Генрик Сенкевич "КРЕСТОНОСЦЫ"

Глава II

Но тут в корчму вошла княгиня, женщина средних лет, с улыбающимся лицом; она была одета в красный плащ и узкое зеленое платье с позолоченным поясом, который спускался вдоль бедер и внизу был застегнут большой пряжкой. За княгиней шли придворные панны, одни постарше, другие совсем еще девочки, все в веночках из лилий и роз, многие с лютнями в руках.
Некоторые несли целые букеты свежих цветов, нарванных, видно, по дороге.
За паннами показались придворные и пажи, и в корчме стало шумно. Все вошли оживленные и веселые, громко разговаривая и напевая, словно в
упоении от ясной ночи и яркого сияния луны. Среди придворных были два песенника, один с лютней, другой с гуслями у пояса. Одна из девушек, совсем еще молоденькая, лет двенадцати, тоже несла за княгиней маленькую лютню, набитую медными гвоздиками.
- Слава Иисусу Христу! - сказала княгиня, остановившись посреди корчмы.
- Во веки веков, аминь! - с низким поклоном ответили присутствующие.
- А где хозяин?
Услышав, что его зовут, немец выступил вперед и, по немецкому обычаю, преклонил одно колено.
- Мы остановимся у тебя отдохнуть и подкрепиться, - сказала княгиня.
- Поторопись, а то мы голодны.
Горожане успели уже выйти из корчмы, а оба местных шляхтича, Мацько из Богданца и молодой Збышко, поклонились еще раз и хотели было тоже выйти, чтобы не мешать княгине и ее свите, однако Анна Данута остановила их:
- Вы шляхтичи и нам не помешаете! Познакомьтесь с придворными. Откуда бог несет?
Те стали называть свои имена, гербы, кличи и деревни, из которых они были родом. Услыхав от Мацька, откуда он с племянником возвращается,
княгиня всплеснула руками.
- Ах, как кстати! - воскликнула она. - Расскажите нам про Вильно, про моего брата и сестру. Приедет ли князь Витовт на родины и крестины?
- Князь хочет приехать, да не знает, сможет ли; потому он и послал с ксендзами и боярами серебряную колыбель в дар королеве. С этой колыбелью приехали и мы с племянником, мы ее охраняли в пути.
- Так колыбель уже здесь? Хотелось бы мне ее посмотреть. Она вся из чистого серебра?
- Вся из чистого серебра, но ее здесь уже нет. Ее повезли в Краков.
- А что же вы делаете в Тынце?
- Мы завернули сюда в монастырь к аббату, нашему родичу, хотим отдать на сохранение святым отцам всю нашу военную добычу и дары князя.
- Это вам бог послал. Велика ли добыча? Но, скажите, почему брат не уверен, что сможет приехать?
- Он готовит поход на татар.
- Я это знаю; одно меня смущает, королева не пророчила счастливого конца этого похода, а все ее пророчества всегда сбываются.
Мацько улыбнулся.
- Эх, благочестива государыня наша, ничего не скажешь, но ведь с князем Витовтом пойдет множество наших рыцарей, отменных храбрецов, против которых никто не устоит.
- А вы не пойдете?
- Ведь меня послали с другими колыбель охранять, да и пять уж лет, как я не снимал доспехов, - ответил Мацько, показывая на отпечатки панциря на своем лосином кафтане. - Но дайте только отдохнуть, и я опять пойду, а нет, так племянника Збышка отдам пану Спытку из Мельштына,
который поведет в поход всех наших рыцарей. Княгиня Данута бросила взгляд на рослую фигуру Збышка, но тут разговор оборвался, так как в корчму вошел монах и, поздоровавшись с
княгиней, стал смиренно укорять ее за то, что она не прислала в монастырь гонца с вестью о своем прибытии и остановилась не у них, а в простой корчме, что не приличествует ее сану. Разве мало домов в монастыре, где находит приют даже простой человек, что же говорить о таком почетном
госте, как супруга князя, предки и родственники которого оказали монастырю столько благодеяний!
Но княгиня весело ему возразила:
- Мы сюда заехали только размяться, утром нам надо ехать в Краков. Мы выспались днем и ехали ночью по прохладе, петухи уж пели, и я не хотела будить благочестивую братию, да еще с таким народом, который больше думает не об отдыхе, а о песнях да плясках.
Но монах продолжал настаивать на своем.
- Нет. Мы уж здесь останемся. Послушаем светских песен, время и пролетит незаметно, а к утрене приедем в костел, чтобы день начать с богом.
- Служба будет о здравии милостивейшего князя и милостивейшей княгини, - сказал монах.
- Князь, супруг мой, приедет только через четыре-пять дней.
- Господь бог и издалека ниспошлет ему благоденствие, а пока позвольте нам, смиренным, хоть вина принести вам из монастыря.
- Благодарствуем, - ответила княгиня.
Когда монах вышел, она тотчас крикнула:
- Эй, Дануся! Дануся! Встань-ка на лавку да потешь нашу душеньку той песней, которую ты пела в Заторе.
Придворные мигом поставили лавку посреди корчмы. Песенники сели по краям, а между ними стала та самая девочка, которая несла за княгиней лютню, набитую медными гвоздиками. Косы у нее были распущены по плечам, на голове веночек, платье голубое, башмачки красные с длинными носками.
Стоя на лавке, девочка казалась маленьким чудным ребенком, словно фигуркой из костела или рождественского вертепа. Видно, не впервые приходилось
ей стоять вот так и петь перед княгиней, потому что она не обнаруживала ни тени смущения.
- Ну же, Дануся, ну же! - кричали придворные панны.
Взяв лютню, девочка подняла голову, как пташка, когда хочет запеть, и, полузакрыв глаза, затянула серебряным голоском: