У вас семь новых сообщений - Стюарт Льюис

Глава 44

Личные вещи

Прежде чем я засыпаю, Ричард заходит ко мне и осторожно садится на кровать.
— Все от тебя в восторге.
— Спасибо. Было так здорово. У вас тут какая-то невероятная жизнь.
— Ну, наша жизнь состоит не только из гламура, хотя при малейшей возможности мы стараемся не отказываться от него. Кстати, насчет Изабеллы…
— Она лесбиянка.
Он смеется:
— Не совсем. У них с мужем, как это принято называть «свободные отношения», они оба могут ходить налево.
— Бред какой-то.
— Да, выглядит так, но в некоторых случаях это вполне естественно. В любом случае у нас с Джулианом не такие отношения. И у твоих родителей…
— Может быть, им как раз и стоило…
Ричард смотрит на меня так, будто я только что высказала глубокую мысль, хотя на самом деле я просто пыталась шутить.
— Ричард, когда ты смотришь на меня, кого ты видишь: сестру или племянницу?
Он снова удивленно смотрит на меня.
— Пожалуй обеих, — отвечает он, и я вижу, как на глазах у него выступают слезы.
— Почему она умерла?
Знаю, это глупый вопрос. Но не думаю, что когда-нибудь перестану его задавать. Ричард не отвечает. Вместо этого он целует меня в щеку, кладет руку мне на лоб, а потом идет за коробкой.
— В основном тут ничего важного, но я все равно сохранил их для тебя.
Я открываю коробку и первое, что вижу, — это расческа, инкрустированная похожими на бриллианты камушками.
— Они же не настоящие, верно?
Ричард фыркает.
— Шутишь? В противном случае я бы ее уже продал и купил бы «роллс-ройс». — Он забирает у меня расческу и гладит ее длинными загорелыми пальцами. — Она как-то купила ее в аэропорту. Ей всегда нравились блестящие вещи. В умеренных количествах, разумеется.
Следующим я достаю из коробки белый шарф с вышитыми по краям маленькими красными цветочками. Совершенно в ее вкусе. Мне становится невыносимо грустно. Я откладываю шарф на ночной столик и беру следующий предмет — часы с собачкой Снупи на циферблате.
— Она обожала Снупи, — поясняет Ричард, — с тех пор как мы были детьми. У нее была мягкая игрушка в виде него, у которой оторвались уши, но твоя мама не позволяла ее выкинуть, пока игрушка не превратилась в лохмотья.
Я откладываю часы, решая хранить их всю жизнь. На дне лежит несколько писем, адресованных Ричарду. Судя по штампу, они отправлены из Нью-Йорка.
— Представляешь? — говорит Ричард. — Это было еще до электронной почты.
Я вижу ее почерк, высокие буквы с завитками, я пишу так же.
— Думаю, в этих письмах нет ничего, чего бы ты уже не знала, а я не знаю лучшего способа подобраться к человеку поближе, чем прочитать письмо, которое он написал. А это, — произносит он, беря в руки коробочку для пилюль, — принадлежало еще нашей матери. Так что, если ты не против, я хотел бы оставить ее себе.
— Конечно. Еще что-нибудь осталось?
— Только это.
Он протягивает мне нашу с Тайлом пожелтевшую фотографию. Мы сидим на скамейке в Центральном парке и болтаем ногами в воздухе. Тайл улыбается во весь рот, а я смотрю вдаль и, можно подумать, вижу там что-то страшное. Будущее?
Я кладу фотографию и часы на ночной столик и говорю:
— Наверное, хватит на сегодня воспоминаний.
— Хорошо. — Ричард еще раз легонько целует меня и на прощание говорит: — Songni di d’oro.
Это значит что-то вроде «приятных снов». Мама так же желала мне спокойной ночи. Сначала я думала, что это глупо, но потом поняла: это делало ее не такой, как остальные, не такой, как обычные мамы. Она была яркой личностью, и даже теперь, когда ее нет, ее присутствие заметно везде: в моих широко расставленных глазах, в мягких интонациях Ричарда, в часах со Снупи, в расческе со стразами. Я любила ее больше всего на свете, но иногда хочется, чтобы она оставила меня в покое хоть на денек. И у меня такое чувство, что этого не случится. Смерть сурово обходится с теми, кто остается жить.
От бассейна доносятся голоса, и я выглядываю в окно. Чарлз держит на руках уснувшую дочь и целует Бриджит, они отражаются в темной воде. Их поза и движения так гармоничны, будто вся их жизнь вела к этому моменту.
Я ложусь и закрываю глаза.
Утром я обнаруживаю на дне коробки среди писем кое-что еще. Это визитка Коула, на которой указан его итальянский адрес. На обратной стороне от руки написан его сотовый в сопровождении смайлика и чего-то, похожего на сердце. Разумеется. Я одеваюсь, кладу визитку в карман джинсов и спускаюсь вниз. На столе меня ждет записка от Джулиана со стрелками, указывающими на чернику и овсянку. Я наливаю себе немного сока и в итоге выпиваю два стакана. Овсянка, разумеется, приготовлена идеально. Дом опять в моем распоряжении, так что я решаю принять ванну, почитать книжку, а потом подремать. Проснувшись, я понимаю, что наконец справилась с разницей во времени. Я завязываю мамин шарф так, как носит шарфы Изабелла, спускаюсь вниз и делаю себе бутерброд с сыром. Телефон звонит не умолкая, так что приходится взять трубку.
— Луна! Как здорово, что я тебя застал!
— Да, прости папа, у меня голова идет кругом.
— Ты в порядке?
— Да. Думаю, приехав сюда, я смогла, как ты говоришь, посмотреть на все со стороны.
— Хорошее дело.
Я поигрываю концами шарфа.
— Как ты сам? Как фильм?
— Очень хорошо. Несколько дней не видел Элизу, но мы договорились встретиться сегодня вечером.
— Хорошо. — Никогда бы не подумала, что буду поддерживать их с Элизой отношения. Разве я не должна злиться?
— Слушай, я отправил тебе посылку с индийскими чипсами, которые ты так любишь, твоим табелем, и Тайл тоже кое-что туда положил.
— Ясно, спасибо.
— Передавай ребятам привет от меня, ладно? И пожалуйста, будь осторожна. Я знаю, что ты развита не по годам, но тебе все-таки пятнадцать, и ты в чужой стране.
— Знаю, знаю, я могу сбежать с цыганами.
— Пиши хотя бы через день, ладно?
— Ладно.
— Ну хорошо, Тайл хочет тебе что-то сказать.
— Пока, папа.
Тайл берет трубку, я чувствую, что он нервничает, но не могу понять почему. Я слышу, как закрывается дверь, и он говорит:
— Извини, я ждал, пока папа уйдет. Слушай, Оливер сказал мне, что он что-то видел и знает кое-что о папе.
— Что?
— Ну, в том-то и дело. Он вел себя как-то странно. Ничего мне не сказал, просто намекнул и все.
Действительно странно.
— Так на что он намекнул?
— Луна, успокойся. Поговоришь с ним, когда вернешься. Ты уже ела пиццу? Лучше, чем у Рэя?
— Пока нет, но лазанья тут очень ничего.
— Ладно, привези мне футболок. Только ничего желтого. Мне пора.
Он кладет трубку, я вздыхаю и на какое-то мгновение чувствую, что скучаю по Нью-Йорку.