Неправильная семья.

Часть вторая. Глава 3. "Не гони на меня!". Часть 1.

На следующее утро мы с братом встали раньше обычного, ведь добираться до школы и работы нам предстояло самим. Завтракали в молчании.
Мелкий сегодня был во всем черном. Черная водолазка, плотно облегавшая тело и подчеркивавшая светлые волосы и глаза, делала брата еще изящнее и тоньше. Я понимающе смотрел на этот траур.
Себе поддасться настроению я не дал. Конечно, хотелось натянуть темное тряпье и забиться в угол, но я отлично знал, что мелкому так же хреново, поэтому хотя бы я должен был держаться. Так что оранжевый свитер с белыми джинсами и замена всех колечек пирсинга на что-то более веселое, типа банана с паучком или ящеркой.
— Я смотрю, у тебя боевой настрой.
— Чего и тебе желаю. Сходи сегодня куда-нибудь с друзьями. И переоденься, иначе тебя заебут вопросом, кто у нас умер.
Брат ничего не ответил, но нос поморщил, а значит, мои слова хотя бы заставили его задуматься.
— Можно я встречу тебя после работы?
— Конечно.
Он все же переоделся. Зато теперь не выглядел, как подыхающий от тоски аристократ, салатовая толстовка убивала всю утонченность.
Бус и Тарзан проводили нас до автобусной остановки, откуда мы с братом и разошлись.

***
Сосредоточиться на работе я так и не смог. Темная одежда или светлая, но главное-то не изменилось. Отец ушел, хлопнув дверью. Я очень надеялся, что он не совершил какой-нибудь глупости, и с ним все в порядке. Впрочем, с чего бы? Ну пошли мы с братом против него. Я не видел причин из-за этого убиваться. Да, он мог злиться на нас. Расстраиваться. Но все это было не смертельно.
Даже то, что он отказался спать со мной. Думаю, отец и брат были ориентированы скорее на женщин, и не будь такого озабоченного меня рядом, даже не подумали бы смотреть в сторону парней. Предположим, отец просто слабохарактерный, склонить его к чему-либо не представлялось мне затруднительным. С братом все обстояло еще проще: переходный возраст и гормоны и не на такие эксперименты толкали, как трах с братом.
И все же, как мы собирались жить дальше, я не представлял. Вернее, мне казалось немыслимым жить без отца. При всей любви Вити к отцу, в нем не было этой болезненной привязанности к нему. Все же их отношения больше походили на отношения отца и сына. Я в этом смысле был полным лузером, потому что перевел наши с папой отношения исключительно в горизонтальную плоскость. И сейчас это грозило мне большими проблемами. Глупо было предполагать, что постель, из которой отец велел мне убираться, долго останется пустовать. Вот, например, где он был этой ночью? С кем? От таких мыслей щемило в груди и щипало глаза. А ведь это был всего лишь первый день нашего разрыва, и сколько еще пройдет времени, прежде чем все войдет в мало-мальски устоявшуюся колею, неизвестно.
— Что-то от твоего утреннего настроя не осталось и следа, — когда я выходил из магазина, Витя уже ждал меня.
В отличие от меня, накручивающего себя целый день, брат выглядел посвежевшим. Все-таки хорошо, что он отвлекся. Мне тоже не стоит гонять по кругу ту глупость, что приходила в голову. Делай, что должен, и будь, что будет, не так ли?
— Пошли, поедим где-нибудь, — сказал брат. — Смысла торопиться домой не вижу.
Верно, там не было отца. А если морская свинка брата сдохнет, мне пофигу.
— Типа приглашаешь меня на свидание? — я прищурился, разглядывая решительно настроенного мелкого.
— А почему бы и нет?
— Имей в виду, я на первом свидании не трахаюсь. Я не такой!
Витя заржал. О да. Он прекрасно знал, какой я «не такой».
— Ну, хотя бы отсосешь?
— А это, мой дорогой, будет зависеть исключительно от твоего поведения.
— И что же мне нужно сделать? — мелкий с таким предвкушением смотрел на меня, что отсосать ему захотелось уже сейчас.
— Полагаю, всего лишь снять штаны, — меня вечно тянуло на пошлость. А брат к этому давно привык.
Поужинать мы решили в японском ресторанчике. Выбирал Витя, так что удивляться не приходилось. Жертва японской анимации — это серьезный диагноз, если не сказать приговор.
Ненавижу палочки, эти чертовы спицы для вязания! Как ими есть-то можно? Причем Витя умудрялся. А я даже не пытался. Вернее, как-то один раз попробовал, понял, что это не мое, и бросил это гиблое дело. На мой взгляд, единственное, для чего годились палочки, это, чтобы вязать шарфики и носочки, а это точно дело не мужское. Я же не бабулька и не девица, чтобы обвязывать внуков и прочий сброд. Хотя Витя тоже. Но брат вообще умный, он все может. Если, конечно, захочет.
— Как думаешь, он вернется? — мне не надо было объяснять, кого он имел в виду.
— Вернется.
— А вдруг, нет?
— Мы ничего с этим поделать не сможем. Если он не вернется, значит, не так мы ему и дороги, как я думал. Что бы мы ни натворили, мы его дети. И если он не готов нас принять такими, какие мы есть, это уже его проблемы. Вот ты, например, смог принять нас с отцом. Почему же он не может?
— Просто папа любит тебя, — мелкий ссутулился.
— И я его.
— Нет. Не так. Он… он действительно тебя любит.
— А я, значит, не действительно?
— Нет. Просто… он не может тебя ни с кем делить.
— Так и я его не могу ни с кем делить.
— А как же… Ты же мне предлагал с ним спать? — брат удивленно воззрился на меня.
— Ты — другое дело.
— А для него я не другое дело.
— Вот это-то и непонятно. Ладно, ревность. Я, бывает, вас тоже ревную, но даже так вы для меня дороже всего. Как можно между вами выбирать? Просто немыслимо.
— Для него всё иначе. Для него я — сын, а ты — любимый человек.
— Предположим. Хотя я с этим и не согласен. Даже если все так, как ты говоришь. Порой любимым прощают даже измену. А что плохого в том, чтобы вместе с сыном пользовать… хм… ну пусть будет «любимого человека»? Видимо, его любовь не так уж и сильна. Раз она проигрывает ревности и морали. Ну и ладно. А для тебя? Кто я для тебя? — этот вопрос уточнить не мешало. — Отец, судя по всему, только отец.
— Верно. Пусть порой мне и кажется, что к нему я испытываю что-то большее. Но знаешь, сдается мне это то ли гормоны, то ли зависть. С тобой все иначе. Просто. Я представить себе не могу, чтобы тебя не было рядом со мной. И дело даже не в сексе. Хотя и этого я тоже хочу. Мне на все плевать, только бы ты ко мне был ближе, и в тоже время я этого не хочу. Это как-то слишком больно. Я уже и так весь извелся. С одной стороны, все правильно, и так оно быть и должно. С другой, все в корне неверно, потому что ты закрываешься от меня своим братским статусом. Да, ты откровенен и всегда рядом, но рядом — это на расстоянии вытянутой руки, и не миллиметром ближе, а открыт точно так же ты для всех. И меня это бесит. Я не Мари и не твои друзья, и просто братом я тебе быть не хочу. Хочу тебя целиком и полностью, несмотря ни на что.
Все это он сказал, смотря мне в глаза. Мать же вашу! Знаете, а это приятно. Слышать то, что о тебе думает важный для тебя человек. А еще пришлось осознать, что отец мне ничего подобного не говорил. Он только говорил, что хочет меня. Хотеть можно кого угодно и что угодно. А без важных слов я для него был всего лишь удобной подстилкой. Хотя, не сказать, чтобы я не был рад быть для отца его подстилкой. Напротив. Счастлив безмерно.
Так что я просто протянул руку и потрепал брата по макушке.
— И в кого ты у нас такой правильный?
— В смысле? — мелкий непонимающе вылупился на меня. Наверное, после своего признания он ожидал услышать что-то другое.
— Свидание, признание. Прям эталон джентльмена. Ни отец, ни тем более я этим похвастаться не можем.
— Ага. Вы сразу к главному переходите.
— Или наоборот. До главного так и не добираемся.
— Ром, а ты уверен, что это правильно? О вас с отцом я уже не говорю. Я о нас с тобой. Даже если для меня все правильно…
— Когда это отношения в нашей семье были правильными? Не припомню такого. Твое отношение ко мне далеко от нормы и правильности. Про себя вообще молчу. Можешь не сомневаться, будь все завязано на сексе, мы бы уже давно трахнулись и успокоились на этом. Верно?
— Ну… да.
— Вот только все куда сложнее. Из-за этого куча проблем. Будь наши с отцом отношения просто сексом, сейчас никто бы не страдал. То же самое между мной и тобой. Кстати, и ваши с ним отношения далеки от совершенства. Он просто подавляет тебя, а ты принимаешь это как данность, и мне это не нравится.
— Я люблю отца, — сказал мелкий.
— В нашей семейке это звучит двусмысленно. Но суть из-за этого не меняется. Отец пользуется твоими чувствами, чтобы сдерживать тебя. Он и со мной пытался сделать то же самое, но…
— Ха-ха-ха! С тобой этот номер не пройдет. Ты и сдержанность рядом не ночевали.
— В том и дело. Я ненавижу любые попытки ограничить мою волю и не выношу, когда подавляют чужую волю. Даже если человек сам себя сдерживает, мне это не нравится.
— Бунтарь. Таким ты мне и нравишься, — признался Витя. — Иначе ты был бы уже не ты. Другое дело, что из-за этой твоей черты всегда уйма неприятностей.
— Если бы ты себя не сдерживал, мы бы столкнулись с чем-то посерьезнее моего «бунтарства». Хотя я бы не отказался посмотреть.
— Ты о чем?
— О том, что попытки бунтовать легко пресечь. А вот ты можешь заставить людей передумать, не прибегая к бунту. Зачем? Люди сами сделают, как ты хочешь, порой ты можешь быть очень убедителен.
— Пожалуй, сочту твои слова комплиментом.
— Угу, считай. И пошли уже домой.
В ресторан успела набежать куча народу, отчего говорить становилось не очень удобно. Все-таки разговоры у нас своеобразные.