Хенкель. История рысака как скаковой лошади.

Глава 8.

Я все еще занимался самотерзаниями, стоя в деннике. Что же сейчас случится с Максимом? Возьмут штраф? Занесут в черные списки на Бруклинском ипподроме? Покалечат? Эти мысли не давали мне покоя, хоть в голове и крутилось "я молодец - я выиграл". Ноги самостоятельно топтались на месте, и я, честно признаться, сильно нервничал, что по гладкой, прилизанной, слегка сальной шерсти заметно пробегала дрожь нетерпения.

Я взглянул на коридор, бетонный пол которого был устелен солнечным светом, посмотрел на каждый бокс, половина лошадей уже разъехались по домам, в том числе и Рыжая. На душе было куча переживаний, меня томил интерес к этой кобыле. Рина, на протяжение скачек, была загадкой для всех нас, кто это такая, позволяющая себе быть "неизвестной" фавориткой? Кто эта добрая дамочка, с невероятно накаченной грудью, великолепным профилем и идеальными глазами?

Прекрасно зная, что ответа в моей пустозвонной головке мне не найти, я все еще продолжал шастать по углам мозгов, будто детективный сыщик, искавший иголку в стоге сена. Так и не сумев вспомнить, кто есть кто, я заснул в страшных мучениях, в поту и в собственных мыслях.

Утром солнце как никогда начало припекать, хорошо что моя туша покоилась в тени денника. Ни сегодня, ни вчера вечером я не видел Максима, не слышал его голоса, тяжелых шагов, не ловил взгляда. Он будто провалился сквозь землю. Возле моего бокса преданно сидел конюх, который то и дело заглядывал внутрь, будто ища что-то своими темными огромными глазами. А затем, невзначай, садился обратно на свой продавленный стул и взгляд его неуловимо бегал туда обратно, он чрезвычайно волновался о чем-то. И это подавленное волнение передавалось мне. Я сновал по деннику, поднимая пыль, которая липла к мокрой шерсти и вылетала за пределы моего стойла. Ржал как истинный жеребец и пинал стены неустойчивой конструкции.

Ближе к полудню, сэр Мэтинсон (так звали конюха, это довольно странно, если учесть, что он конюх) решил вывести меня в леваду, дабы ножки мои пришли в порядок. После скачки мышцы беспощадно болели, ноги почти не сгибались в коленях, в общем - сущий ужас.

Конюх зашел в бокс, легким и неуклюжим движением руки накинул недоуздок с чем-то вроде цепочки, которую просунул в рот. Я пожевал холодное железо, почувствовал вкус мятной травы, яблок и почему-то безумно захотел пить. Медвежья походка сэра Мэтинсона меня умиляла, я не смотрел по сторонам, а сфокусировал взгляд на небрежных тапочках мужчины. Он шорхал ими по бетонному полу, затем, когда мы вышли с конюшни, стал вздымать землю, после - камни. Позже, он неряшливо пнул забор, я испуганно шарахнулся от громкого звука, приподнявшись на задних ногах и захрапел. Зайдя в леваду, он развернул меня и закрыл за собой калитку. "Ух, какой предусмотрительный", - ухмыльнулся я про себя и потянулся к свежей траве. Но сэр Мэтинсон отдернул меня резким движением, цепочка во рту сильно надавила на верхние десна, заставив поднять голову так высоко, что чембур едва не выскользнул из толстых ручек конюха. Я отжевывал эту цепь, пока Мэтинсон возился с недоуздком.