А издан по кромоле кто?

Глава 1. Житие мое.

Темный, красно-черный фон с редкими желтыми и коричневыми вкраплениями, придавал полотну ощущение фатальной безысходности. Перевернутый стул, подушка рядом с ним, посох с золотым набалдашником - все это являлось свидетельством рухнувшего, оборвавшегося нечто где-то в глубинах человеческого нутра. Ну и конечно же передний план, на котором фигурируют двое: отец и сын его.

Плоть от плоти, но глаз за глаз.

На виске того, чьи конечность повисли вдоль бездыханного тела, жутко алело кровавое пятно. Его, словно пытаясь в тщетных попытках удержать душу в пределах молодого стана, прикрывала старческая, сморщенная длань. Мертвенно-бледные тени, играющие на челе седобородого отца, и такие же ввалившиеся щеки придавали его внешнему виду трупную жилистость. На эту картину было сложно смотреть. А уж удерживать взгляд на лицах, будто находящихся по разные стороны Бытия, когда Смерть и Жизнь сталкиваются друг с другом в неравном бою, при этом не пытаясь отвлечься на какую-нибудь незначительную деталь композиции, такую как бело-красный орнамент на заломах ковра, вообще не представлялось возможным. Не было эффекта Зловещей Долины, о котором трубят направо и налево из каждого утюга. Наоборот, все казалось до оледенения скованных мышц реальным. Особенно кровь, стекающая по виску и крючковатым перстам, того и гляди норовившая вырваться за пределы полотна, оставляя за собой жуткий след.

Склонив голову, я, уже незнамо в который раз прочитала небольшую позолоченную табличку чуть ниже под картиной:

"Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года."

Или, известной в народе так же как:

"Иван Грозный убивает своего сына".

Илья Репин был мастером своего дела. Тут же в голове, словно по команде, пронеслись строки из личных записей художника:

"Несчастья, живая смерть, убийства и кровь составляют ... влекущую к себе силу...".

Усмехнулась собственным воспоминаниям прежде чем отойти в сторону, дабы не загораживать обзор группе немцев, внезапно выросшим, как грибы после дождя по правую руку во главе с гидом. Поймав недовольный взгляд худощавого арийца, с которым не посчастливилось столкнуться, быстро вымолвила извинения на ломанном Hoch Deutsch. Единственным островком свободы, который я могла еще себе позволить в набитым до отказа зале Третьяковской Галереи, находился в самом дальнем углу, рядом с другими шедеврами Репина.