Загадай любовь

12 глава

В одном ботинке неприятно чавкало. В подъезде было сумрачно и холодно. Мы поднимались молча. Я искоса поглядывала на Макеева и почему-то не решалась сказать ни слова. Тимур был серьезным. Он вообще в последнее время редко улыбался. Хотя я и не могу припомнить его сияющим. Разве что когда он любезно кокетничал с Алининой подругой Катей на нашей даче. Ну, и раньше он иногда улыбался мне... В такие минуты они были похожи с Антоном Владимировичем, и я уже не могла разобрать, кому эта белозубая улыбка идет больше. И как я раньше не замечала этого сходства в мимике? Интересно, а другие одноклассники, как и я, даже не догадываются об их родстве? Но учителя-то, разумеется, в курсе...
Конечно, географ улыбался намного чаще, чем Тимур. Антон Владимирович вообще был очень обаятельным и дружелюбным. А от Макеева попробуй еще добиться улыбки. Прям царевна Несмеяна. Небрежность в одежде, коротко стриженные волосы, серьга в ухе... Макеев был далек от элегантного старшего брата. Но в этой его небрежности тоже была мужественность и привлекательность.
Мне хотелось, чтобы Тимур улыбнулся, но я не могла придумать, чем его развеселить. Да и самой веселиться не очень-то хотелось. Этот водитель, обливший меня с ног до головы, окончательно убил сегодняшний день. Мне казалось, что уже не будет ничего хорошего. И не только сегодня, а вообще... Жизнь кончена.
Когда мы остановились у квартиры Макеева, я внезапно осознала, что не могу в нее зайти. Было неудобно. Все еще дрожа от холода, я сделала шаг назад.
– Ты чего? – удивился Тимур, обернувшись.
Эта фраза – первая, которую он произнес за все время.
– Да неудобно как-то, – пробормотала я. От холода зуб на зуб не попадал. Не хватало только простыть перед Новым годом и пропустить долгожданный поход. Впрочем... Какая теперь разница? Ждать поездку с Антоном Владимировичем уже не имело смысла. Сердце его, как выяснилось, все-таки занято. А что касается моей простуды... Ну, заболею я, а может, даже умру. Алине наверняка будет только легче от этого. Надеюсь, ее до конца жизни будет грызть совесть из-за того, что я заболела после нашей ссоры. Я сбежала из дома, едва не попала под машину и замерзла насмерть. Мысль о том, как моя сестра будет страдать от раскаяния, мне понравилась гораздо больше, чем мысль о блондинке в вязаной шапочке. Хотя желание это было, конечно, нездоровое, но я была так обижена на сестру, что меня это даже ничуть не испугало.
– Дома никого нет, – сказал Макеев. – Отчим в командировке, мать на сутках. А Антон только недавно ушел.
– Я видела, – сказала я глухо.
Тимур снова обернулся. И в его глазах сверкнуло что-то незнакомое и злое. И тогда я подумала, что он наверняка подумал, будто я так убиваюсь из-за Антона... Конечно, доля правды в этом была (кому приятно, когда твои мечты летят к чертовой бабушке), но дело ведь было не только в нем. Макеев стал еще более колючим, и я решила, что он все-таки ревнует. И точно не нравится ему никакая Сабирзянова... И Катька не нравится. Он не обманывал и не шутил – ему нравлюсь только я. И от этой мысли я широко улыбнулась.
Смена моего настроения наверняка испугала Макеева. Все то время, пока он возился с ключами, Тимур не сводил с меня слегка недоуменного взгляда. Я и сама себя боялась. Меня кидало из стороны в сторону... Как при биполярном расстройстве. Я даже решила, что за один день сошла с ума.
Наконец замки поддались Макееву. Он распахнул дверь, и мы прошли в темную квартиру. Тимур включил бра на стене. При тусклом свете все в квартире казалось таинственным. Я встала напротив зеркала в полный рост и с ужасом осмотрела себя. Мокрая, жалкая, с распухшим от рыданий носом и грязевыми каплями на лице. Каштановые волосы как жесткая проволока, торчали из-под отяжелевшей шапки, которая сползла на лоб. Да уж, красавица... Ничего не скажешь! Макеев, который сейчас стоял за моей спиной и тоже смотрел на меня в отражении, по сравнению со мной был моделью с обложки модного каталога. Я вздохнула и произнесла:
– Ну я и чучело.
– Да, похоже, сегодня не лучший твой день, – наконец улыбнулся Тимур. Теперь я не смотрела на себя. Только на его отражение. В полутьме глаза Макеева казались еще чернее, а черты лица – как никогда притягательными. Тимур осторожно снял с меня влажную шапку, и мои волосы рассыпались по плечам. Мы стояли молча и пялились друг на друга в отражении с самым серьезным видом.
Тогда я не удержалась и показала Макееву язык. Он расслабленно рассмеялся и кивнул в сторону ванной.
– Можешь принять душ. Я тебе дам чистые вещи. А потом приходи на кухню, пока чай заварю.
Мы сняли верхнюю одежду. Тимур принес мне свои треники, которые приятно пахли стиральным порошком. Я зашла в ванную и снова уставилась в зеркало. При ярком освещении мой вид показался мне еще хуже. Надо же, какой кошмар... А я еще считала, что Алина после всех своих страданий неважно выглядит.
Я сняла грязные мокрые джинсы и стыдливо убрала их в угол. Нужно попросить у Тимура пакет. Ванная казалась стерильно чистой, и я совсем не вписывалась в интерьер. Принимая душ, не могла отделаться от мысли, что моюсь у собственного географа. А он даже не в курсе... М-да. Я вспомнила, как мы с близнецами дулись на Яну из-за того, что она скрывает подробности своего романа. Знали бы девчонки, у кого я торчу в гостях, упали бы в обморок.
Приняв душ и переодевшись в штаны Макеева, я снова критически осмотрела себя в зеркале. Конечно, треники были на несколько размеров больше. Тогда я подвязала их на талии.
Когда осторожно вышла из ванной, на кухне как раз посвистывал чайник. На столе стояли пирожные в виде корзиночек с милыми желтыми цыплятами и розочками. Сто лет таких не видела. В последний раз ела их в далеком детстве.
– Присаживайся, – кивнул Тимур.
Я смущенно уселась на край табуретки.
– Я твои ботинки на батарею поставил. И куртку почистил. А джинсы и шапку сейчас в стирку загружу.
– Ой, ты чего... Не нужно, – еще больше смутилась я. – Я домой унесу и сама постираю.
– Фигня, быстро с сушкой высушится. Не парься.
Тимур сказал это так легко, что париться действительно немного перехотелось. Хотя смущение никак не проходило.
– Милые пирожные, – сказала я, кивнув на «корзиночки».
– Ага. Это я за ними в магаз гонял, – ответил Тимур.
Почему-то меня это умилило, поэтому я рассмеялась. А Макеев, наоборот, стушевался.
– Ну, вкусные же, – проворчал он.
Мы пили чай, слушая, как свирепствует ветер за окном. Смущение постепенно уходило. На смену ему пришло уже позабытое чувство уюта. Дома царила такая нервная и напряженная атмосфера, что я уже отвыкла от простых радостей.
– Давно они встречаются? – все-таки не сдержалась и спросила я.
Макеев тут же помрачнел:
– Понятия не имею. Я за похождениями Антона не слежу.
– А у него много похождений?
– Зуева, если ты пришла сюда вынюхивать подробности личной жизни Антона Владимировича, то немного не по адресу. Я не буду с тобой об этом на кухне сплетничать, как бабка.
– Вообще-то я не для этого я пришла, – стушевалась я. – Я просто мимо проходила.
Прозвучало это не слишком правдоподобно. Просто так получилось. А зачем я сюда пришла? Кого хотела здесь увидеть? Антона Владимировича?.. Или все-таки Тимура?
– Ну-ну, – усмехнулся Тимур. – Ты уже за ним шпионить начала?
Я покачала головой:
– Нет, конечно. Говорю ж тебе: случайно. Мне вообще на него все равно.
Тимур мне не особо верил. Пил чай и молчал.
А я, доев пирожное, сделала большой глоток горячего чая, обожгла язык, поспешно поставила кружку на стол и всхлипнула.
Тимур из обиженного тут же сделался озадаченным. С тревогой в голосе спросил:
– Наташа, с тобой все в порядке? Это из-за него?
– Нет, Тимур, все плохо, – сказала я. И как только произнесла это, меня тут же захлестнуло прежними эмоциями.
Отодвинув пустую чашку в сторону, я прильнула к Тимуру и снова зарыдала. Макеев осторожно погладил меня по плечу, но ни о чем не спрашивал. Ждал, когда я сама начну говорить.
– Алина... – шмыгнула носом я, когда слез стало немного меньше. – Алина меня ненавидит. Она почему-то винит меня в том, что они с Эдиком расстались... Из-за того, что он меня поцеловал.
– Эдик тебя поцеловал?
Я, закусив губу, закивала.
– Я этого не хотела, – сказала я сквозь слезы. – Он сам. И это было после того, как они расстались. Он изменял моей сестре. Не со мной, конечно. С другой. Или с другими. Света так сказала... Ты помнишь Свету? Которая с Катькой была, в леопардовой юбке.
Рассказ мой получался сбивчивым и странным, но Тимур все равно меня слушал. При этом не переставал хмуриться.
Я думала, мне станет легче, если я выговорюсь, но по мере моего рассказа стало казаться, что все, наоборот, нагромождается как снежный ком. Все тяжелее и тяжелее мне становилось. В какой-то момент даже показалось, что я вот-вот покачусь кубарем в эту снежную пропасть и переломаю себя всю.
– За что мне это? – немного высокопарно произнесла я в конце своего монолога.
– Все в порядке, – сказал Тимур невозмутимо. – Просто ты взрослеешь.
– Взрослеть больно, если честно, – призналась я.
– Есть такое, – согласился Макеев.
– И я некрасивая, когда плачу, – снова шмыгнула я. Было неудобно показываться перед Тимуром в таком виде. Но что поделать, если все так сложилось.
Думала, сейчас Макеев скажет мне что-нибудь ободряющее. Мол, все проходит, и это пройдет, не плачь. Сестра поймет, что была не права, и бла-бла-бла... Но Тимур вдруг предложил:
– А пойдем в кино?
– В кино? – удивилась я.
– Ну да. Здесь рядом кинотеатр. И время еще детское.
Моя куртка была еще влажной, поэтому Макеев выдал мне свою и еще дал шапку. Смотрелась я в этом нелепо, как гном, которому одежда больше на несколько размеров, но деваться было некуда.
Кинотеатр действительно находился рядом. Да и времени еще было немного, несмотря на темноту за окном.
– Отвлечешься, – добавил Тимур.
Он был прав – отвлечься мне было необходимо. После рассказа о том, что происходило у нас дома, на душе стало только тяжелее.
Проходя мимо большой комнаты, я заметила, что у Тимура уже наряжена елка. Искусственная, высоченная и очень красивая. С красными шарами и золотистыми бантами.
– Ой, у вас уже елка, – с восторгом отозвалась я. И снова иголкой в сердце кольнуло разочарование. У нас в доме ответственной за елку всегда была Алина. Она украшала не только новогоднее дерево, но и всю квартиру. Делала еловые венки, развешивала гирлянды и лепила забавных снеговиков на окна. В этом же году ни о какой подготовке и речи не шло. Всем нам стало не до Нового года.
– Ага, – кивнул Тимур. – Она у нас потом до марта стоит. Мама говорит, что в противном случае не доживет до весны.
– Понятно, – грустно улыбнулась я.
На улице было совсем темно. Мы шли какими-то закоулками, минуя подсвеченный проспект. Я не очень хорошо знала этот район, поэтому рассчитывала, что к кинотеатру меня выведет Тимур. Дождь закончился, и асфальт немного подморозило. Поэтому я время от времени поскальзывалась, хватая Тимура за руку. Он был не против. И я – тоже. Вообще мне хотелось идти с ним под руку до самого кинотеатра. И в какой-то момент, снова едва не навернувшись, я так и не стала выпускать его руку. Ладонь Тимура снова была теплой.
Мы очень долго выбирали фильм. В репертуаре были в основном новогодние комедии. Тимур сказал, что терпеть их не может, но, похоже, это именно то, что мне сейчас нужно. А я подумала, что то, что сейчас нужно, – это он. Настолько спокойнее мне стало. Можно и без комедий обойтись. Но все-таки я вяло кивнула в ответ, и Тимур направился к кассе.
Народу в этот вечер было много, поэтому нам достались практически последние места в конце зала.
– Места для поцелуев? – спросила я, заглядывая в билет, который Тимур протянул мне.
– Именно, – сказал Макеев, не сводя с меня внимательного взгляда. Я выдержала его взгляд и слабо улыбнулась.
Возможно, фильм был сносным. И местами смешным. Но я все никак не могла сосредоточиться на кино и перестать думать обо всем, что произошло. Сначала об Антоне Владимировиче, потом об Алине и Эдике... И о том позорном поцелуе, который произошел в арке. Никогда не думала, что целоваться – настолько неприятное занятие. А если я больше никогда не захочу никого поцеловать? Так и проживу всю жизнь без любви только с воспоминанием о той замерзшей арке и липких объятиях Кравеца...
Я покосилась на Тимура. Он со скучающим видом, не отрываясь, смотрел на экран. Надо же, ему действительно это неинтересно. И он терпит эту новогоднюю комедию только из-за меня. В своих мыслях я потеряла счет времени. Сколько прошло? Кажется, это еще даже не середина фильма...
Тимур, почувствовав на себе мой взгляд, повернул ко мне голову.
– Тебе тоже неинтересно? – наклонившись близко, спросил он на ухо.
Из-за всех мыслей я даже не сразу сообразила, о чем он, и тут же зачем-то переспросила:
– Что?
– Тебе тоже неинтересно? – повторил свой вопрос Тимур. Он так и продолжал внимательно на меня смотреть. Точно так же, как в тот вечер, когда мы стояли в метро. Вместо ответа я вдруг обхватила ладонями лицо Тимура и первой его поцеловала. Поначалу Тимур явно растерялся. Затем все-таки ответил на мой поцелуй. И тут же меня захлестнуло. Нет, это совсем не было похоже на поцелуй с Эдиком. А ведь я так боялась, что после произошедшего никогда и ни с кем не смогу поцеловаться... Но клин клином вышибают. Целуясь, я провела ладонью по короткостриженым волосам Макеева. Из колонок гремела музыка. Тимур углубил поцелуй, и мое сердце толчками заходило в груди. Я давно хотела его поцеловать. Еще на даче.
Мне кажется, мы целовались всю оставшуюся половину фильма. Я совсем потеряла счет времени. Из кинозала вышла на ослабленных ногах и с дрожащим счастливым сердцем. Мы не держались за руки и не обнимались. Нам без слов было хорошо. Удивительно, но только сейчас мне стало по-настоящему легко. Будто крылья выросли за спиной.
У гардероба уже толпились люди, пришедшие на следующий сеанс. Мой взгляд зацепился за одну из парочек. Яна Казанцева стояла напротив нескладного высокого парня. Темноволосый, кудрявый, челка спадает на глаза. В широких брюках и безразмерной толстовке. Я поняла, что это и есть тот самый Спагеттина, о котором рассказывали близнецы. Яна и парень мило держались за руки и смотрели друг другу в глаза, не замечая никого вокруг. Их время от времени толкали, но они были поглощены только друг другом. Никогда я не видела Яну такой. Смущенной и потерянной. Сильная, волевая, иногда жесткая, теперь она краснела и скромно улыбалась. А еще я впервые видела подругу в юбке. Милой, шерстяной, в клеточку. На ногах – ботиночки на невысоких каблуках. Я подумала, что если сейчас Яна меня заметит, то я могу все испортить. Если она решила держать свою любовь в секрете, я не вправе нарушать ее личные границы. Не хотелось смущать подругу. Мы с Тимуром уже получили свою верхнюю одежду. Я нащупала руку замешкавшегося с курткой Макеева и потянула его за собой.
– Пойдем скорее, – попросила я.
Тимур завертел головой:
– В чем дело?
– Просто давай быстрее, – попросила я, косясь в сторону Яны.
Тимур проследил за моим взглядом и, разумеется, тоже заметил нашу одноклассницу.
– Ты не хочешь, чтобы нас видели вместе? – как-то сухо спросил он.
– Разве в этом дело? – растерянно отозвалась я, не сводя взгляд с Яны. Но подруга не замечала никого и ничего вокруг. Намотав шарф, я первой направилась к выходу. Тимур молча последовал за мной.
На улице летели крупные снежные хлопья. Все вокруг было покрыто белой пеленой. После теплого кинозала и поцелуев лицо горело, поэтому мокрые снежинки, медленно падающие на лицо, приятно холодили.
Мы шли молча, снова каждый думая о своем. Мои мысли по-прежнему скакали – правда, теперь я думала преимущественно о том, что произошло в кинозале. Мне больше никогда не хотелось вспоминать о Кравеце. Поцелуи с Тимуром затмили все. Целоваться с упоением оказалось так приятно... Сердце застучало только при одном воспоминании. И все-таки теперь между нами возникла страшная неловкость.
– Ты ведь понимаешь, что это ничего не значит, – откашлявшись, сказала я и покосилась на Тимура. Макеев тоже посмотрел на меня немного озадаченно.
– Понимаю, – наконец сказал он. Я к тому времени уже вся извелась в ожидании его ответа. Не хотелось, чтобы он все не так понял.
– Я сегодня немного не в себе, – призналась я. – И сама не ведаю, что творю.
Снег без остановки сыпал с черного неба. Несмотря на нашу «условную договоренность», меня продолжало тянуть со страшной силой к Тимуру. Его ко мне, по всей видимости, тоже. Во второй раз он первым притормозил и, взяв меня за руки, нагнулся и поцеловал в губы. Так мы, не сговариваясь, несколько раз остановились посреди улицы и, мешая прохожим, снова и снова целовались, словно безумные. Холодные снежинки мягко касались наших лиц, вокруг нетерпеливо гудели машины, играла музыка, шумел вечерний зимний город...
Только когда мы попрощались у моего подъезда, я вспомнила, что оставила грязные вещи у Тимура.
Вернувшись домой, я открыла квартиру своим ключом. В коридоре было темно. Дверь в комнату Алины привычно закрыта, только тонкая полоска желтого света под ней. Из кухни выглянула мама. Я не сказала ей ни слова. Молча разделась и прошла в ванную – мыть руки. Мама пошла за мной.
– Что на тебе за одежда?
– Мужская, – ответила я.
– Вижу, что мужская. Наташа, где ты была?
– Мама, ничего серьезного. Это вещи Тимура. Меня обрызгала машина, я попала под дождь... – Все это я объясняла будничным голосом, стараясь не вспоминать о сегодняшней ссоре. Наедине с Тимуром мне казалось, что все прошло и немного отпустило. Но гнетущая тишина снова вернула все на свои места. Мама продолжала смотреть на меня обеспокоенно, а я почувствовала, как задрожали мои губы.
– Вы меня в могилу сведете своими ссорами и побегами из дома, – устало сказала мама. – Всем сейчас тяжело.
Я упрямо вытирала руки полотенцем и молчала. Иногда в такие моменты, когда всем плохо, кажется, что тебе хуже всех.
Мама молча меня обняла.
– Две мои самые любимые девочки. Ну, где болит? Дай подую? – спросила она меня точно так же, как спрашивала в детстве.
Тогда я показала на сердце. Мама грустно рассмеялась.
– Алина показала точно так же. Как жаль, что сейчас я не могу примирить вас, как в детстве. Мы все это переживем. Осталось дождаться, кто сделает первый шаг.