать в облаках, и девчонки, конечно, это заметили. Поначалу Снежана и Милана болтали о том, что на зимние каникулы их хотели отправить к бабушке в деревню, но как хорошо, что есть замечательная отмазка – поход с географом – и они могут пропустить эту поездку.
– Пусть лучше бабушка сама к родителям приедет, – сказала Милана. – Она давно в городе не была. А в деревне делать нечего. Тем более зимой.
– Там даже интернета нет, – поморщилась Снежана.
– И телевизор плохо показывает.
– Ага. Два канала всего. Когда мы приезжали к бабушке летом, то смотрели одни новости и «Модный приговор».
– Ага, помнишь выпуск, где переодели молодую училку?
– «Обвиняется в непонимании: весна – время снять лишнюю одежду и влюбиться!» – процитировала Снежана.
Милана захохотала.
В панорамное окно ярко светило зимнее солнце. Вокруг слышались голоса и звон посуды.
– В деревню был резон ездить, только пока там жил Коля Ерофеев, – сообщила нам Милана.
– Это такой высокий? – припомнила Снежана.
– Да. Из третьего дома. Он в городе теперь живет. Поступил на химический.
– Или физический?
Близнецы могли бесконечно болтать, подхватывая реплики друг друга. Мы с Казанцевой в их беседе участия не принимали. Янка все это время обеспокоенно косилась на меня.
– Ты не заболела? – наконец спросила она, перебив одну из близняшек.
Странно, этот же вопрос накануне задала мне мама. Снежана и Милана тоже с интересом уставились на меня.
– Нет, со мной все в порядке, – тут же отозвалась я.
Тогда близнецы как ни в чем не бывало продолжили:
– Еще симпатичный парень жил в девятом доме. Снежан, не помнишь, как его?..
– Артем?
– Или Антон?
– Но, по-моему, он слишком взрослый. Ему лет двадцать семь уже, наверное.
– Интересно, а он куда переехал?
– Как думаете, Макеев может ревновать меня к Антону Владимировичу? – вдруг спросила я.
За столом тут же воцарилось молчание. Первой очнулась Яна.
– Кто? Тимур Макеев? – переспросила она.
– Разве он не встречается с Сабирзяновой? – удивилась Милана.
– Он для нее слишком хорош, – покачала головой Снежана.
– А ты-то тут при чем? – не врубалась Казанцева.
– И Антон Владимирович! – подключилась Милана. – Неужели у вас что-то было?
Я покраснела как помидор.
– Тише ты! – шикнула я на подругу. – Ничего не было у нас, конечно. Ни с Антоном, ни с Макеевым... Просто Тимур знает о моей любви к Золотку.
– Откуда? – ахнула Снежана.
– Вообще-то можно догадаться, – засмеялась Яна. – Ну, знает он про твою любовь к учителю, и что с того? Думаешь, кому-нибудь расскажет?
– Да нет, конечно. Зачем ему это? Просто Тимур в последнее время на меня так смотрит, – смущенно сказала я. – И эти его вечные контры с географом...
– Глупости! – покачала головой Яна. – Мало ли какие у Макеева терки с Антоном Владимировичем. И Тимуру точно Сабирзянова нравится. Вечно домой вместе идут после уроков.
Эта информация была мне не очень приятна, поэтому я принялась молча допивать чай. Вообще зря я, конечно, завела этот разговор, но девчонки теперь не отставали.
– А тебе самой нравится Макеев? – спросила Снежана.
– Нет, ну он хорошенький, – ответила вместо меня Милана. – Высокий, лицо чистое, глаза красивые...
– Ты сама не втрескалась? – рассмеялась ее сестра.
– Не-е, – протянула Милана. – Макеев же совсем нелюдимый. Я люблю болтливых мальчиков. Чтоб душа компании, понимаете? А Макеев – не самый популярный в школе.
– Не все хотят быть популярными в школе, – сказала Казанцева.
– Быть такого не может! – воскликнула Снежана. – Они нагло врут.
– А вот и сам Макеев...
Судя по всему, Тимур тоже зашел в столовую, но я сидела спиной ко входу и нарочно не обернулась. Хотя девчонки теперь во все глаза смотрели в ту сторону. Я жалела, что заварила эту кашу. Разговор о симпатии Тимура дался мне тяжело. Почему-то куда легче было рассказать о своей большой и светлой любви к Антону Владимировичу. Сейчас же я поняла, что все-таки хочу сохранить свои неясные чувства к однокласснику в большом-большом секрете... Все, решено! С этого дня я и повода не дам подругам для сплетен. И в сторону Макеева даже не посмотрю. Это так, временное помутнение разума было. Больше такого не повторится.
– Знаете что? – обратилась я к подругам. – Все! Забыли. Счастья Макееву и любви с Сабирзяновой.
Я подняла стакан с чаем, и близнецы с готовностью чокнулись со мной. Яна продолжала с сомнением коситься на меня, но я отводила взгляд и к разговору о Тимуре решила больше никогда не возвращаться.
Никакого Макеева. В моей жизни есть только одна любовь – Золотухин Антон Владимирович. Тем более что сегодня я наконец останусь с ним наедине...
* * *
Была у меня уже первая любовь. Но совсем не серьезная, глупая и очень наивная. Того мальчика я повстречала в танцевальной студии, когда мне было десять лет. Он был невысоким, темноволосым, кудрявым. Очень гибким и симпатичным. А какие у него глаза!.. Синие-синие. Я таких больше ни у кого не встречала.
Когда этот мальчик только появился в нашей студии эстрадного танца, мне очень хотелось, чтобы нас поставили в пару. Хотелось этого не только мне, кстати. За парнишку тут же началась настоящая борьба, в которой я принимала активное участие. Потому что за свое счастье нужно бороться.
В той борьбе я, кстати, одержала победу. А всего-то и нужно было задаривать будущего партнера по танцам жвачками и шоколадками. Задабривала как могла, в общем. Громко смеялась над его шутками, часто его хвалила и вполне искренне им восхищалась. Чем-чем, а талантом этого мальчишку бог точно не обделил.
Когда нас по его желанию поставили в одну пару, я думала, что не будет предела моему счастью. Но в работе этот мальчик оказался просто невыносимым. Он постоянно обидно меня высмеивал, если у меня что-то не получалось. И мне хохотать в ответ над его «шутками» уже не особо хотелось. А в середине года у нас появился новенький – еще один мальчик. Пухленький и совсем нескладный. Сколько смешков и подколов обрушилось на беднягу от моей первой любви. Но когда мой возлюбленный перешел от слов к делу и принялся ставить подножки новенькому и отвешивать ему обидные подзатыльники, моя любовь окончательно угасла. Это было огромное разочарование в моей жизни. Некоторые из девчонок, как и я, тут же охладели к первому красавчику студии. Другие же хохотали, когда мой бывший возлюбленный обидно подталкивал новенького. А мне было противно. Смеяться над тем, как кому-то делают больно, казалось мне неправильным. Я первой отказалась танцевать в одной паре с тем мальчишкой. И с тех пор уяснила: душевные качества намного важнее качеств физических. Или, как говорит моя бабушка: «С лица воду не пить».
Антон Владимирович не мог меня разочаровать. Он был не только красивым, но еще и умным, добрым, справедливым, честным, а иногда и очень забавным. И мы дружно и вполне искренне смеялись над его шутками на уроках.
И как же здорово, что я могла вот так после занятий сидеть в пустом классе напротив его стола. Это, конечно, не танцы в паре, но обстановка все равно очень волнительная. Нет никого вокруг, кто мог бы перебить, задать глупый вопрос, отвлечь... Только я и Золотко. Это ли не счастье?
– Простите, Наташа, что в пятницу нам не удалось поговорить, – сказал Антон Владимирович, раскладывая на своем столе какие-то документы. – Загрузили на выходные кое-какими отчетами. А я один из них потерял, представляете? Запропастился лист куда-то, не найду... А ведь мне завтра уже их сдавать.
«Давайте вместе поищем?» – хотела предложить я, но все-таки постеснялась.
Антон Владимирович с озадаченным выражением лица перебирал бумажки и с каждой секундой становился все мрачнее. Что ж, возможно, кое-какой недостаток у Золотка был: жуткий бардак на столе. Хотя и у меня письменный стол порядком не отличался. Получается, мы просто созданы друг для друга.
– Ладно, – вздохнул географ. – Это бесполезно. Давайте перейдем к делу. Я просмотрел список...
Следующие десять минут он описывал предстоящий поход, то зимнее волшебное место, куда нам предстояло уехать. А я вдруг внезапно вспомнила нашу дачу. Как много снега там сейчас. И как вечером за черным окном кружили снежинки. А мы с Тимуром сидели у камина и ели торт. И как потом на электричке ехали, когда я под конец пути заклевала носом и положила ему голову на плечо...
– Наташа? – вдруг позвал меня Антон Владимирович.
Я тут же встрепенулась. И осознала, что несколько последних минут совсем потеряла нить беседы.
– Мне кажется, или вы меня больше не слушаете?
– Нет, что вы, – тут же смутилась я. И рассердилась на себя. Ведь договорилась же сама с собой, что не буду больше думать о Макееве. Тем более нашла время – думать о нем сейчас, когда передо мной сидит любовь всей моей жизни.
Золотко как-то печально улыбнулся и снова опустил глаза. Длинные ресницы вздрогнули. А я вдруг увидела в нем что-то такое до боли знакомое, родное, чего не замечала раньше. И даже сердце сладостно замерло. Теперь я не могла отвести от Антона Владимировича взгляда, жадно наблюдая за каждым его движением. Мне снова хотелось уловить то, от чего сердце забилось чаще... Магия какая-то. Необъяснимое притяжение.
Возможно, я излишне внимательно пялилась на Антона Владимировича, потому как он вдруг мило смутился. Он делал так время от времени, когда ему оказывали особое внимание другие ученицы или учительницы. И его смущение меня еще больше умилило. Какой же он классный!
– Ну вот я вам и рассказал программу на каникулы. Проведем мы там пять дней. К пятому января уже будете дома. До гостевого дома доберемся тридцать первого декабря на электричке. Нужно подсчитать только, сколько нужно выделить на дорогу, составить программу питания, что из продуктов купить...
– Я этим займусь! – бойко пообещала я. Вообще я не назвала бы себя особо деятельной и своими полномочиями старосты не очень-то и дорожила. Но когда дело касалось Антона Владимировича, энтузиазм во мне бил ключом. Хотелось ему угодить.
– Я не сомневался в вас, Наташа, – снова повторил Золотко.
И я счастливо заулыбалась в ответ.
– Пора освобождать кабинет, – спохватился Антон Владимирович, взглянув на наручные часы.
Я тоже вскочила с места. Вроде все, что нужно, мы обсудили. И как быстро пролетело время наедине с Антоном Владимировичем! «Большую часть которого я промечтала о Макееве», – сварливо добавила про себя.
Пока я убирала в сумку список, Антон Владимирович внимательно следил за мной и потом вдруг сказал:
– А вы как-то изменились, Наташа.
Я даже замерла на несколько секунд. И тут же принялась судорожно вспоминать, что могла такого забыть. Вроде и нарядилась сегодня, и причесалась, и накрасилась...
Я удивленно посмотрела на Антона Владимировича, и тот снова смущенно улыбнулся.
– У вас глаза блестят, – сообщил мне Золотко. – Будто сейчас не декабрь, а весна.
Теперь уж пришла моя очередь смущаться. Антон Владимирович, заметив мое смятение, негромко рассмеялся и взял со стола свой портфель.
– До встречи, Наташа!
– До свидания, Антон Владимирович.
Когда географ вышел из кабинета, я снова уселась за пустую парту. Школьный двор был залит ярким солнцем. Надо же, какой декабрь... И правда будто весна.
Мои мысли прервал грохот жестяного ведра.
– Ты чего тут одна расселась? – заглянула в класс уборщица, тетя Таня. – Уроки уже закончились, марш домой! Мне надо кабинет помыть.
Я снова нехотя поднялась из-за стола и тут же заметила, что на ботинке развязался шнурок. А когда присела на корточки, чтобы его завязать, мой взгляд упал на белый лист, на котором был напечатан какой-то доклад. Лист застрял за батареей. Может, сквозняком сдуло... Еще в тот раз, когда Макеев чуть не выкинул Калистратова из окна. Тогда бумаги с учительского стола по всему кабинету летали.
Я взяла лист в руки. Сомнений не оставалось – это тот самый документ, который искал Антон Владимирович. И который так ему был нужен для завтрашнего дня.
Я схватила лист и, едва не опрокинув ведро с водой, выскочила из класса.
– Вот окаянная! – услышала я спиной недовольный голос тети Тани.
Разумеется, Антона Владимировича в школе уже не было. Как он быстро ушел... Я проверила учительскую и лаборантскую. Представляю, как он обрадовался бы, когда я передала бы ему важный потерянный документ. И, быть может, в очередной раз сказал бы такие приятные для меня слова: «Я знал, что могу положиться на вас, Наташа...»
Однако у меня еще был шанс услышать его одобрение. Как положено любой по уши влюбленной барышне, я знала домашний адрес моего объекта обожания. Тем более что домой идти не хотелось. Наверняка после своих пар там снова торчит ненавистный Эдик Кравец. И тогда я приняла решение доехать до дома Золотка.