Загадай любовь

15 глава

На уроки в тот день я решила больше не идти. Если уж прогуливать, то вместе с Казанцевой. Без нее сидеть на алгебре, которая стояла в расписании последней, не хотелось. К тому же после случившегося в коридоре приходить в класс было стыдно. Как я в глаза Тимуру посмотрю? Наверняка девчонки уже шушукаются по этому поводу... Поэтому я, закончив телефонный разговор с Казанцевой, недолго думая, слезла с подоконника и поковыляла в сторону гардероба.
По улицам ползли снегоуборочные машины. Ледяной ветер покалывал лицо. Нога ныла, поэтому до дома я плелась неприлично долго. Алины и мамы не было. Сестра сдавала последний зачет, а мама умотала на дачу приводить дом в порядок перед праздниками. Чтобы отвлечь Алину от расставания с Эдиком, родители готовили большую вечеринку. На Новый год должны были прийти мамины друзья, а это всегда торжество в духе: «А Наташка-то как вымахала! Жених-то у тебя есть? А поступать на кого собираешься? Тоже в педагогический? А почему? Профессия не модная и не перспективная...» Взрослые всегда лезли со своим ценным и неинтересным для меня мнением. Поэтому я была даже рада, что на Новый год уеду с классом за город. К тому же с Алиной мы по-прежнему не помирились, а делить с сестрой на даче одну комнату в неуютной тишине мне точно не хотелось.
Дома у меня разболелась голова. В холодильнике мышь повесилась, из-за чего настроение еще больше испортилось. Небо в снегопад было темное, низкое и лохматое, оттого в квартире стало неуютно и сумрачно. Я даже толком не разделась. Просто завалилась в школьной форме на диван и включила телевизор. Бесконечные дневные ток-шоу, все тупые и провокационные, и сериалы для домохозяек... Ничего интересного. Остановившись на кнопке с музыкальным каналом, я немного убавила звук и прикрыла глаза. Сама не заметила, как заснула. Снились коридоры. Длинные, бесконечные и неуютные. По ним меня на руках нес Тимур. Я, крепко ухватив его за шею, много говорила, оправдывалась, признавалась в любви, а Макеев уже привычно молчал. Поочередно вышибал ногой двери и кого-то там высматривал, не обращая на меня внимания. Наконец мы дошли до кабинета географии и остановились. Класс был пуст. Мы стояли у огромных карт, Макеев по-прежнему со мной не разговаривал. «Перестань на меня обижаться! – плакала я во сне. – Ты все не так понял! Я не люблю его больше... Он хороший, но не мой. Ну почему все так сложно? Зачем мы вообще начали общаться? Зачем ты подарил мне свои перчатки?..»
Я почувствовала, что плачу по-настоящему. А потом прозвенел школьный звонок. Правда, странный какой-то... Он звонил и звонил. Так настойчиво, что я наконец проснулась. Мои глаза не разлеплялись от слез. Еле-еле я сообразила, что это был дверной звонок. Кто-то отчаянно пытался меня разбудить. Я наконец открыла глаза и огляделась. В квартире по-прежнему было пусто. Может, мама уже с дачи вернулась? Или Алина оставила дома ключи...
Встав на больную ногу, я охнула. Совсем забыла о том, что ее подвернула. Доковыляв до двери, даже не взглянула в глазок. И очень удивилась, когда за порогом обнаружила соседку с пятого этажа – Екатерину Васильевну.
– Слава богу! А я уж думала, дома никого нет, – запричитала она. – Но решила на всякий случай проверить.
Я спросонья вообще не соображала.
– Здравствуйте! – сказала я. – А мамы нет дома, она...
– Спускайся скорее на улицу! – закричала Екатерина Васильевна, перебив меня. Затем заглянула в нашу квартиру и принюхалась. – Горим!
– Как горим? – опешила я. И только тут заметила на площадке задымление и ощутила запах гари. У нас в квартире, как мне казалось, горелым не пахло... А может, я просто спала и не почуяла.
– Пожар на шестом. У меня вся квартира в дыму! Пожарные будут с минуты на минуту. Ну же, собирайся! – торопила меня Екатерина Васильевна, сея панику.
И я, конечно, тоже запаниковала. Ступая на больную ногу, бросилась к шкафу в родительской комнате. Мама всегда говорила, что первым делом в случае ЧП нужно хватать документы. Я взяла папку с документами, и тут мой взгляд упал на толстый семейный альбом. И почему-то в эту минуту я подумала, как жалко будет, если он сгорит. Это же такая память... Возможно, если б я бегала по квартире в поисках ценных вещей, то мне еще много чего стало бы жалко, но сейчас я без раздумий схватила альбом и вместе с папкой сунула его под мышку.
Екатерина Васильевна ждала меня в коридоре и громко причитала:
– Ох, господи помилуй! Господи помилуй! Сгорим ведь! Все сгорим! Наташенька, ты готова?
Послышался вой сирен, и оттого я еще больше испугалась. Внутри все неприятно задрожало. Я схватила с вешалки пуховик и зачем-то нацепила на ноги папины тапки сорок четвертого размера.
На лестничной клетке творилась суматоха. С верхних этажей суетливо спускались соседи. С питомцами, ноутбуками, вещами в руках... Я подумала, что, возможно, стоит вернуться домой и прихватить тоже что-нибудь дорогостоящее из техники, но в подъезде уже стоял едкий запах гари, и я передумала. Едва не теряя огромные тапки, спускалась вслед за остальными, минуя сразу несколько ступеней. На удивление даже нога не болела. Хотя в ту минуту я подумала, что позже мне такая прыть все-таки аукнется.
Екатерина Васильевна проявляла небывалую активность. Обычно тучная и неповоротливая, сейчас она неслась вперед, опережая других соседей. Выбежав на улицу под мокрый снег, я тут же угодила в крепкие объятия Алины.
– Натуся! Ты как? Слава богу, жива!
Я, как ошалелая, оглядывалась по сторонам. У подъезда толпились соседи и оживленно переговаривались:
– А у кого горит?
– У Семеновых! Слава богу, Васильевна почуяла...
– Как же так? Забыли утюг отключить?
– Говорят, гирлянды китайские вспыхнули.
Все это громким шепотом вперемежку с ахами и вздохами. Когда я выбежала на улицу, во двор уже въезжала тяжелая пожарная машина.
Алина продолжала меня осматривать и бормотать, не давая мне и слова вставить.
– А я иду из института, смотрю, народ у подъезда стоит. Говорят, пожар. Я кинулась внутрь, а меня дядя Коля с первого этажа не пускает. Я уже не знала, что и делать... И тут ты выбегаешь! Натуся, а что с твоей ногой?
– В школе подвернула, – поморщилась я, подтягивая папку и тяжелый альбом. Алина тут же обратила на него внимание.
– А это что? Семейный альбом? – вздернула брови сестра.
– Ну да... – Я растерялась. – Взяла самое ценное.
Алина вдруг улыбнулась сквозь слезы и снова крепко обняла меня.
– Ох, ты же почти босиком! Заболеешь. А шапка?
Сестра быстро стянула с себя шапочку – серую, вязаную, которая очень шла ее приталенному зеленому пальто, а с моим длинным черным пуховиком и папиными тапками смотрелась нелепо.
Но ее шапку мне снимать не хотелось. Алина обняла меня за плечи, будто таким образом могла согреть, и мы принялись смотреть на работу пожарных. С возгоранием они справились достаточно быстро, поэтому вскоре я немного успокоилась. Хотя, конечно, струхнула знатно.
Спустя сорок минут, когда мы уже окончательно продрогли, нам разрешили возвращаться в квартиры.
Дома Алина тут же побежала ставить чайник, а меня усадила на диван и укрыла пледом.
– Маме пока звонить не будем, зачем ее пугать? – кричала Алина из кухни, гремя чашками. – Они сегодня с папой на джазовый концерт идут. Папа должен освободиться пораньше и забрать ее с дачи. Если мама узнает, что у нас в доме пожар был, то сразу ведь примчится. И расстроится страшно. Все ведь, слава богу, обошлось. Хотя квартира Семеновых здорово пострадала. Так жалко их! Прямо перед Новым годом...
Сестра снова забежала в комнату и протянула мне чашку с горячим чаем. Так суетилась и переживала, будто я ни много ни мало страшно пострадала при пожаре. Замерзла и испугалась я, конечно, знатно, но не так, чтобы геройствовать.
Вскоре Алина появилась в комнате с еще одной кружкой чая. Поставила ее на столик рядом с моей и тоже села на диван, поджав под себя ноги. Долго смотрела на меня, а потом снова порывисто обняла. Я растерялась.
Мама говорила, что рано или поздно одна из нас сделает первый шаг. И, конечно же, этой первой я не стала. Потому что Алина всегда была и будет смелее, честнее, человечнее.
– Прости меня, – тихо произнесла Алина. – Хотя, наверное, я не заслуживаю прощения.
– Что ты... – растерялась я. Осторожно обняла ее в ответ. – Прощения заслуживает каждый человек.
– Натуся, ну как я могла поверить этому козлу?
– Вот-вот, – глухо отозвалась я. Здесь я с сестрой спорить не стала.
– А хочешь, я испеку имбирное печенье? – предложила сестра.
И во второй раз поспорить с Алиной я не могла. Потому что имбирное печенье в ее исполнении – мое любимое. Тем более в это время года. Кажется, сестра начала потихоньку приходить в себя.
Я бездумно пялилась в телевизор, пока Алина готовила на кухне печенье. Позже мы обе расположились под пледом перед телевизором. На одном из каналов обнаружили первую часть «Гарри Поттера». Не зажигая в комнате свет, смотрели фильм, жевали печенье и запивали его чаем с молоком. Все было как в детстве, когда мы вдвоем завороженно пялились в экран, и я закрывала глаза от страха на моменте, когда Квиррелл снимал свой тюрбан... Алина всегда смеялась надо мной. Но теперь на такие глупости закрывать глаза не хотелось. Потому как в жизни, как оказалось, есть вещи намного страшнее и неприятнее, чем выдуманный Волан-де-Морт на чужом затылке.
В одну из реклам сестра повернулась ко мне и сказала:
– А ты знаешь, что мне удалось немножко отомстить Эдику?
– Как? – заинтересовалась я.
Алина грустно улыбнулась.
– Конечно, это не пойдет ни в какое сравнение с тем, какую боль он мне причинил... Я ведь ему дипломную работу помогала писать. Он вообще в последнее время обнаглел. Совсем не учился, все я за него делала. Конечно, мама об этом не знала... Мне не хотелось выставлять Эдика в плохом свете. – Сестра смущенно опустила глаза. – На днях он должен был показать черновик на кафедре, и я распечатала другой диплом, чужой... Первый попавшийся на схожую тему скачала. И подменила на перемене перед сдачей. Эдик этот диплом сдал, а там такая лажа. Он ведь даже не вникал, на какую тему я ему работу пишу. И в электронке у него диплома не было... Это он так на меня надеялся, потому что я даже документы в копицентре всегда распечатывала за него. Еще, наверное, надеялся, что я в конце года и речь ему подготовлю. Идиот. В общем, его на кафедре на смех подняли. Теперь пусть заново сам пишет.
Я восхищенно смотрела на сестру. Вот тебе и Алина!
– А он что?
Сестра рассмеялась:
– Ничего! А что он мне теперь предъявит? Он даже не подходит ко мне. Все-таки стыдно ему, наверное. Да и родителей боится... Что-то же должно было человеческое в нем остаться?
Я только растерянно пожала плечами. Ой, не знаю... Я бы этому упырю вообще не доверяла. Нет в нем ничего человеческого.
– Так жалко. Лучшие годы на него потратила.
– У тебя впереди еще столько лучших лет, – поспешила с утешением я. – Вся жизнь.
Алина снова печально вздохнула, а затем спросила:
– Ну, а у вас как дела с Тимуром? Все хорошо?
Я вспомнила, как сестра застукала нас в подъезде, и, кажется, немного покраснела. Пожала плечами:
– Да как-то неясно все, если честно. Мы просто встречаемся иногда. И целуемся. А потом можем несколько дней подряд даже не здороваться. Он думает, что я другого люблю. А это не так. И мы никак не можем окончательно сблизиться. Все дело во мне, наверное. Я его не подпускаю. О чувствах своих не говорю. Кто ж знал, что о любви так сложно говорить? Вот все советуют: будьте откровенными... А как? У меня от одной мысли об откровенном разговоре внутри все от страха дрожит. А вдруг он не поймет, не поверит, отвергнет, посмеется? Все время чего-то боюсь, опасаюсь... Я так устала. От самой себя в первую очередь.
Телевизор мы больше не смотрели. Экран мерцал, и по темной комнате растянулись легкие тени. Алина откинулась на спинку дивана и тихонечко продекламировала:
Я изнемог, я так устал.
О чем вчера еще мечтал,
Вдруг потеряло смысл и цену.
Я не могу уйти из плену
Одних лишь глаз, одних лишь плеч,
Одних лишь нежно-страстных встреч.
Я, не отрываясь смотрела на сестру. Вот что значит иметь в доме «филологическую деву», как в шутку называет Алину наша мама.
Как раненый, в траве лежу,
На месяц молодой гляжу.
Часов протяжных перемена,
Любви все той же – не измена.
Как мир мне чужд, как мир мне пуст,
Когда не вижу милых уст!
‹...›
Лежу и мыслю об одном:
Вот дальний город, вот наш дом,
Вот сад, где прыгают гимнасты,
Куда сходились мы так часто.
О, милый дом!.. о, твой порог!
Я так устал, так изнемог...[1]
Алина замолчала. В это время в коридоре послышался шум. Родители вернулись с концерта. Тут же раздался взволнованный голос мамы:
– Девочки, вы дома? Почему свет нигде не горит? Все в порядке? У нас в доме пожар был! У Семеновых... Наташа! Наташенька, ты тут?
Алина посмотрела на меня и приложила палец к губам.
Мама заглянула в комнату и щелкнула по выключателю. Мы с сестрой, щурясь от яркого света, одновременно повернулись. Мама удивленно смотрела на нас двоих, укрытых одним пледом. Картина эта была явно непривычная. Мама даже папу позвала. Теперь они вдвоем озадаченно разглядывали нас.
– Вы в курсе вообще про пожар?
– В курсе, – кивнула Алина. – я еще в институте в это время была, а Наташа дома.
– Ага, спала, – подала голос я.
Мама всплеснула руками:
– Почему мне никто не позвонил?
Она, перенервничав, начала метаться по комнате. А я, Алина и папа молча за ней наблюдали.
– Мы встретили Екатерину Васильевну, она сказала, что огнем полыхал весь этаж!
– По-моему, у Семеновых пострадала одна комната, – несмело подала голос Алина.
– Екатерина Васильевна вытащила Наташу из огня!
– У нас даже задымления в квартире не было, – сообщила я.
– Наталья выскочила на улицу почти голая...
– Кажется, Наташа была в куртке, – припомнила Алина.
– ...и со сломанной ногой! – растерянно закончила мама, уставившись на меня.
– Я ее просто подвернула. В школе. Мне уже лучше.
Мы некоторое время помолчали, а потом вчетвером истерически рассмеялись.
– Ну Екатерина Васильевна! – вытирая проступившие от смеха слезы, проговорила мама. – Так меня накрутила! Вся жизнь перед глазами.
– Екатерина Васильевна любит приукрасить, – сказал папа. – А какой перелом-то у Наташки был? Открытый?
– Перестаньте, – смеялась и я. Кажется, с помощью смеха мы избавлялись от скопившегося в последние дни негатива. Будто не было расставания и депрессии Алины, сорвавшейся свадьбы, нашей крупной ссоры с сестрой. И мир снова стал прежним – ярким, голубым шариком, который закрутился в привычном и уютном ритме. В этой комнате, где мы вместе собрались после сложного и нервного дня, наконец установилась родная семейная атмосфера.
– Как концерт-то? – спросила Алина.
– Ах, да какой уж теперь концерт!.. – отмахнулась мама. – Вы печенье испекли имбирное? Мое любимое. Как хорошо, что вы помирились...
«Гарри Поттера» мы уже досматривали все вместе. С новой порцией горячего чая и имбирного печенья. Вообще, вечер выдался душевным. Во время просмотра фильма я получила несколько сообщений от Казанцевой. Яна писала, что еще несколько дней поживет у своей Маринки, но потом все-таки вернется домой. Маму ей жалко. А вот отчима она до конца жизни не простит.
Если бы не уроки (но я решила сделать себе поблажку и ничего не делать, все-таки день был сложным) и не мысли о Тимуре... вечер можно было бы считать идеальным. Но из-за Макеева меня грызла совесть. Каким взглядом он провожал нас с Антоном Владимировичем... И я сияла на руках географа, как влюбленная дура. Давно мне не было так неловко.
Перед сном я долго листала ленту «Инстаграма». Потом через общих одноклассников нашла Тимура. Фотографии он добавлял раз в несколько месяцев. В основном прикольные старые машины, которые видел в городе. Было и несколько фото, на которых был сам Макеев. Вполоборота на фоне заката и бушующего моря не в сезон. Я долго любовалась его красивым профилем. Как в тот день, когда мы впервые гуляли по набережной и ели хот-доги. Тимур точно так же жмурился от солнца. Мне стало интересно, с кем он отдыхал и кто мог так красиво сфотографировать Макеева.
В отмеченных фотографиях Тимур постоянно был в компании незнакомых парней и девчонок. Вполне себе симпатичных девчонок, кстати. Я принялась ревниво представлять, где и с кем Тимур может быть сейчас. А вдруг гуляет с девушкой за руку, в отместку мне. По красивому заснеженному городу. Ведь, по сути, все так, как я и говорила Алине: мы друг другу никто. И он мне ничего не должен. Как и я ему...
Как раз в этот момент высветилось сообщение от Снежаны:
«Привет! Ты не знаешь, где Янка? Говорят, она из дома сбежала».
Новости, конечно, разлетаются молниеносно.
Я свернула «инсту» и быстро напечатала ответ:
«Привет! Яна поссорилась с родителями и на время съехала к подруге».
Не стала уточнять, из-за чего они поссорились. Все-таки поступок отчима – очень низкий. Если Яна захочет, то сама при встрече расскажет близнецам подробности.
«Понятно!((А тебя можно поздравить?»
«С чем?» – удивилась я.
«Как это с чем?! С первым местом! С Зо-ло-том!»
Я некоторое время не отвечала, пытаясь врубиться в смысл сообщения. Тогда Снежана, не дождавшись от меня ответа, снова написала:
«Ну, ты что? Все в параллели обсуждали, как Золотко нес тебя на руках по коридору. И при этом вы так друг на друга смотрели!»
Я похолодела от ужаса. Как же так? Снежаны даже не было в тот момент у медпункта. Она учится в другом классе. Вот сплетники!
«Ничего серьезного! – принялась печатать я. – Всего лишь подвернула ногу, а Антон Владимирович помог мне добраться до медсестры».
«Ничего себе – ничего серьезного! – Если бы кого-нибудь из нас Золотко нес на руках... Он всегда тебя выделял! У нас алгебра сдвоенная была, ваша Благовещенская при всех вас обсуждала».
Эта информация меня не радовала. А если глупые сплетни и обсуждения дошли и до Тимура? Хотя что тут говорить. Он собственными глазами все видел...
«Короче, завтра на большой перемене будем ждать подробности!» – прислала новое сообщение Снежана. – А сейчас мама спать гонит. Споки!» ♥
«Споки!» ♥♥ – ответила я и вышла из мессенджера.
Да-а... Дела. Но вместо того, чтобы тоже отправиться спать, я снова зашла в «инсту» на страницу Макеева.
Изучив все до самого конца, тяжело вздохнула. Может, он мне хотя бы сегодня приснится? В самом лучшем на свете сне.
Как там Алина цитировала?..
Как раненый, в траве лежу,
На месяц молодой гляжу.
Часов протяжных перемена...
Молодой месяц заглядывал в комнату сквозь незашторенные окна. По украшенному новогодней иллюминацией проспекту разлился свет от фар. Сердце разбито, уроки не выучены, а город засыпало снегом.
Вот дальний город, вот наш дом,
Вот сад, где прыгают гимнасты,
Куда сходились мы так часто.
О, милый дом!.. о, твой порог!
Я так устал, так изнемог...