Лес, который дает тень

Мия

Дневник Мии

Я всегда делаю только то, что считаю нужным. То, что, как мне кажется, приведет к цели и нужному результату. Я давно запретила себе сомневаться – это слишком большая роскошь в нашем мире. А может, слишком большая роскошь для меня.

Если я не буду идти вперед, то мне останется только бояться.

Чего? Самой жизни, ее вечного движения, этих чертовых мельниц богов, которые легко перемалывают песчинок-людей. Чего? Одиночества, когда даже слезы не приносят ни облегчения, ни очищения. Единственная валюта в нашем мире, которая пока не обесценилась – это боль и кровь.

И пусть лучше они будут чужими.

Или... я боюсь за кого-то? За Эша с его вечным стремлением осознать непознанное, которое может завести так глубоко и далеко, что уже не выбраться. За Хлою, которая цепляется за свою рациональность и не желает признавать горечь, а потом исчезает в собственных придуманных мирах. За Джея, такого открытого миру, что этот мир может поглотить его целиком. И даже за Эйвери, милую спокойную Эйвери, которая дает каждому из нас немного спокойствия, но кто даст его ей самой?

Я так боюсь, что мне кажется, умру первой только ради того, чтобы их не потерять.

Но больше всего, конечно, я боюсь за Тео. Мой брат, готовый отдать всё, если потребуется, и потому мне хочется дать ему еще больше.

Когда я сижу одна в нашей тесной комнате поздно вечером, то не включаю свет. Забравшись на кровать, обхватываю колени, всегда кажущиеся мне слишком несуразными и острыми. Я вслушиваюсь в тишину и каждый раз чертовски боюсь, что Тео не вернется домой.

Но он приходит – приходит ко мне. И я касаюсь его кожи руками, изучаю подушечками пальцев узоры татуировок, надеюсь стереть каждый его синяк и шрам.

- Я вижу, как Эш смотрит на тебя, - сказал Тео недавно.

А я тогда застыла, не зная, что ответить. Но в голосе Тео не звучало ни злости, ни недоумения.

- Если хочешь...

- Нет! – резко ответила тогда я. – Мы с Эшем просто друзья, не придумывай чепухи.

- Хорошо.

И до сих пор не знаю, меня злит или радует, что он так быстро отступил, не стал допускать мысли, что в мире, созданном нами двоими, может быть кто-то еще.