Karkade_tea
Если бы стены мужской спортивной раздевалки Старшей Карасуно могли говорить, они поведали бы вам множество занимательных историй.
Ах, через сколько побед и поражений прошли эти стены, за годы своего существования!
Они повидали всё: разъярённые кулаки, с силой обрушиваемые на них, в попытке заглушить горечь позорного проигрыша, удар крепкой спины, не выдержавшей натиска товарищеских объятий...даже холодные струи воды, стекающие по ним, как результат шутливой перестрелки.
Но такого безумия, как от нынешнего волейбольного клуба, даже умудренные опытом стены ожидать не могли.
Кто-нибудь заказывал шум-гам двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю?
Беспокойными в новой волейбольной команде оказались исключительно все.
Колкости то и дело сыпались рекой, участники не брезговали насилием, вода лилась исключительно мимо болтливых ртов, а едой, отскобленной от пола и стен после окончания занятий в клубе, можно было прокормить небольшое государство.
Чего стоит один этот безумный Танака Рюноске, орущий дальше, чем может услышать, и несущийся дальше, чем может увидеть!
Правда как выяснилось несколько позднее, Рюноске оказался самым меньшим злом, представшим в этих самых стенах.
Наибольшее зло определению не поддавалось.
Наибольшее зло передвигалось исключительно парой.
Эта парочка вваливалась в раздевалку, будто неуклюжий ураган. Абсолютно всегда — вваливалась. Абсолютно всегда — неуклюже.
Неуклюжей, правда, в парочке была всего одна часть, но зато составляющая как минимум процентов шестьдесят.
Больше чем стенам в такие дни доставалось, наверное, только несчастной двери. С ней творили всё что хотели — влетали в нее спиной вперед, распахивали пинком, судорожно пытались защёлкнуть на замок — порой ломая его, защёлкивали на щеколду, а если вдруг и она не выдерживала напора — подумать только! - подпирали шваброй.
Разобравшись с дверью, парочка как правило принималась за скамейки — и вот уж кому приходилось отдуваться больше всего.
Шестьдесят процентов неуклюжести, именуемый Асахи, не мог не оправдывать своё звание каждый раз: очаровательно ойкая, запутываясь в своей одежде, одежде Юу, и собственных ногах. Порой дело шло столь плохо, что он - не слабо так!- прикладывался всем телом о несчастную скамейку, переворачивая ее и с шумом грохаясь об пол. И каждый раз краснел столь искренне, что даже деревянное сердце скамейки не выдерживало — ну что ж ты расстраиваешься-то? Ну хочешь — еще разок опрокинь, хочешь — на щепки поруби. Ты только не переживай так.
Впрочем, Юу подобные ЧП нисколько не смущали. Краснеющий бойфренд, распластанный на полу, каждый раз вызывал примерно одинаковую реакцию.
Реакцию, именуемую «Избавляющийся от одежды либеро», или - «Избавляющийся от одежды либеро. Гиперскорость».
С одеждой, к слову, тоже никто не нежничал. Она безжалостно комкалась, отлетала в сторону, забрасывалась в ближайший угол, то и дело расставаясь с пуговицами и приобретая новые пятна.
Две пары чудных волейбольных кроссовок сбрасывали прямо так, не расшнуровывая.
Спортивный инвентарь не лучший помощник в сексе, но порой и не самый плохой. А с фантазией Юу и подавно. Не сосчитать разы, когда он заливисто хохоча, помогал Азуманэ не навернуться об очередной волейбольный мяч, и с уверенностью (будто бы этот он тут— почти двухметровая стена!) толкал его в сторону корзины, полной точно таких же мячей. Оказываясь в такой ситуации, Асахи привычным движением выставлял локти назад, слегка опираясь на непрочное строение спиной, и откидывал голову назад. Откидывал только с одной целью — чтобы не сгореть от стыда, видя как Юу опускается на колени, стягивая его спортивные шорты до щиколоток, и нетерпеливо водит рукой по члену, готовясь взять в рот. Когда же момент истины свершается, и головка упирается в шершавое нёбо Нишинои, Асахи уже не в состоянии издавать членораздельные звуки.
Юу поражается каждый раз. Он ловит крышесносный кайф от осознания, что именно он - маленький либеро, может заставить самого ахринительного аса на всей планете, забыть о том, кто он и что он.
Юу не знает, кто придумал держать в раздевалке свёрнутые трубкой коврики для йоги, и кто сделал скамейки именно такой высоты. Но кто бы он ни был, он знает толк в анальном сексе.
Скользить острыми белыми коленками по коврику приятнее, чем по холодному плитчатому полу, а его локти были явно созданы высшими силами, дабы упираться в приятную прохладную гладь скамьи.
У Асахи не бывает столь поэтичных мыслей на этот счёт. У Асахи всё куда проще: его Юу — прекрасен, холодный пол под его ногами — прекрасен, мокрая спина под его ладонями — прекрасна, тощий зад, бесстыдно выпяченный перед его глазами — вообще прекраснее некуда.
Порой в голову Асахи закрадывались совершенно безумные мысли. Такие мысли могли прийти в голову только такому параноику, как ас Карасуно. А что, если в раздевалке установлена скрытая камера, и уже завтра по всей школе будут продаваться карточки в стиле «Сексуальный высокий шатен засаживает хрупкому брюнету по самые гланды»?
Юу подобные страхи свойственны не были. Где уж тут найти на них время? Тем более у стен нет глаз. А если бы и были, с них стоило бы взять плату за высококлассное шоу.
Меньше всего, наверное, доставалось спортивной душевой. На её долю оставались лишь усталые ласки под тихое журчанье воды. Смывать следы собственной спермы с чужих бёдер — занятие для многих странное, но для Асахи — совершенно особенное. Несмотря на всю мягкость своей натуры Асахи был, есть и будет собственником всегда. Кому бы не улыбался Юу, рядом с кем бы он не ел бенто в обеденный перерыв — едва ли кому-нибудь когда-нибудь выпадет столь интимная возможность.
Включив воду погорячее, и усевшись прямо под душ, эти двое любили вести молчаливые разговоры. Тонкие белые руки неизменно покоились на широченных смуглых плечах, а шепот в ухо более не возбуждал, но делал вещь еще более волшебную. Он говорил — тебе не нужно возвращаться домой, ведь я и есть твой дом.
Вскоре свет в раздевалке гас и слышался щелчок закрывшейся двери.
Да, как же повезло этим двоим, что стены не умеют говорить.
