Расколотое королевство

33

Хартли
– Такое ощущение, что я здесь живу, – сердито бурчит Истон.
Прошло всего три дня после операции, но можно подумать, будто четыре года – так много он жалуется. Я настолько привыкла к этому ворчанию, что даже не отрываю глаз от учебника.
– Тогда хорошо, что на здании красуется твоя фамилия.
Он смеется, а потом стонет.
– Перестань смешить меня! Мне больно.
Я притворно ахаю.
– Тебе больно, потому что у тебя недавно вырезали одну почку, кто бы мог подумать?
Ист вздыхает.
– Ты все еще злишься на меня?
– «Не лезь на рожон. Мы едем туда только для того, чтобы сделать фотографии», – низким голосом повторяю я его собственные слова.
– Согласен, я действовал немного безрассудно.
Я смотрю на него поверх учебника.
– Немного? Это то же самое, что сказать про вчерашний ливень «чуть-чуть покапало».
Что-то проворчав, Ист начинает биться головой о подушку.
– Теперь я понимаю, почему Себ так сильно хотел сбежать отсюда. По-моему, с каждой секундой, проведенной на этой кровати, мне становится только хуже. Разве я уже не должен вставать, ходить? Где физиотерапия и прочая фигня?
– Не знаю, доктор Ройал. Раз вы такой умный, может, сами скажете?
– Ты всегда такая язва или это простая новая форма пытки для меня?
– Новая форма пытки, – отвечаю я.
Истон стучит по кровати рядом с собой.
– Думаю, твои пытки будут куда эффективнее, если ты сядешь поближе.
Я откладываю в сторону учебник по математике.
– Ты уверен? – Я оглядываюсь на дверь.
В последний раз, когда медсестра застала меня лежащей с ним в кровати, то чуть не вышвырнула вон. Спасло лишь величественное напоминание о том, что он Истон Ройал. У богатых свои привилегии.
Ист подвигается, освобождая мне место, и слегка морщится при этом.
– Я думаю, что в VIP-палатах можно было поставить кровати пошире.
Я залезаю на койку и подкладываю руку под голову.
– По-моему, они не предназначены для двоих.
– Знаешь, вот если бы кровати были больше и парень мог спать со своей девушкой, он бы поправлялся куда быстрее!
– Завтра перед школой брошу записку в ящичек для жалоб и предложений.
Истон проводит пальцем по моему лбу.
– Буду тебе премного благодарен.
Мы лежим неподвижно. С тех пор как он пришел в себя после операции, мы проводим много времени, просто разглядывая друг друга, запоминая милые черты. Мы оба благодарны судьбе, что остались живы. Я останавливаю его руку, которой он поглаживает мой лоб, и подношу пальцы к губам. Потом беру и прижимаю к его груди, чувствуя ровное биение сердца.
Моя жизнь разделена пополам, но, как ни странно, граница проходит не там, где я потеряла память, а до стрельбы и после. До происшествия у меня не было ответов. Теперь же их слишком много, но от этого знания мне не стало легче. Перед походом в парк я всерьез думала расстаться с Истом, потому что его брат Себастиан был против того, чтобы мы встречались. После я решила, что только сам Господь Бог разведет нас с Истом. И даже тогда, наверное, я бы боролась и с раем, и с адом, только чтобы вернуться к нему.
Истон прижимается губами к моей руке.
– Прости за все.
«За все» – это за то, что его отец убил моего.
– И ты меня.
Когда мама пришла в больницу, то метала громы и молнии. Собиралась засудить Ройалов, отправить всех в тюрьму. И меня за компанию. Но я рассказала ей о имеющихся доказательствах, что папа брал взятки.
Рано или поздно, но его преступления получат огласку. Полиция нашла в кармане Стива флешку, где были вся информация о папиных темных делишках – не только со Стивом, но и со многими другими, в том числе и с миссис Роки. Стив записал все, чтобы подстраховаться на случай, если отец задумает обмануть его. Действительно, с волками жить – по-волчьи выть.
– Как там «Астор-Парк»?
– Ты местный герой. Мне кажется, они даже собираются устроить праздник в твою честь. Элла всем рассказывает, как ты бросился под пулю, чтобы спасти меня, своего отца, ее и даже, наверное, весь Бэйвью! – Я треплю его по щеке, но потом серьезно добавляю: – Никто не знает о том, что сказал Стив в самом конце.
– Мне все равно, – отвечает Истон. – Я думаю, что когда находишься на пороге смерти, то сразу становится ясно, что важно, а что нет. Каллум растил меня с самого рождения. И ни разу не дал мне понять, что не он мой биологический отец. В таких делах кровь не всегда решает, верно? Стив постоянно думал только о себе. Гребаный трус даже убил себя, только чтобы не садиться в тюрьму. Вот ублюдок! – Он хрипло смеется, но не хочет признаваться, что ему больно. – А если серьезно, я знаю, кто моя семья. Гид, Рид, близнецы – мои братья. Элла – сестра. Каллум – отец. Мария – мать. А ты... Ты – мое сердце.
Я моргаю, чтобы не расплакаться. Хотя удивительно, откуда у меня еще берутся слезы, учитывая, сколько ведер я наплакала с тех пор, как очнулась в больнице, ничего не помня.
– Я встретила доктора Джоши в коридоре. Он спросил меня, что с моей памятью, и я ответила, что все хреново.
– И?
– И тогда он сказал, что, скорее всего, я никогда не восстановлю те воспоминания.
– Как ты это восприняла?
– На удивление, нормально. Может, конечно, во время учебы в колледже меня вдруг накроет прямо посреди столовой, но сейчас я спокойно к этому отношусь. Дилан в безопасности. Ты жив. Большего мне и не надо.
Мы долго сидим и просто улыбаемся друг другу, потому что совсем недавно могли навсегда лишиться даже таких маленьких радостей.
Стук в дверь заставляет меня вскочить с кровати, а Истона – нахмуриться.
– Кто там? – сердито спрашивает он.
– Я.
Я поднимаю глаза и вижу в дверях одного из близнецов.
– Себ, – осторожно приветствует его Истон.
– Я, пожалуй, пойду съем мороженого, – быстро говорю я. Ист не хочет ссориться со своим братом, но из-за меня вполне может. А этого я хочу в последнюю очередь.
– Вообще-то, погоди. Я пришел поговорить с тобой, – говорит мне Себастиан.
– О чем? – Истон садится в кровати и сверлит взглядом брата.
– Я пришел извиниться. Какие-то проблемы с этим? – Себ с вызовом поднимает подбородок.
Я быстро подбегаю и приставляю к своему креслу еще одно.
– Прошу, проходи. – Я нервно смеюсь над собственным нахальством. – Глупость сказала. Как будто тебе нельзя заходить в палату собственного брата.
Я бросаюсь к шкафу и достаю оттуда контрабандно принесенные «Читос», кислые конфеты и кексы с арахисовым маслом, которыми подкармливаю Иста в промежутках между отвратительной больничной кормежкой.
– Хочешь чего-нибудь?
– Нет, – Себ качает головой. – Ты можешь просто... подойти сюда?
– Я люблю тебя, Себ, но то, что я лежу на больничной койке, еще не значит, что я не надеру тебе задницу из-за Харт.
– Истон! – испуганно восклицаю я. – Дай своему брату сказать.
– Да, козел, дай мне сказать, – Себ двигает кресло обратно и со вздохом опускается в него. – Сядь, – показывает он на второе кресло и добавляет: – Пожалуйста.
Я делаю, как он просит.
– Прости меня, – говорим мы одновременно.
Истон смеется и откидывается на подушки.
– Я хорошенько не веселился с тех пор, как Харт вылила газировку на Фелисити, а потом все мы наблюдали, как та скользила и покачивалась на каблуках в той красной луже.
– Заткнись! – огрызается Себ, а я в это же самое время восклицаю: – Истон!
Он жестом показывает нам, что застегивает рот на молнию.
– Прости меня, Себастиан. Прости за все, что тебе пришлось пережить. Если бы я могла, то изменила бы это.
Он медленно кивает и хмурится.
– Да, и ты меня прости, – Себ проводит рукой по губам. – Слушай, я не должен был говорить того, что сказал. Иногда у меня в голове появляется плотное облако, а давление все нарастает и нарастает. Я пытаюсь избавиться от него, но от этого становится только хуже. Я понимаю, что не должен произносить и половины того дерьма, которое говорю, но это получается само собой. Я не могу это остановить, но никто – никто – этого не понимает.
Он смотрит на меня умоляющими, полными отчаяния глазами, и я так четко ощущаю нашу с ним связь, как будто оказалась у него в голове. Он поменялся, и это необратимо. Себ больше никогда не станет тем, кем был раньше. Он не сможет, и наверное, я единственная, кто по-настоящему понимает его. Голова – это очень хрупкая часть тела, но наши сердца еще более уязвимы.
Когда Себ говорил «никто», он имел в виду своего близнеца. Их разделили. Реакцией Сойера стало желание всегда быть рядом с братом, в то время как Себастиан пытается найти свое место в этом безумном мире.
Мне хочется обнять этого бедного потерянного мальчишку, но я знаю, что он возненавидит меня за это. Я могу лишь поддержать его, дать понять, что нет ничего неправильного в том, как он себя чувствует, и что, изменившись, он не стал хуже.
– Я знаю. Ты уже не тот Себастиан, которым был когда-то, и никогда им не станешь. И это нормально. Все будет хорошо.
Поджав губы, Себ коротко кивает один раз, потом второй. Потом трет лицо руками и поднимается.
– Хорошо поболтали, Райт. Еще увидимся.
Я поворачиваюсь к Истону, который в задумчивости кусает нижнюю губу.
– Он справится, – уверяю я своего парня. – Но мы должны позволить ему сделать это самому.
– Какой же он тупица! – с нежностью бормочет Ист, когда я залезаю к нему на кровать. – Нам плевать, что он стал мрачным засранцем. Мы просто счастливы, что он с нами.
– Он знает это. Ему просто тяжело примириться с тем, как он изменился. – Я придвигаюсь ближе к Истону, стараясь не задеть послеоперационный шрам.
Он кладет подбородок на мою макушку.
– Давай поговорим о тебе. Тебе сейчас тоже несладко, да? Твоя мама кричала на тебя по телефону.
– Значит, ты слышал?
– Трудно было не услышать.
Я вздыхаю и утыкаюсь носом ему в грудь, вдыхая теплый мужской запах.
– Ей страшно. Вся ее жизнь будет разрушена. Она мечтала вступить в загородный клуб и устраивать чаепития с первыми дамами Бэйвью. Теперь же ей повезет, если ее не закидают камнями на автозаправке.
– Я бы предпочел, чтобы меня закидали камнями, чем усадили пить ослиную мочу с мамой Фелисити, – заявляет Истон.
– Любой здравомыслящий человек выбрал бы заправку, а не маму Фелисити. Тем более что на заправках продают хот-доги, – напоминаю я ему.
– Верно. Просто нектар богов. – Он усмехается и тут же стонет: – Блин, не смеши меня!
Ист поднимает мой подбородок.
– Я буду заботиться о тебе. Мой папа тоже. Он не оставит тебя одну. Теперь ты Ройал.
И он запечатывает свою клятву поцелуем.
Быть Ройалом не значит носить одну с ними фамилию, или жить под их крышей, или носить значок академии «Астор-Парк» на одежде. Это означает, что есть группа людей, которые всегда рады мне, и парень, который любит меня. Если я с этим согласна, значит, я Ройал.
Стив О'Халлоран так этого и не понял. Не понял, что все эти годы оставался в сердце Каллума, который любил его и был готов простить и принять обратно, несмотря на все его грехи. Он продолжал искать наслаждения, но так и не находил – ни в деньгах, ни в машинах, ни в экстриме. Он спал с Марией Ройал не потому, что любил ее, а потому, что любил то, что было у Каллума. Семью больших и сильных мальчишек, яростно преданных друг другу. Которые любят всем сердцем. Которые борются за все, что считают правильным, хорошим и стоящим в этом мире.
Я могла оплакивать свои потерянные воспоминания. Могла бы годами горевать о том, что мой отец никогда не любил меня, что мать больше всего волнуют деньги и что моим сестрам понадобится время, чтобы понять, что мы на одной стороне. Если бы я выбрала такой путь, то превратилась бы в Стива, или Фелисити, или Кайла, и ненависть заполнила бы все мое сердце, не оставив места для радости.
Но я выбираю Ройалов и хочу открыть свое сердце для всей той любви, которой хочет одарить меня Истон. Поэтому я обнимаю свое солнце и позволяю ему согреть меня изнутри.
Я Ройал, потому что меня любит Истон Ройал.
И в мире нет ничего более чистого и чудесного, чем эта любовь.