Четыре четверти

30 января, вторник

По вторникам в изостудии Каца на Таганке был «вольный» день. Женя мучился с глыбой мрамора. Мрамора теперь было много. Его привезли еще в субботу вечером, и ребята долго разгружали грузовик, вчетвером перетаскивая тяжеленные рустованные блоки. Женя отдал Кацу всю денежную премию, полученную в Нью-Йорке. Он понимал, что поездка с его «Зеркалом любви» была неподъемной для кармана Каца. Его наставник при всем своем таланте умудрялся жить в состоянии хронического безденежья. Редкие гонорары надолго не залеживались в кошельке. Первые же свободные средства он спускал на свое детище – студию. Женя просто не взял у него привезенные из Штатов доллары, как Александр Самуилович ни настаивал.

Если честно, Женя полагал, что премии должно было хватить на аренду нового помещения. Понятно, что всю жизнь отстаивать эти руины, над которыми уже давно нависала угроза сноса, будет невозможно. Кажется, это было ясно всем, кроме самого Каца. Все знали, что их до сих пор прикрывали сверху. Известно было, и кто их благодетель – отец Графа, при необходимости позванивающий со своих верхов в местную префектуру. Это он семь лет назад организовал передачу брошенного здания детской изостудии. Но и это прикрытие не могло длиться вечно. Просроченный на два года договор аренды не предполагал выделения нового помещения в случае сноса давно аварийного здания. И только их руководитель все еще продолжал жить вчерашним днем. И сегодня у них был праздник нового камня.

Мрамор, который облюбовал Женя, был просто классный: ровный, молочно-белый, без обычных перечеркивающих работу прожилок. Игнорируя обязательные занятия по искусствоведению и живописи, Женя третий вечер подряд не отходил от притягивающего к себе мраморного магнита. Модель уже была готова, но, чтобы воплотить замысел в камне, надо было проделать примерно тот же путь, как от мечты Циолковского до реального полета на Луну.

Кац поднялся к себе на второй этаж. Он много курил, но не позволял себе этого в помещении, где трудились его ученики. Женя оставил ненадолго свое отгороженное рабочее место, прохаживаясь по залу, потирая уставшую руку. Ребят было немного. Зато сегодня, впервые после Нового года, появился Граф. В одиннадцатом классе Граф почти забросил студию. Прежде всего потому, что скульптура, которая все же была ведущей у Каца, ему не давалась, и Граф самоопределялся в живописи. Но главное, свою дальнейшую постшкольную карьеру с искусством он (а может, его всемогущий предок) не идентифицировал. Он готовился к поступлению в Финансовую академию и в студию забегал лишь, чтобы продемонстрировать свои новые работы, которые писал большей частью дома в выходные или каникулы. В живописи, особенно маслом, Граф считался лучшим из всех студийцев, и поэтому каждое его свежее полотно собирало всегда все население Таганского филиала салона мирового изобразительного искусства.