Fallen Grandeur

4. a triumph and a fall

There is nothing left inside
But I am wide awake
I can hear the devil call my name

Breaking Benjamin - Hopeless.

Человек привыкает ко всему.

Я не человек, совсем нет [может быть, зверь, но никак не homo sapiens], но на меня это правило тоже распространяется.

Проходит почти целый месяц, и я привыкаю находиться здесь — в этой стране, в этом доме, в этой комнате. Я привыкаю к присутствию Брагинского, к его грёбаному взгляду, что будто острее ножа. Этот взгляд каждый день упирается мне в спину, давя своим мертвенным холодом и безупречной остротой.

Я привыкаю, как бы дерьмово это не звучало. Однако я всё так же сильно хочу домой. К брату. Просто, чёрт побери, на свою родную землю, что пропитана моей кровью, моим запахом, где моя сущность оставила свою половину.

И это желание крепнет с каждым днём.

Кстати, его взгляд-нож затачивается всё острее тоже с каждым днём.

С тех пор, как я здесь, я нахожусь в информационном вакууме. Как бы я ни ухитрялся, как бы ни старался, о внешней политике России и других стран, о своём брате, об Италии и Японии я не слышал ничего. Такое ощущение, что я — пленник обычной человеческой семьи, не стран. И это пугает. До нервной, почти припадочной дрожи.

Я бы сейчас отдал всё, чтобы хотя бы узнать, как мой брат.

Какими бы разными мы ни казались, он — моя семья, чёрт побери.

От мыслей, спутанных, панических, нелепых, благородных и не очень, меня отвлекает рука, знакомо стискивающая моё плечо. Мне не нужно думать ни секунды, чтобы понять, кто это.

— Чего тебе, Брагинский? — За это время я научился (почти) держать свои эмоции в узде. Не то чтобы мне самому этого хотелось, но знаете, синяков на теле и лице и так было слишком много.

— Иди хоть прогуляйся, Гил, — говорит он почти заботливо, но я ему привычно не верю. Ему нельзя верить. По отношению к нему желательно вообще ничего не предпринимать.

— Не зови меня так, — шиплю я озлобленнее обычного, ибо по имени звать меня могли только самые близкие мне люди. А он кто? Долбанутый на всю голову коммунист с жутким взглядом и поехавшей крышей. Он — враг. Он — последний, с чьих губ может сорваться моё имя.

Обращение по имени — первый тревожный звоночек о нарушении личного пространства. Хотя... Брагинский, этот бесстыдный ублюдок, нарушает его слишком часто, так что это — практически ерунда.

— Могу предложить другой вариант. Например, Калининградская область. — Я резко оборачиваюсь, надеясь, что обожгу, испепелю этого придурка своим взглядом, и вижу эту грёбаную ухмылку. Один уголок губ едва-едва приподнят, но этот скромный жест уже внушает опасение. В этой ухмылке есть львиная доля издёвки, тележка превосходства и ещё непонятная мне масса эмоций.

От разглядывания его губ я одёргиваю себя сам и пытаюсь утихомирить волну бешенства внутри себя. Ненавижу, когда он называет меня по какому-либо имени. А то, что он сейчас произнёс, вообще не может считаться именем. Отвратительно.

Я был, есть и буду Пруссией!