Загадай любовь

17 глава

– Я представляла себе, как ты гладил мои влажные волосы, как целовал ладошки...
Наш неприятный разговор Калистратов начал с цитирования. Да еще таким насмешливым, противным тоном, что мне стало совсем тошно от него. Хотелось Стаса придушить! Это не мужской, да даже не человеческий поступок. И я точно не заслужила такого позора.
– ...мы просто молча встречаем рассвет на разных балконах! – торжественно закончил Стас. А потом нагло добавил: – Приветик! Антошка Золотухин уже вызывал тебя на тет-а-тет? Не стоит благодарности. Я буду рад, если вас это только сблизит.
– Что ты несешь? – сердилась Казанцева. Она стояла рядом со мной. Я же пока просто сжимала кулаки, раздумывая, куда в первую очередь вмазать Калистратову. Жаль, что под рукой у меня не было ничего тяжелого. Одним пеналом, как для Галушки, здесь не обойдешься.
– Интересно, а что скажет директор школы, когда узнает, что у географа роман с ученицей? Может, не одного меня попрут, как думаешь, Зуева? Поговорить мне с бабушкой?
– Да хоть с дедушкой и со всей своей родней поговори, – наконец сказала я. – Это всего лишь стихи. Ты просто больной, если думаешь, что сможешь этим кому-то, кроме меня, насолить. Да и мне все равно!
Последнее предложение я произнесла, чтобы позлить Стаса, но по моей интонации было ясно: мне не все равно. Тогда Калистратов противно расхохотался.
– А я скажу, что видел, как вы в кабинете после уроков уединяетесь. Да весь класс – свидетели. Как он вечно просит тебя остаться наедине. А еще расскажу, что видел пару раз, как вы на улице взявшись за ручки гуляли.
– Врешь! – возмутилась я. – Не было такого.
– Не вру, а немного приукрашиваю. У тебя учусь. Какая же ты жалкая стукачка, Зуева.
– Человека более жалкого, чем ты, сложно найти, – парировала я. И снова в моей фантазии я должна была стоять перед Стасом, гордо вскинув голову, но на деле мой голос предательски дрожал. – С тобой ведь никто даже не дружит. И уж точно не будет расстраиваться, когда ты свалишь из нашей школы. Наоборот – выдохнут с облегчением.
Лицо Калистратова исказила злая гримаса. И все-таки мои слова задели его за живое.
– Уж лучше быть одному, чем с кем попало, – произнес Калистратов высокопарно. Я не смогла сдержать улыбку. Всегда улыбаюсь, когда мне некомфортно, – ничего не могу с собой поделать. Стаса моя ухмылка еще больше рассердила, поэтому он продолжил: – Пусть я один, зато ты бегаешь за географом как собачка. Все уже над тобой смеются.
– Кто это надо мной смеется? – нахмурилась я.
– Да вся параллель! Я же сказал: ты, Зуева, жал-ка-я! Влюбленная малолетка, которая думает, что стихами можно цепануть взрослого мужика. Да и стихи твои полное...
Тут уж я не выдержала и с силой пихнула Калистратова в грудь. Не хватало стоять перед этим ничтожеством и выслушивать его оскорбления. Я ведь не Сабирзянова – глотать обиду не буду. Калистратов отшатнулся в сторону окна, а потом внезапно налетел на меня в ответ. Схватил за ворот рубашки и с силой тряхнул.
– Ты что делаешь? – заверещала Яна, в ответ хватая Стаса за руки. Кажется, в последнее время ей часто приходится помогать мне выпутываться из некрасивых ситуаций.
– Отвали! – рычал Стас, еще сильнее потянув меня воротник. Я думала, он порвет мне рубашку или чего хуже – заедет по лицу, но тут в нашу потасовку вмешался третий – Макеев. Снова, подобно супергерою, молча отпихнул меня от Калистратова и схватил его за грудки.
– Опять ты? – чуть не плача, проканючил Стас. Сразу же как-то обмяк и ссутулился. Только его ноздри продолжали некрасиво раздуваться. Все-таки Калистратов был очень зол. – Зря стараешься и бегаешь за ней, Макеев! Зуева с географом после уроков в кабинете закрывается и на улице с ним милуется. Я сам видел. Наташа твоя – обычная учительская подстилка!
После этих слов Тимур изо всей силы вмазал Стасу в скулу. Теперь уж мы с Янкой обе заверещали. Калистратов пошатнулся и беспомощно ухватился за подоконник. Потом вдруг поднял голову, усмехнулся и грязно выругался.
– Ударь меня еще раз, Макеев, – улыбаясь, сказал Стас. – Тогда тебе, как и этой подстилке учительской, недолго в этой школе придется оставаться.
Просить Тимура дважды не пришлось. Макеев снова ударил Калистратова. Один раз, второй... Тут же на наши с Казанцевой вопли из классов выскочили другие ребята. Парни кинулись разнимать, хотя там и разнимать было нечего. Просто кое-как оттащили в сторону Макеева. Это больше походило на избиение, а не на драку. Стас сполз по стеночке и теперь прикрывал голову руками. Вскоре рядом с нами очутилась разъяренная директриса.
– Макеев! – кричала она, бросившись к Стасу, который выглядел просто жалко. Из его носа потекла кровь. – Макеев!..
Директрису буквально трясло от ярости. Худенькая, сухонькая старушка в пиджаке, который был явно больше на пару размеров.
– Ты знаешь, Макеев, что в школе драки запрещены! – продолжала она.
Калистратов, как нарочно, распластался на полу и чуть ли не рыдал. Мне было ни капельки его не жаль. Наоборот, хотелось подойти и пнуть. Несмотря на поговорку «лежачего не бьют».
– Стасик! – кинулась перед ним на колени директриса. – Стасик, мальчик мой, ты как? Не тошнит? Сотрясения нет?
– Стас получил за дело! – подала я возмущенный голос.
Директриса посмотрела на меня снизу вверх таким озлобленным взглядом, что мне стало не по себе. Ясно как божий день: во всем, что происходило в этом декабре со Стасом, они всей семьей винили меня.
Но меня это не пугало. Меня потряхивало от несправедливости. Я упрямо продолжила:
– Если кто и виноват в том, что случилось, так это ваш внук! Он первый меня схватил, а Тимур...
– Хватит! – выкрикнула директриса. Вокруг нас, несмотря на урок, собиралось все больше людей. – Хватит, Зуева! Замолчи! Мы что, животные, выяснять отношения таким образом? И мы еще поговорим о твоей распущенности в школе. Не знаю, что вы задумали против Стасика, но я этого так не оставлю!
– Но так и есть, – подключилась Яна. – Я – свидетель!
Всем было ясно, что единственный свидетель на нашей стороне. Больше свидетелей не наблюдалось. Директриса поднялась на ноги и одернула край пиджака.
– Я буду готовить документы на отчисление Макеева. Это угроза жизни. Причем не в первый раз. Но для начала, конечно, поговорю с твоими родителями, Тимур. Пускай завтра мать или отец придут в школу.
Я растерянно взглянула на Тимура. Он стоял молча, упрямо глядя в другую сторону. Да, вот это подарочек на Новый год. Представляю, как влетит Тимуру от отчима. Но отчислять его?! Я просто не находила слов. Все вокруг тоже помалкивали.
Когда директриса, стуча каблуками, направилась к своему кабинету, я бросилась к Тимуру, но он посмотрел на меня исподлобья.
– Наташа, не надо сейчас, – негромко сказал он, устало потерев переносицу. Я уставилась на его сбитые костяшки пальцев. А потом Тимур развернулся и пошел прочь. Я знала, что его задели мои стихи, которые я посвятила якобы Антону... Знала, что он по-прежнему не верит мне. Только потому, что я так и не набралась смелости признаться ему в том, как он мне дорог.
Стас так и не поднимался с пола. Этот спектакль мне надоел. Я повернулась к нему и зло спросила:
– Может тебе эвакуатор вызвать? Чтобы тушу твою гнилую наконец с пола подняли.
– Наташа... – Казанцева осторожно тронула меня за локоть.
– Мне плохо, дура, не видишь? – закрыв ладонями лицо, проговорил Калистратов. – Я жду врача. Вдруг у меня сотряс?
– Пришибить тебя мало, – сказала я.
Стас отнял руки от лица и посмотрел на меня. А потом хрипло рассмеялся. Из-за размазанной по лицу крови выглядел он жутковато. И смех получился злодейским.
– Хоть одного из братьев вышвырнуть из школы удалось. Потому что справедливость должна восторжествовать. Хотя посмотрим, что Антошке будет за совращение малолетней.
Я покачала головой и вздохнула:
– Какой же ты придурок, Калистратов.
Развернулась и быстрым шагом направилась к лестнице. Яна засеменила за мной.
– Как думаешь, Макеева правда исключат? – спросила она, заглядывая мне в лицо. Я едва сдерживала слезы обиды.
Навстречу нам попалась встревоженная медсестра. Директриса снова семенила за ней, но теперь я ее и взглядом не удостоила. Противная старуха!
– Понятия не имею, – буркнула я.
– А о каких братьях говорил этот идиот? Ты что-нибудь знаешь?
Только тут я заметила в противоположном конце коридора Машу Сабирзянову. Она стояла у расписания и смотрела прямо на нас. Наверняка Маша тоже стала свидетельницей драки. Но ее показания точно так же, как и показания Казанцевой, директриса бы не стала брать в расчет. Мы все были против ее внука.
Я повернулась к подруге и вздохнула:
– Слушай, Ян, по-моему, между нами стало слишком много тайн. Я уже сама путаюсь во вранье.
– Ты права, – кивнула Казанцева. – Значит, «Код красный»?
– Угу. Давайте завтра после уроков соберемся в «Маке» и обо всем поговорим. Нет ничего хуже недоговоренностей между друзьями.
Казанцева кивнула, а потом внимательно посмотрела на мое лицо:
– С тобой точно все в порядке?
– Да. Только ты меня оставь одну, пожалуйста.
– Конечно, – кивнула Яна. – Тогда до завтра.
– Ага.
Яна поправила лямку рюкзака на плече и направилась к лестнице. Может быть, она на меня обиделась, но сейчас мне было не до этого. Сабирзянова так и не двигалась с места. Она буквально сверлила меня взглядом. Хотя обычно явно избегала моего общества, прятала глаза и первой уходила, где бы я ни появлялась. Тогда я приняла вызов и направилась к ней.
– Привет, – сказала я.
– Привет, – откликнулась Сабирзянова.
Скорее всего, мы разговаривали в первый раз в жизни. Обычно я с ней даже не здоровалась. Как и она со мной. И все издевки над Машей я пропускала мимо ушей, хотя, наверное, нужно было раньше за нее вступиться. Теперь мне было стыдно. Да и вся эта ситуация не закончилась бы так печально. В итоге пострадал Тимур. Если его все-таки исключат из школы... Мы подошли к окну и встали рядом, опершись о подоконник. Плечом к плечу, одного роста, даже руки на груди сложили одинаково. Могли бы мы когда-нибудь подружиться? Мне кажется, мы с Сабирзяновой были слишком разными.
На мое удивление Маша первой начала разговор.
– Я все видела, – сказала она. – Стас тебя первым начал цеплять. Так же, как и меня.
– Вряд ли директриса и тебе поверит, – усмехнулась я. – Ты – заинтересованное лицо.
– Калистратов когда-то предлагал мне дружбу, – внезапно призналась Маша. – Давно это, правда, было. В седьмом классе.
– Серьезно? – удивилась я. Нет, Маша, конечно, симпатичная девчонка. И о чем-то подобном я даже Янке говорила... Но Казанцева тогда просто рассмеялась. – И ты не согласилась?
– А ты как думаешь? – усмехнулась Маша. – Стас всегда был гнилым и подлым человеком. С детства. Разве ты не знаешь, что он у малышей из начальной школы деньги вымогал? Меня такие люди никогда не привлекали. Со Стасом никто и никогда в классе не дружил искренне. Только из-за выгоды. Потому что его бабушка в случае чего таких же, как он, хулиганов отмажет. Или из-за страха. Запугает и заставит с собой дружить...
Я вспомнила компанию, которую видела вместе со Стасом в «Маке». Кто его друзья? Наверное, такие же сомнительные личности со схожими жизненными ценностями. Обмануть, обсмеять, унизить.
– Если дружат из жалости, это плохо, – сказала я. С Машей-то никто не дружил... Кроме Тимура. Как недавно выяснилось. – Может, он одинокий? Или у него проблемы в семье?
– А у кого нет проблем в семье? – откликнулась Маша. – У всех своих заморочек хватает. Только это не дает никому права становиться злым человеком и обижать слабых.
– Мне кажется, злым человеком можно родиться. Просто так. И ничего с этим не поделаешь.
– Калистратов слишком избалованный, – жестко сказала Маша. – Мстительный и злопамятный. Все отказ мне простить не может. Вот, например, у Макеева тоже в семье непростая ситуация. И это не мешает ему оставаться порядочным человеком.
Сабирзянова произнесла это с такой гордостью и так высокопарно, что я с удивлением осторожно на нее покосилась.
– Ты знаешь о его ситуации в семье? – ревниво спросила я.
Мне казалось, что Макеев должен был делиться сокровенным только со мной.
– Знаю, – кивнула Маша. И ехидно улыбнулась. – Мы ведь друзья. Я рассказала ему как-то о своей семье, а Тимур мне – о своей. Мы все друг другу говорим.
Я вспомнила о семье Сабирзяновой. Тогда ее родители показались мне забитыми и очень тихими. Такие не способны отстоять не только права своей дочери, но и свои собственные.
– Значит, все-все друг другу рассказываете? – зачем-то уточнила я.
Внимательно посмотрела на Машу. Какое-то непонятное раздражение я к ней испытывала. И тут же поняла, что никогда раньше по-настоящему не испытывала чувство ревности. Даже та блондинка, которую нес на руках Антон Владимирович, меня так не злила, как Сабирзянова. Сейчас она казалась мне в тысячу раз интереснее и симпатичнее, чем когда-либо.
– Все рассказываем, – ответила Маша. Она с достоинством выдержала мой взгляд.
Я немного отошла от Маши, развернулась и заглянула в окно. Вдалеке раскачивались заснеженные деревья. И небо было непривычно синим. На его фоне голубые глаза Маши казались кристальными.
– Понятно, – кивнула я. Хотелось пожелать им добра и удачи. Я не могла сдерживать свое раздражение, поэтому решила просто уйти. – Ладно, пока! – бросила я уже на ходу.
– И я знаю, что он в тебя влюблен, – поспешно сказала Маша.
Тогда я остановилась и снова обернулась:
– И это он тебе сказал?
Поверить не могу, что Макеев обсуждал все, что между нами происходит, с этой Машей.
– Нет, про тебя он мне ничего не говорил, – ответила Сабирзянова. – Но я сама это вижу. Догадалась.
– Какая ты молодец, – все-таки огрызнулась я. – А ты влюблена в него?
Я думала, Маша начнет смущаться и отнекиваться, но она честно сказала:
– Да. Я его люблю.
Она произнесла это так тихо, что у меня сердце екнуло.
– Но ни чужому, ни своему сердцу не прикажешь, – вздохнула одноклассница. – А ты, Наташа, просто дура, если не замечаешь, какой человек хочет быть рядом с тобой.
– Все я замечаю, – тут же смутилась я.
– Тогда прекрати парить ему мозги, – посоветовала мне Маша. Будто я нуждалась в ее советах.
– Я подумаю над твоим советом, – сдержанно отозвалась я.
– Ага, подумай, – с грустью кивнула Маша.
Когда я покидала школьный коридор, на меня такая тоска накатилась, что снова захотелось плакать...
Дома я не могла найти себе места от беспокойства. Квартира была пустой, оттого я чувствовала себя особенно одиноко. Начиналась предновогодняя суета. Папа принимал на кафедре последние зачеты, мама и Алина уехали по магазинам за продуктами закупаться к приезду на дачу Латыповых. Настроение не поднимала даже привезенная ель. В квартире стоял смолистый запах хвои. В детстве я бы пришла в восторг оттого, что, вернувшись домой, обнаружила в большой комнате такую огромную пушистую елку, которая доставала практически до потолка. Сейчас же все мои мысли были заняты другим. Я думала о Тимуре. Поверил ли он словам этого придурка Стаса? Куда ушел после уроков? Почему не захотел со мной поговорить? И, наконец, исключат его из школы или нет? Я подумала, что если Макеева исключат и мы так и не сможем выяснить отношения, то жизнь моя будет кончена. Не поеду я ни в какой поход. И до конца своих дней не выйду из комнаты. Маша Сабирзянова права. Хватит вести себя как трусливый страус, пряча голову в песок. Но если я впервые столкнулась с такими чувствами и просто не знаю, как себя вести?
У меня даже не было номера телефона Макеева. Вот так влюбленная! Конечно, я бы сразу ему позвонила и попросила встретиться. Объяснилась бы перед Тимуром... Но что-то мне подсказывало, что никто в классе его номер не знал. В «ВКонтакте» Макеева тоже не было. Я отправила глупое сообщение, потом отменила отправку. Потом долго мониторила его профиль, обновляя периодически страницу. Но каждый раз мне высвечивалось ненавистно: «заходил 22 дек. в 10:32». Да, Макеев не частый гость в социальных сетях. Оставалось одно – ехать к нему домой уже по знакомому мне маршруту.
Мама и сестра застали меня в полутемном коридоре, когда я натягивала сапоги. Они вернулись веселые, с полными пакетами провизии. От них вкусно пахло морозом. Мама включила свет и удивленно посмотрела на меня.
– Ты куда это на ночь глядя? – спросила она, снимая шапку, на которой блестел растаявший снег. Про «на ночь глядя» она, конечно, загнула. Но за окном уже действительно сгустились сумерки.
– К Тимуру, – честно ответила я. – Мы с ним поссорились. Он все не так понял, набил морду другому парню и вообще... Его теперь могут исключить из школы.
Мама с сестрой так и замерли с пакетами в руках.
– А поподробнее? – нахмурившись, поинтересовалась мама.
– Куда уж еще подробнее? – почему-то рассердилась я.
– Мам, пускай идет, пока не так поздно, – подала голос Алина. – Потом нам все расскажет.
И я посмотрела на сестру с благодарностью.
На улице усиливался снегопад. Пробки в девять баллов. Представляю, какая суета сейчас творится в магазинах. Все носятся сломя голову, выбирая друзьям и близким подарки. Мне в этот год впервые было не до праздника, хотя обычно Новый год я обожаю.
Автобус плелся слишком медленно. Засыпанный снегом город был украшен фонариками и гирляндами. Я смотрела на нарядные улицы через замерзшее стекло и думала о своем. Конечно, можно было доехать без пробок на метро, но потом от станции пришлось бы слишком долго тащиться до дома Макеева. А так доеду практически до точки назначения.
Я была так увлечена своими мыслями, что не сразу заметила в другом конце автобуса Стаса. Он пристально смотрел на меня. Глаз его заплыл, и теперь Калистратов выглядел еще более злобно и непрезентабельно. Поначалу я решила, что это совпадение: мало ли почему мы можем оказаться в одном автобусе? Но в душе скреблись сомнения. Что-то подсказывало мне: не все так просто. Неужели он выслеживал меня весь вечер у дома? Говорил же, чтобы я смотрела в оба. Мало ему моего позора со стихами и отчисления Макеева? Все никак не угомонится? Я снова взглянула в его сторону. Стас хищно улыбнулся, и только сейчас я заметила за его спиной еще двух парней. Они явно были вместе. Я припомнила: этих же ребят я видела с Калистратовым в «Маке». Только сегодня я размышляла на тему, кто может дружить со Стасом, и пришла к выводу, что такие же стервятники, как и он сам, от которых ничего хорошего не жди. Внутри от волнения все поднялось, а потом рухнуло куда-то в низ живота. Стало страшно. Что они задумали? Я запаниковала, и это не осталось незамеченным для Стаса. До дома Тимура оставалось еще две остановки, но я не могла оставаться в этом автобусе. Почувствовала, как от непонятного волнения не хватает воздуха. Когда двери распахнулись, я, стоя у выхода, быстро выскочила наружу, надеясь, что Стас и его приятели поедут дальше. Но не тут-то было. Парни выскочили за мной вместе с другими многочисленными пассажирами. Сердце разрывалось от страха. Неужели будут бить? Этому отморозку нечего терять.
Я направилась от остановки быстрым шагом, а когда обернулась, увидела, что Стас и его приятели идут за мной. Тогда я, недолго думая, перешла на бег. Прохожих в это время было много, поэтому приходилось маневрировать между ними. Когда я в следующий раз обернулась, Стас и его дружки бежали за мной в прежнем темпе, ничуточки не отставая.
Хорошо, что асфальт здесь был расчищен, иначе я рисковала где-нибудь навернуться. Помню, как скользили мои сапоги по наледи во дворе Тимура... Однако недолго я радовалась. Впереди меня ждал светофор с «красным» для пешеходов. Отсчет в сто двадцать секунд совсем не радовал: за это время меня могли с легкостью цапнуть. Тогда я свернула к дворам. Макеев живет в квартале отсюда, и теперь его дом казался мне настоящим спасением.
Калистратов не отставал. Когда народу вокруг стало меньше, мне в спину послышался свист. А потом противный гнусавый голос Стаса:
– Зуева, стерва! Стой! Хуже будет!
И хоть бы кто-нибудь пришел на помощь и остановил их! Я вспомнила, как прохожие расступались в стороны, пропуская вперед эту шпану, и меня злость взяла. Снова на время вернулось то неприятное чувство беспомощности, когда меня зажал в арке Кравец. Ощущение, что никто и никогда тебе не поможет...
Удивительно, но я совсем не чувствовала усталости, наоборот – только прилив адреналина. Хотя обычно для меня пробежать километр на уроке физкультуры уже целое событие. Хочется потом легкие выплюнуть... Теперь же я бежала сломя голову. Правда, вскоре меня ждал новый облом: впереди в одном из дворов показался тупик. Несколько мусорных контейнеров на фоне высокой обшарпанной стены перегородили мне путь. Я знала выход к арке, где жил Тимур, поэтому свернула туда. Впереди – та самая огромная замерзшая лужа, через которую Антон Владимирович нес свою возлюбленную на руках. Сейчас она была припорошена свежим выпавшим снегом, но никуда, разумеется, не делась. Помня о ней, я взяла немного в сторону, а вот один из моих преследователей – незнакомый нескладный пацан, который был ко мне ближе всего, – на ней растянулся и выругался. Стас и его второй приятель тут же на всякий случай затормозили. Я тоже остановилась и быстро обернулась. Во взгляде Калистратова была такая лютая злость, что я поежилась. Наша встреча не предвещала ничего хорошего. Я покосилась на подъездную дверь, где жил Макеев. Сейчас она была плотно закрыта. Калистратов с дружками загнали меня в тупик. Стас обошел лужу и двинулся в мою сторону.
– Я ведь сказал тебе, Зуева, чтобы ты по сторонам оглядывалась. Думаешь, все кончено? – спросил он, приближаясь ко мне все ближе.
– Что ты привязался ко мне? – искренне воскликнула я.
– Из-за тебя мне лицо разбили, а у меня – свидание.
– С кем это? – не сдержалась я и расхохоталась. – С самим собой?
Калистратов рассердился еще больше и в пару шагов приблизился ко мне практически вплотную.
В этот момент подъездная дверь распахнулась, и на крыльце показалась уже знакомая мне девчонка с болонкой. Следом вышел высокий мужчина в черном пальто. Наверное, ее отец. Девчонка быстро посмотрела на меня, потом на окруживших парней. Дернула болонку за ошейник, и та заливисто разлаялась на весь двор. Отец девчонки что-то искал в кармане пальто, как позже выяснилось – ключи от машины, – и только раздосадованно поморщился от звонкого лая своего питомца.
– Наташа, уйми Бусю, – сказал он раздраженно.
Но я уже поняла, что моя тезка специально дала команду «голос» болонке. Лай и появление жильцов этого дома явно сбили спесь с моих преследователей. Стас непроизвольно попятился и едва не навернулся на той же замерзшей луже. Девчонка придерживала дверь, а потом незаметно кивнула мне. Я с благодарностью кивнула ей в ответ и бросилась к подъезду. Поднявшись на пролет, посмотрела в окно. Моя спасительница с отцом направились к припаркованному белому «Форду». Мужчина долго счищал щеткой снег. Стас и его дружки так и стояли неподалеку, о чем-то переговариваясь. Если сейчас в подъезд зайдет кто-нибудь из соседей, пустив этих придурков внутрь, то мне не жить. Может, все-таки уйдут? Но парни и не думали уходить. С ногами уселись на скамейку и достали сигареты.
Я продолжала наблюдать за ними из окна, боясь пошевелиться. Почувствовала, как на меня навалилась страшная усталость. После погони мышцы загудели. В подъезде я стояла рядом с батареей, от которой жарило с такой силой, что щеки запылали. Боже, ну почему я в последнее время постоянно попадаю в дурацкие ситуации? Тридцать три несчастья просто!
Я поднялась еще на пару пролетов. У Макеева было тихо. А вот в соседней квартире у кого-то вовсю орал телевизор. Наверное, там живет глухая старушка. Я даже смогла разобрать слова из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Папа всегда смотрит его на Новый год. Мне так захотелось домой, к родителям, в самое безопасное на свете место... Я прислонилась к двери Макеева, не осмеливаясь нажать на звонок. Наверное, Тимур не захочет со мной разговаривать, и будет прав. Я чертова жалкая трусиха. От ненависти к себе хотелось плакать. Я даже всхлипнула негромко. И тут же послышался какой-то шум. Лязгнул замок, и я отскочила от чужой квартиры.
Дверь приоткрылась, и на пороге показался Антон Владимирович. В домашних брюках и белой футболке.
– Наташа? – удивился он, явно смутившись. – Что вы здесь делаете?
– Здравствуйте, Антон Владимирович, – снова всхлипнула я. – Вы ведь тоже сегодня получили мои стихи?..