Загадай любовь

18 глава

Антон Владимирович осторожно оглянулся, будто нас кто-то мог подслушать, и негромко спросил:
– Вы пришли из-за них?
Лицо его тут же стало каким-то печальным и отрешенным. Конечно, он не ожидал получить любовное признание от ученицы. И уж тем более не думал, что это может стать известно всей школе.
Я неопределенно кивнула.
– Я пришла к Тимуру, – наконец ответила я. – Он дома?
Антон Владимирович явно озадачился моим вопросом.
– Нет, Тимура нет дома. Я, честно говоря, даже не знаю, где он.
– Понятно, – вздохнула я. – А вы в курсе, что Тимур сегодня избил Калистратова?
Географ помрачнел еще больше и кивнул.
– А по поводу стихов... – снова начала я.
Антон Владимирович снова оглянулся и внезапно меня перебил:
– Наташа, может, вы пройдете в квартиру?
При этом сильно смутился. А я подумала, что раньше меня бы его смущение очень умилило. Теперь же я вообще не думала о таких глупостях, как влюбленность в географа.
Предложение зайти в квартиру к учителю меня почему-то страшно перепугало. А если вернется Тимур? Он снова себе что-нибудь надумает... И вообще, все казалось каким-то глупым и неправильным. Я замотала головой:
– Нет, спасибо. Может, в другой раз. До свидания!
Антон Владимирович прикрыл за собой дверь, и я решила, что он, не прощаясь, просто решил от меня избавиться. От надоедливой, странной, влюбленной в него ученицы...
Я спустилась на полпролета и снова выглянула в окно. Белого «Форда» больше не было, а вот компания «бравых» ребят осталась. Они по-прежнему торчали на скамейке, видимо, в ожидании, когда я выйду. Я вздохнула и уселась на одну из ступеней. Что же, мне тут, в подъезде, ночевать? Я прислушалась. Из соседней квартиры глухо доносилось:
Звенит январская вьюга,
И ливни хлещут упруго,
И звезды мчатся по кругу
И шумят города...
Я слышала эти строчки десятки раз, но именно сейчас они мне показались такими прекрасными, одинокими и почему-то очень правильными.
Не видят люди друг друга,
Проходят мимо друг друга,
Теряют люди друг друга,
А потом не найдут никогда.
Подперев голову руками, я так и сидела, прислушиваясь к звуку чужого телевизора. В подъезде запахло печеной картошкой и курицей. Домой захотелось еще больше. Я сидела так всего несколько минут, но мне казалось, что уже целую вечность. Может, все-таки дождусь Тимура? Не мог же он, как Яна, из дома уйти. Замок снова лязгнул, и я услышала голос Антона Владимировича:
– Наташа, вы еще здесь?
Я смущенно промычала:
– Угу.
Тогда Антон Владимирович спустился ко мне. Все в тех же домашних клетчатых брюках, а еще в забавных розовых тапочках, которые явно были ему малы на несколько размеров.
– Наташа, я... присяду? – смущенно спросил географ.
Я кивнула.
Тогда Антон Владимирович осторожно присел рядом со мной на ступеньку. И я снова подумала о том, как переменчива наша жизнь. Ведь это все тот же Антон Владимирович. Красивый, галантный, воспитанный и справедливый. И пахнет от него все тем же обалденным парфюмом. Но теперь я не чувствовала ничего, кроме горечи и тревоги за Тимура.
– Те стихи... – снова начала я, набравшись смелости.
– Они очень красивые, Наташа, – осторожно перебил меня Антон Владимирович. Мы оба чувствовали себя не в своей тарелке.
– Они не для вас, – выдохнула я.
– Не для меня? – удивился Антон Владимирович. И по его лицу я не могла понять, обрадован он или даже немного разочарован. Хотя, скорее всего, конечно, выдохнул с облегчением.
– Я их писала для Тимура, – призналась я. Произнесла это и сама убедилась в правильности своих слов. А ведь когда сочиняла эти строчки, сомневалась. Оттого и приписала на эмоциях: «А.В. Золотухину». Назло самой себе. – Сама не понимаю, почему поставила ваши инициалы. Я такая дура.
– Вы не дура, Наташа, – пробормотал Антон Владимирович. Кажется, он еще больше смутился. – Вы просто очень молоды и влюблены. Как говорится, двойной тариф.
Я только тяжело вздохнула:
– Вы ведь в курсе, что после драки с Калистратовым Татьяна Николаевна грозилась исключить Тимура из школы?
Антон Владимирович помрачнел.:
– Конечно, уже в курсе.
– Его правда исключат?
Антон Владимирович внимательно посмотрел на меня. Наверное, в эту минуту мои глаза были полны отчаянья. Тогда географ мягко возразил:
– Я так не думаю. По крайней мере, постараюсь сделать все, что в моих силах.
– Стас перед этим наговорил всякой ерунды Тимуру. Назло. Якобы мы с вами... В общем, что он видел...
– Я вас понял, Наташа.
– Но ведь это все неправда! – воскликнула я. – Какой же Калистратов жалкий, просто слов нет. Мало он получил по шее.
О том, что Стас дожидается меня у подъезда, я пока говорить не стала.
– Как вы думаете, где может быть Тимур? Он на меня злится.
– Найдется, – пообещал Антон Владимирович как-то отрешенно.
И я вспомнила наш разговор с Тимуром, когда тот говорил, что старший брат его ненавидит. Все-таки между ними сложные отношения. Может, ему на самом деле все равно? И я тут со своей рефлексией совсем не к месту.
Тогда я поднялась:
– Ладно, мне пора идти. А то уже поздно. Родители потеряют.
Антон Владимирович встал за мной следом. Я замялась и все-таки сообщила:
– Там меня внизу Стас с друзьями поджидают. Не знаю, что им надо, но они преследовали меня от самого дома. Калистратов хочет отомстить за то, что я его заложила. Ведь в тот раз досталось бы в первую очередь Тимуру, когда он Стаса чуть из окна не выкинул.
Антон Владимирович тут же нахмурился:
– Наташа, тогда подождите меня здесь. Я спущусь с вами. Только куртку накину. Ну, и переобуюсь. Не могу же я...
Географ красноречиво указал на свои розовые тапки. Мы одновременно посмотрели на них, а потом переглянулись и улыбнулись друг другу.
На первый этаж спустились вместе.
Я первой вышла из подъезда. Калистратов, увидев меня, тут же вскочил со скамейки и, щелчком отправив в урну окурок, быстрым шагом направился к крыльцу. Однако, когда следом за мной вышел Антон Владимирович, Стас, явно растерявшись, встал как вкопанный и часто-часто заморгал. Лицо его вытянулось от удивления. Под светом фонаря Стас казался мертвенно-бледным. Только фингал чернел на его некрасивом лице.
Я осталась довольна эффектным появлением Антона Владимировича. Приятели Стаса тоже притормозили, встав чуть поодаль. Наверняка они понятия не имели, почему их вожак вдруг дал заднюю.
– Здравствуйте, Антон Владимирович, – сквозь зубы проговорил Стас.
– Здравствуйте, Стас, – ответил Антон Владимирович. – Какими судьбами?
– А она какими судьбами? – сердито кивнул на меня Стас. – К вам пришла? Так вы все-таки правда вместе?
Мы с Антоном Владимировичем переглянулись. Тогда я решилась:
– Вообще-то, дорогой Стасик, я приходила к Тимуру Макееву, но не застала его дома. Мы с Тимуром – близкие друзья. И тебе ли не знать, что Антон Владимирович и Тимур Макеев – братья?
Стас это, конечно, знал. Даже при Янке проболтался.
– А что же ты так долго там торчала, если Макеева нет дома? – сощурился Калистратов. Вот и противная у него все-таки рожа! – С ним была?
Он кивнул на учителя, а я все-таки взорвалась:
– Да потому, что от тебя и твоих дружков пряталась в подъезде! Идиот! Напугал меня до чертиков. Почему я нахожусь здесь, я объяснила. А ты зачем погнался за мной? Следил? Да еще и дружков своих позвал! Для чего?
– Действительно, Стас, для чего? – строго спросил Антон Владимирович. – Зачем вы пошли за девчонкой и загнали ее в угол?
При географе Калистратов уже не был таким смелым и замямлил:
– Да я че... Я бы ниче не сделал ей! Мы так... Напугать хотели...
– Напугать? – удивился Антон Владимирович.
– У вас это получилось, – буркнула я.
– Ну да. – Стас совсем растерялся. Теперь со своим подбитым глазом он выглядел совсем жалко. – Зуева в последнее время думает, что самая умная! Вот пускай и получает.
Внезапно окно первого этажа с треском распахнулось, и показалась старушка в теплом вязаном берете.
– А я все видела! Антоша, здравствуй.
– Здравствуйте, Алевтина Степановна, – откликнулся Антон Владимирович.
– Вот эти трое голубчиков погнались за девочкой. Если бы не Юра с третьего этажа со своей Бусей, не знаю, чем бы все закончилось. Я все видела! Надо будет – в милиции расскажу!
– В полиции, – зачем-то машинально поправил старушку Антон Владимирович. А потом как-то странно улыбнулся, будто ему только-только пришла в голову светлая мысль. – Алевтина Степановна, понятой будете?
– Буду! – со всей серьезностью важно кивнула старушка. – Я уж думала, что зря в окне сутками торчу, так вот же – пригодилось.
– Какой еще понятой? – растерянно отозвался Стас. – Мы ж ничего не хотели ей сделать даже!
– А это еще надо доказать, – сказал Антон Владимирович.
– И доказывать это в суде будете, охламоны, – пригрозила Алевтина Степановна.
Стас совсем перепугался. Стоял белый как смерть. Дружки его принялись бормотать что-то в оправдание и сзади подталкивать Калистратова. Мол, ты во что нас втянул?
– Мы просто прикольнуться над телкой хотели, – сообщил один из них.
– Вот видишь, Стас, сколько свидетелей вашего бесчинства, – вздохнул Антон Владимирович.
– Еще про Юрика с дочкой не забывай, – снова подала голос Алевтина Степановна. Она так и не закрывала окно. При каждой ее фразе изо рта вырывалось облачко пара. Она недружелюбно косилась в сторону Стаса и его приятелей.
– Алевтина Степановна, что же вы, простудитесь, – словно опомнившись, быстро проговорил географ. – В случае чего привлечем вас в качестве свидетеля.
Старушка гордо кивнула и закрыла окно.
Конечно, никуда заявлять Антон Владимирович не собирался. Но Стас знатно струхнул:
– Антон Владимирович, честное слово, это шутка была! Согласен, неудачная. Больше не повторится. Не надо никакую полицию... Пожалуйста. Мы бы Зуеву и пальцем не тронули, клянусь! Наташа, ну хочешь, всем скажу, что я эти стихи из инета скачал? Что это глупая шутка.
– Со стихами сама разберусь, – глухо отозвалась я.
– Чтобы не видел тебя больше рядом с Наташей или моим братом, ты меня понял? – внезапно перейдя на «ты», обратился к Калистратову Антон Владимирович.
От его тона я даже слегла опешила и удивленно уставилась на географа. По выражению лица Антона Владимировича было ясно: он не шутит. И Стас тоже ему поверил. Затравленно закивал:
– Конечно, конечно! Только бабушке не говорите, что я сегодня здесь был. Что я над Наташей... Ну... Пошутить хотел! Бабушке волноваться нельзя, у нее сердце.
– Взялся бы ты за ум, Калистратов, и поберег свою бабушку, – сердито ответил Антон Владимирович. – А теперь проваливайте, пока полицию не вызвали.
Стаса и его приятелей уговаривать не пришлось. Они тут же сорвались с места и уже спустя несколько секунд скрылись в арке. Во дворе тихо падал снег. После теплого подъезда меня охватила дрожь.
– Наташа, вы мне оставьте свой номер телефона, – нарушив тишину, попросил Антон Владимирович.
Географ просит мой номер... Не об этом ли я мечтала, как только увидела его в нашем классе? Мечты имеют свойство сбываться тогда, когда нам это уже совсем не нужно.
– Зачем вам мой номер? – быстро спросила я. Получилось немного грубовато.
Антон Владимирович закашлялся. Несмотря на то что он был старше, смутить его было намного проще, чем младшего брата.
– Вы ничего такого не подумайте, – откашлявшись, начал он. – Я бы вам написал, когда Тимур домой вернется. Вижу, как вы волнуетесь.
Я тут же продиктовала свой номер. Антон Владимирович записал его, но смартфон не убирал. Озабоченно осмотрел двор и проговорил:
– Я бы вам все-таки вызвал такси. Мало ли...
– Ой, ну что вы, – запротестовала я. В то, что Стас может вернуться, мне не верилось. Он был здорово напуган после разговора о свидетелях и «понятых».
И все-таки Антон Владимирович вызвал такси. Пока мы ждали машину под светом фонаря, между нами произошел еще один странный и короткий разговор.
– Если бы мне в семнадцать лет кто-нибудь посвятил такие стихи, я бы от счастья с ума сошел, – вдруг сказал Антон Владимирович. Я удивленно подняла на него глаза. – Вы очень хорошая, Наташа. Талантливая, умная и справедливая. И я рад, что у моего брата такая девушка.
– Где же он? – растерянно спросила я. На улице давным-давно стемнело. Высоко над крышей ярко загорелась большая звезда. Где-то вдалеке прозвучала полицейская сирена. В памяти всплыл тот день, когда Алина, расставшись с Эдиком, долго-долго бродила по улицам и вернулась только ближе к ночи.
– Придет, куда он денется, – вздохнул Антон Владимирович. – Честно признаться, я даже не знаю, с кем он дружит. И кому можно позвонить в случае чего...
– Вы его любите? – все-таки прямо спросила я, перебив географа.
Теперь Антон Владимирович удивленно посмотрел на меня. А потом, как мне показалось, вполне искренне ответил:
– Конечно, люблю. Ведь он мой брат.
– А Тимур считает, что вы его ненавидите.
Антон Владимирович не успел мне ответить. В этот момент во двор въехал темный «Солярис» с эмблемой такси.
– Это за вами, Наташа, – сказал Антон Владимирович.
Я смущенно кивнула на прощание и направилась к машине. Выезжая со двора, смотрела в окно. Антон Владимирович не зашел в подъезд, пока машина не скрылась в арке.
В такси играли «Огоньки»[2]. Старая песенка, от которой мне почему-то хотелось плакать. Вот тебе и взросление. Одни неприятности.
Город за окном машины плясал, крутился, мигал праздничными огнями. Из задумчивости меня вывел звонок Казанцевой. Подруга сообщила грустным голосом:
– Я дома.
– Дома? – обрадовалась я.
– Ага, – отозвалась Яна. – Мама плачет. Говорит, так переволновалась... Все больницы обзвонила и уже самое страшное себе представила. На ней лица нет. Плачет все время и обнимает меня.
– А отчим? – спросила я.
– Я его не прощу, – жестко сказала Яна. Но я знала, что подруга отходчивая и рано или поздно все равно поговорит с ним. – И с Димой встречаться не перестану. А будет запрещать – снова убегу.
Я ничего не ответила. Только вздохнула в трубку.
– А ты где? – почему-то насторожилась подруга. – И как вообще после сегодняшнего? С Макеевым поговорила?
Я вспомнила холодный взгляд, и сбитые костяшки Тимура, и разговор с Машей, и своих преследователей, и признание Антону Владимировичу... Внезапно почувствовала, что у меня совсем нет сил. Ни на что.
– Все завтра, – пообещала я. – «Код красный», забыла? До отъезда на турбазу нужно встретиться. А пока – проведи время с мамой.
Яна что-то недовольно пробурчала и, попрощавшись, первой положила трубку.
Дома я быстро приняла душ и переоделась. Наряжать сегодня елку настроения не было. Отказавшись еще от ужина, я решила пораньше лечь спать. Конечно, несмотря на усталость, сна у меня не было ни в одном глазу. Слава богу, что мама не лезла с расспросами о том, куда я сорвалась «на ночь глядя». Я думала, что такие разговоры будут меня только грузить, но, оставшись наедине со своими мыслями, поняла, что не справляюсь.
В дверь постучали. Я выдохнула с облегчением. И все-таки мама не выдержала...
– Войдите! – великодушно разрешила я.
В комнату сначала проникла полоска желтого света. А затем раздался шепот Алины:
– Ты не спишь?
– Не-а.
Тогда сестра бесцеремонно щелкнула по выключателю, и в глаза ударил яркий свет. Я сощурилась.
– С ума сошла?
– Я тут тебе кое-что принесла, – проговорила Алина. Привыкнув к свету, я увидела в руках сестры тарелку с сэндвичем.
– На ночь? – поморщилась я. – Зачем?
– Потому что спать мы пока не собираемся, – важно проговорила сестра. – У тебя ведь уже начались каникулы?
– Вроде того.
– Отлично! Тогда будем болтать. Вижу же, что тебе надо выговориться. И вообще, когда ты в последний раз ела?
Я припомнила: утром. Во время завтрака. После истории с письмом мне кусок в горло не лез. И вообще казалось, что я больше в жизни ничего не смогу проглотить – меня сразу вывернет. Но сейчас, глядя на аппетитный сэндвич, я сглотнула слюну.
– Вот! Знала, что хочешь, – обрадовалась сестра. – Давай двигайся!
Я подвинулась на кровати, уступая место Алине.
– С каких это пор мы едим в постели? – спросила я.
Нет, меня такие глупости, конечно, никогда не смущали. Но, зная педантичность Алины, я удивилась ее поведению.
– С таких, что это не моя постель, – весело ответила сестра. – Я тебе корочки у сэндвича отрезала. Знаю, что ты их не любишь. А я люблю. Сама съем!
А это было очень мило с ее стороны. Давно мы по-сестрински ничего не делили. Почему-то эта ситуация с сэндвичем меня позабавила и немного расслабила.
Мы молча жевали, уставившись в стену. А потом Алина сбегала на кухню и принесла два стакана с шипящей колой.
– Хорошо, что мамы на кухне нет, – заговорщически проговорила сестра. – А то бы нам влетело.
Забавно, как Алина в двадцать один год постоянно опасалась, что ей может влететь от мамы. Хотя, конечно, скорее всего, она просто не хотела ее расстраивать.
Мы выпили колу и уставились друг на друга. Как давно я не рассматривала лицо сестры. Она стала совсем взрослой. А ведь в детстве Алина часто играла со мной. Особенно нам нравилось строить шалаши. А потом Алине стукнуло тринадцать, и сестра решила, что теперь слишком взрослая и серьезная для общения со мной. Сейчас мы сидели в ворохе подушек и подоткнув одеяло, и это было чем-то похоже на один из наших шалашей.
– Ты расскажешь мне, что произошло с Тимуром? – осторожно спросила Алина. – Поверь, тебе нужно выговориться. Хоть разочек.
Я молча теребила в руках край одеяла.
– Даже не знаю, с чего начать, – грустно улыбнулась я. – И сама не понимаю, в какой момент в него влюбилась.
– А ты начни с самого начала, Натуся, – посоветовала Алина, устраиваясь поудобнее и подкладывая под спину подушку. – У нас вся ночь впереди. Не молчи о том, что для тебя важно. Знай, что есть я. Я всегда тебя слышу.
Я на мгновение задумалась.
– Наверное, все началось с прогулки на набережной. Хотя... Нет. Намного раньше. Все началось в сентябре, когда в нашей школе появился новый учитель географии...
И я, больше не таясь, рассказала Алине все: и о своей безответной любви к Антону Владимировичу, и о странных отношениях с Тимуром, и о том, как незаметно для самой себя влюбилась в Макеева. Рассказала о Стасе и Маше Сабирзяновой, о подвернутой ноге и слухах, о драке, о преследовании, даже об огромной луже и пассии географа рассказала зачем-то. Алина меня внимательно слушала и не перебивала. Правда, время от времени все же охала. Например, когда я говорила, что Тимур расквасил нос Калистратову и теперь Макееву грозит отчисление из школы. Не забыла я рассказать и об украденных стихах. Почему-то эта часть истории далась мне наиболее тяжело. До сих пор было неприятно вспоминать свой позор. Как это все-таки больно – стать посмешищем и предметом обсуждений. Показать личное, что готов был хранить только в дневнике или закромах своего письменного стола.
Я боялась реакции старшей сестры на влюбленность в учителя. Думала, Алина начнет причитать, какой он взрослый и как я могла... Но сестра отнеслась с пониманием. Только вздохнула и посетовала на то, что сердцу не прикажешь. Мы влюбляемся в тех, кто взрослее, младше, умнее, глупее, богаче, беднее... И даже в таких монстров, как Эдик Кравец.
– Но он здорово шифровался, – в оправдание своей сестры сказала я. – Хорошие манеры, прическа, вечная улыбка... А как он лебезил перед мамой и папой?
– Это точно, – с грустью в голосе согласилась Алина. – Но наедине со мной он нередко был совсем другим. Нужно было раньше его бросать и не терпеть такое унижение.
– Как ты теперь? – спросила я.
– Все еще надеюсь, что однажды проснусь утром и пойму, что больше ничего к нему не чувствую. Ни любви, ни ненависти. Очень жду того момента, когда наконец пойму: все позади. Мне все равно. Ничто не вечно, к сожалению. Но у меня есть я. И есть вы.
Я осторожно обняла сестру. Алина положила голову мне на плечо, да так мы и просидели, обнявшись. В последний раз такое было в детстве, когда Алина не досмотрела за мной, а я навернулась у бабушки с велосипеда. Тогда я долго рыдала от вида разбитой коленки, а сестра меня успокаивала. Мы сидели под раскидистой ивой, в камышах громко крякали утки, а в воздухе витал пряный запах полевых трав. Сейчас никто не крякал. Было тихо-тихо. Даже телевизор в комнате родителей не работал. Хотя обычно папа до поздней ночи смотрит политические программы.
– Теперь ты беспокоишься за Тимура?
– Я даже не знаю его номера телефона, – откликнулась я. – Какая уж тут любовь?
– Перебесится. И поймет, что был не прав. Ты ведь сказала, что тебе этот Антон Владимирович больше не нравится. Так почему он может не верить?
– У них с детства соперничество.
– Глупости! Все будет хорошо.
Мы помолчали.
– И все-таки Тимур твой – хороший. Одобряю. – Алина посмотрела на меня и искренне улыбнулась. – Билеты на «Щелкунчика» мне достал.
– С кем же ты теперь пойдешь? – озадачилась я, вспомнив, что спектакль уже завтра.
– С тобой, – недолго думая, ответила сестра.
– Серьезно? – удивилась я. В этом году Алина меня удивляла. То разрешила нарядить вместе с ней елку, то зовет в театр... – Но мы никогда не ходили никуда вместе.
– Надо же когда-то начинать, – пожала плечами Алина. – У тебя ведь на завтра нет планов?
– Нет, – покачала я головой. – Только на послезавтра. Я ведь уезжаю в Васильево.
– Значит, договорились, – подмигнула мне сестра.
И тогда я все-таки задала ей вопрос:
– Алина, а что происходит? Почему ты вдруг решила...
– Проводить время с тобой?
Я кивнула.
– Во мне после истории с Эдиком будто все перевернулось, – призналась сестра. – Жизнь на «до» и «после» разделилась. Я поняла, кто мне по-настоящему дорог и важен. А кто может в любую минуту всадить кинжал в спину. Но... Ты разве против, что мы с тобой пойдем в театр? – вдруг озадачилась сестра. Лицо ее стало расстроенным.
– Что ты! – рассмеялась я. – Наоборот. Ни разу не была на «Щелкунчике».
За окном уже была глубокая лунная ночь. За разговорами время пролетело незаметно. Мы болтали обо всем на свете, даже не думая расставаться, а потом Алина уснула в моей кровати. Я осторожно выбралась из-под одеяла и выключила большой свет. Когда легла в кровать, Алина сонным голосом спросила:
– У тебя на потолке фосфорные звезды?
– Ну да.
Я уставилась в потолок. Эти наклейки в виде искрящихся созвездий я наклеила пару лет назад. Раньше я всегда изучала их перед сном.
– Никогда не замечала, – сказала сестра, укладываясь удобнее. – С ума сойти! Я вижу созвездие Центавра...
– Ты практически не бываешь в моей комнате, – сказала я.
– Это да. У тебя здесь такой беспорядок, Натуся.
– Ну, начина-а-ается, – протянула я.
Алина тихо рассмеялась.
– Но звездочки прикольные. А давай тебе в комнату живых цветов принесем? Я могу поделиться. Мне как раз надо фикус пересадить, – сонно пробормотала сестра.
– Давай обсудим это завтра? – предложила я.
– Спокойной ночи, Натуся, – зевнула Алина.
– Спокойной ночи, – шепотом отозвалась я.
Уже проваливаясь в сон, я услышала, как провибрировал мой телефон. Я нащупала его под подушкой. Циферблат показывал полтретьего ночи. Сообщение было отправлено с незнакомого номера. Спросонья я не сразу сообразила, что этот номер принадлежит Антону Владимировичу.
«Наташа, прошу прощения, что так поздно! Тимур нашелся, не беспокойтесь. Здоровый и невредимый».
Заснула я с едва успокоившимся сердцем под россыпью фосфорного звездопада.