Последний Баливер. Песня жертвы.

Глава 2. Власть, безумие, страсть(часть 2)

Они ушли достаточно далеко, чтобы не слышать обряда. Нашли небольшую поляну. Воротислав занял, поросший мхом, поваленный ствол сосны. Его сухие и грубые ладони покрылись изумрудными прожилками. Он коснулся носа, поправил хрящ с противным хрустом, а когда убрал руки, на месте раны был уже затянувшийся шрам. Ачима стояла в центре, наблюдая за самолечением брата.

- Ох, и тяжелый же у него кулак, в голове до сих пор лисы пляшут, - усмехнулся витязь. – Сестрица, не гневайся. – Этот взгляд княгини он знал очень хорошо, даже несмотря на то, как умело она могла скрывать эмоции.

- Почему ты не усилил отряды близ Старбора, братец?

- Сразу к делу значится, ну хорошо, - Воротислав обтер лицо и плечи от пота. – Я уже тебе говорил, почему не посылаю дружинников. Бранимир медлит, его мятежники сидят по норам в этом старом бору. К тому же, народ не хочет резать руммов, моя дружина не хочет резать руммов, да и я не хочу, - последние слова он намеренно подчеркнул своим могучим голосом.

- Разве дружина не должна подчиняться своему старшому воеводе? Может я ошиблась, когда поставила тебя во главе? – ни единая мышца на лице княгини не дрогнула, а голос был холодным и неживым.

- Сестрица, не ты меня поставила во главе войска, а князь, - улыбнулся Воротислав. – Но дело не во мне, а в народе. Прежде чем говорить такое, вспомнила бы великого князя Мстислава, который приказал своей армии казнить тысячи детей в назидание тем, кто не хотел подчиниться. Что с ним стало, сестрица?

- Его схватили ночью, и с утра утопили в Валуге, - ответила Ачима, поморщившись.

- Вот именно. У меня язык не повернется сказать, что Мстислав был плохим воином или недостойным руммом. За ним шли, ради него убивали. Но у всего есть предел. И он его переступил. Да, что там говорить. Коль уж я бы на месте предателей князя поступил точно также, пусть даже за это меня самого на кол посадят. То же самое и сейчас. Бранимир отлично понимает эту границу и не переступает ее, и ты, коль уж хочешь удержать своего сына у власти, должна эту границу соблюдать.

Ачима отвернулась, сдерживая порыв гнева. Брат слишком хорошо ее знал, слишком умело бил по слабым местам. Его лицо при этом выражало лишь одно: «Я вижу тебя насквозь, только я могу это делать, потому что знаю тебя лучше любого другого человека».