У вас семь новых сообщений - Стюарт Льюис

Глава 48

Софиты

Все в гостинице Дарии покрыто позолотой, и зеркала в холле в шикарных рамах. Если вас интересует мое мнение, то это слишком, но я не жалуюсь. Я забираю ключ у администратора и, зайдя в номер, пишу Ричарду смс:
Все в порядке. Меня только один раз изнасиловали в поезде.
Через минуту он отвечает:
Ха-ха. Привет твоему вундеркинду.
У душа целых три головки, и я пугаюсь, когда они включаются все одновременно. Я не могу не думать об Оливере и о том, что сегодня наконец снова его увижу. Мы живем друг напротив друга, и мне пришлось ехать в Париж, чтобы увидеться с ним, — разве не странно? Я напоминаю себе спросить у него, что говорил Тайл про папу. Этот вопрос с тех пор не дает мне покоя.
Я крашу ресницы, слегка касаюсь блеском губ и надеваю свой любимый джинсовый пиджак. Я опаздываю на концерт из-за пробок. Лучше было бы отправиться на метро, но Ричард заставил меня пообещать, что я буду ездить только на такси. Первый солист — пианист из Кореи лет десяти на вид, как раз заканчивает, когда я захожу в зал. Публика сходит с ума — разумеется, он в десять лет играет Шопена лучше, чем сам Шопен в свое время. Следующие два произведения очень красивые, но печальные — в последнее время меня преследует это сочетание. На стоячих местах только мужчины, вероятно, женщинам и девушкам эти билеты не продают, потому-то тот парень в кассе мне их и не предложил. Мальчик-скейтер знал: я выдержу. Хорошо, что он меня поддержал.
Когда Оливер выходит на сцену, я чувствую себя какой-то глупой героиней романтической комедии. У меня сбивается дыхание, и я прикрываю ладонью рот. На нем темно-синий костюм, волосы лежат как обычно. Так здорово, я надеялась, что он не станет их укладывать. Он нервничает и, прежде чем начать играть, внимательно смотрит в зал, как будто ищет кого-то. Отца?
Он начинает слегка неуверенно, но быстро погружается в музыку, как и публика. Для стоячих мест не осталось программок, но когда он заканчивает играть, я замечаю одну на полу, тут же хватаю ее и открываю на страничке с его биографией. В самом низу кое-что написано. Я читаю эту строчку, и у меня снова сбивается дыхание.
ЭТО ВЫСТУПЛЕНИЕ Я ПОСВЯЩАЮ ДЕВУШКЕ ПО ИМЕНИ ПЯТНАДЦАТЬ.
Чтобы удержаться на ногах, я вынуждена прислониться к колонне. Он знал, что я тут буду? Я так горжусь им, что не в состоянии на него сердиться. Публика буквально сходит с ума. Я хлопаю так сильно, что у меня начинают болеть руки. Последнюю пьесу я пропускаю — мне нужно подышать.
Я выхожу на улицу и чувствую прилив ночной энергии, как будто все возможно. Я пишу Ричарду:
Он посвятил выступление мне!
Он отвечает:
И правильно сделал!
Двери зала распахиваются, и зрители начинают выходить на улицу. Не представляю, как мне его искать. Я решаю заглянуть за угол. Разумеется, вот что-то похожее на служебный вход. Я чувствую себя фанаткой или одним из этих папарацци, которые дежурят у ресторана, если мой отец ужинает с какой-то знаменитостью. Мне кажется, проходит час, прежде чем оттуда выходит Оливер с мужчиной, знакомым мне по фотографиям у них на лестнице. С отцом.
— Пятнадцать! — кричит он и сует футляр с виолончелью в руки отцу. — Ты приехала!
Отца, судя по его виду, все это безумно раздражает. Неожиданно я не могу найти слов. Он жестом просит отца оставить нас ненадолго.
— Спасибо за посвящение, — наконец произношу я.
Он краснеет, и, вынуждена признать, становится еще более очаровательным, чем обычно.
— Я скучаю по тебе. А теперь, когда с концертом покончено, он от меня отстанет. Ты не представляешь. Такое чувство, что у меня со спины сняли мешок с цементом. Поэтому я и… ох, Пятнадцать, мне столько надо тебе сказать… — Он смотрит на отца, который явно пишет гневное сообщение. — Когда ты возвращаешься в Нью-Йорк?
— Где-то через неделю.
— Мы завтра едем в Лондон. Посмотреть, где я буду учиться дальше.
— А не рановато?
Он шепчет так, чтобы отец не слышал:
— Его волнуют только мои оценки и виолончель. Ничего не могу с этим поделать.
— Кстати, я кое-что должна у тебя спросить. Тайл сказал, ты знаешь что-то…
— О твоем отце. Да. Этот парень способен вытянуть душу. Ничего особенного, но я хотел тебе рассказать и никак не мог найти подходящий момент.
— Итак?
— Это было… Не знаю, два или три года назад. Я видел, как он целуется с женщиной перед вашим домом, я запомнил, потому что это была известная актриса и мама ее узнала.
— Он постоянно целует актрис.
— Да, но мне кажется, это был не просто поцелуй. Смысл в том, что, может быть, твой отец тоже не идеален.
Я смотрю на стену здания, с которой слезает краска. Недостатки. Да, отец не идеален, но мне не нужно другого. Я чувствую, что мне хочется за него заступиться.
— Почему ты мне об этом рассказываешь?
Открывается дверь, и выходит мальчик-скрипач в окружении толпы. Мы отпрыгиваем с дороги.
— Слушай, я же сказал, наверное, тут нет ничего особенного. Я просто подумал, что тебе надо это знать, учитывая все произошедшее.
Он выглядит неуверенным, но говорит искренне. Я не могу понять, почему сначала мне пришлось услышать об этом от Тайла, но сейчас мне все равно. Я в Париже, стою рядом с Оливером. Мгновение растягивается, но тут его отец призывно свистит.
— Ты теперь что, собака?
— Вроде того. Ну ладно, Пятнадцать, увидимся в Сентрал-Парк-Уэст? Я все объясню.
— Ладно.
Он наклоняется ко мне, застывает и, увидев, что его отец не смотрит, быстро целует меня. Меня переполняют чувства, а лицо горит так, что, наверное, из ушей валит дым.
Я провожаю их взглядом. Тут, словно из ниоткуда, рядом появляется мальчик-скейтер и говорит.
— Да, твой музыкант ничего так. Ну а я?
Я смеюсь.
— Ты тоже ничего, но слишком стараешься. И твоя прическа — это слишком.
Он делает вид, что вынимает из груди стрелу:
— Больно.
— Но спасибо, что помог.