"Навстречу мечте" Люси Кларк

Глава 9 Теперь

Лана в Морском спасательном центре, и ее взгляд прикован к радиоприемнику на столе.
«Радиомаяк прикреплен к телу».
Картер откладывает рацию и нерешительным движением касается пальцами своих усов.
– Чье тело? – спрашивает Лана, поражаясь тому, какой слабый и дрожащий у нее голос.
Картер оборачивается и удивленно смотрит на Лану, будто забыл, что она здесь.
– Чье тело нашли вместе с радиомаяком? – повторяет она, не дождавшись ответа.
– Сведений нет, – качает головой Пол. – Вертолет получил только визуальное опознавание, тело по-прежнему в воде.
Лана по очереди думает о всех членах команды, пытаясь представить каждого из них погибшим.
Кто же это?
Она словно играет в русскую рулетку, и единственная пуля – в ее воображении.
Перед глазами появляется ужасающая картина: Китти лежит лицом вниз на поверхности воды, темные волосы разметались вокруг головы, напоминая лужу крови.
Лана закрывает рот рукой. Тело трясет, ее пробирает дрожь.
Только не Китти. Пожалуйста, только не Китти.
Лучше бы... лучше бы кто-то другой из пятерых? От одной мысли об этом становится тошно. Когда-то все они были ее друзьями, как тут можно выбирать?
Коллега Пола Картера что-то тихо спрашивает у него. Лана пытается разобрать слова.
– Не понимаю, как кому-то удалось прикрепить радиомаяк к телу.
– Спасатели думают, он был в тревожном чемоданчике, который привязали к спине ремнями.
Зачем? Ведь аварийный радиомаяк должен быть на спасательном плоте.
– А остальные? – хрипло спрашивает Лана. – Они обнаружили спасательный плот? Обнаружили яхту?
Картер отводит взгляд. Его лоб блестит от пота.
– Пока нет, – тихим голосом отвечает он.
Лана понимает, почему у Картера такой потрясенный вид: даже если остальные члены команды выбрались на спасательный плот, теперь они будут дрейфовать, подгоняемые ветрами и течениями, и без радиомаяка их не засечь. Конечно, вертолет продолжит поиски, но среди бурных вод и высоких волн можно не заметить даже целую яхту, не говоря уже о плоте.
– Лана, может, вам лучше пройти в комнату ожидания? – доброжелательно обратилась к ней коллега Картера. – Давайте я вас отведу.
Лана качает головой. Она хочет остаться здесь и быть рядом с Картером, когда тот получит новые сведения.
– Отличная идея, – растерянно добавляет Картер, возвращаясь за свой рабочий стол.
Лану выводят из кабинета.
В конце длинного коридора перед Ланой открывают дверь в белую комнату. Ничего лишнего, только восемь пластиковых стульев стоят полукругом. На столе кувшин с водой и стопка пластиковых стаканчиков.
Лана так уставилась на них, что коллега Пола предлагает:
– Сделать вам чай или кофе?
– Не надо, – отказывается Лана. Ей хочется побыть одной.
Когда женщина удаляется, Лана подходит к нише с окном – выступ такой низкий и широкий, что можно присесть. Она прижимает колени к груди и смотрит в окно: по площадке ловко маневрирует автопогрузчик. В небе появляются тучи, «сгущаются», как сказал бы ее отец. Пойдет ли дождь?
В первые несколько недель на «Лазурной» небо было безоблачным; целыми днями они плавали среди невероятных кораллов, ели свежевыловленную рыбу и экзотические фрукты, исследовали тайные бухты и пляжи.
Иногда, в безветренные дни, они с Китти выбирались в море на доске для серфинга: Китти сидела спереди, сжав ноги, с волос по спине капало. Лана стояла позади, широко расставив ноги и согнув колени, и гребла веслом по прозрачной воде.
– Давай к мангровым деревьям, – предложила Китти как-то вечером. Солнце катилось за горизонт позади них, длинные тени подруг легли на море. В соленом бризе Лана почувствовала запах растительности: они приближались к мангровому лесу, извилистые стволы вырастали из мелководья.
Китти вглядывалась в воду, наблюдая за шустрым косяком крошечных серебристых рыбок. Вдруг рыбки выпрыгнули на поверхность, перевернулись в воздухе и нырнули обратно.
– Ты видела? – засмеялась Китти, повернувшись к Лане. Ее движение нарушило равновесие, и доска покачнулась. Безумно размахивая руками, подруги упали, Китти завизжала.
До мангрового леса они так и не добрались – лежали, оперевшись о доску и болтая ногами в воде. Вечернее солнце обсушило их плечи, оставив на коже завитки из крупинок соли.
Глядя на залитую золотом лучей «Лазурную», Китти сказала:
– Это самый счастливый момент моей жизни.
Именно такие воспоминания, будто отпечатавшиеся в памяти и вот так внезапно приходящие в голову, заставляют Лану осознать: несмотря на все, что случилось в последние дни на «Лазурной», Китти все равно ее лучшая подруга. Это Китти заплетала бусины в ее косы тем жарким летом, когда им исполнилось двенадцать и большую часть времени они проводили, прыгая через брызгалку в саду Ланы; это Китти тусовалась с ней в скейт-парке, сидела на каменной скамейке и слушала стук колес в хафпайпе; это Китти отговорила ее бросать учебу и сказала то, что Лана так хотела услышать: «Даже не вздумай, у тебя очень хорошо получается».
Некоторые коллекционировали друзей, как значки; Лана же выбрала одну подругу – и та стала ей настолько близка, что теперь, когда она лишилась Китти, что-то будто вырвали из груди.
Покидая «Лазурную», Лана не задумывалась о том, что может больше никогда не увидеть Китти. Вдруг именно ее тело обнаружили вместе с радиомаяком? Вдруг то был их последний разговор, когда слова Ланы, полные обиды и злости, острыми ножами вонзились в сердце подруги? Китти была тем единственным человеком, который говорил на ее тайном языке, Китти ничего не требовалось объяснять. Ей всегда можно было позвонить среди ночи, когда весь мир погружался во тьму. Но теперь Китти где-то там, в море, а Лана здесь, на суше, в тепле и безопасности.
Они должны были быть вместе. Так было предназначено.
Проходит час, новостей нет. Лана достает из кармана мобильный. Известить отца Китти?.. Рассказать ему обо всем?
В детстве Лана с любопытством смотрела на папу Китти. Он спал на кровати с водяным матрасом, громко включал музыку и укладывал волосы гелем, даже когда ему было за пятьдесят. Иногда он ходил по дому, пританцовывая, хватал Китти и начинал плясать с ней по всей гостиной, поднимал дочь так, что она едва касалась пальцами пола. Лана пыталась представить на его месте своего отца, который любил слушать радиопостановки и выпивал раз в неделю, по воскресеньям, две бутылки пива, но не получалось. Однако она не завидовала Китти, потому что чаще ее отец все-таки не танцевал, а с криками носился по дому, хлопая дверьми и матерясь. Китти никогда не произносила вслух слово «алкоголик», но все и так было понятно.
Большую часть времени она проводила у Ланы: там Китти не приходилось волноваться, во сколько папа придет домой и в каком он будет настроении. Жизнь Китти с ее отцом казалась Лане поездкой на американских горках с закрытыми глазами – не знаешь, когда будет следующий крутой спуск. Иногда он брал подруг с собой в паб, покупал им выпить и хвалился перед друзьями своей «красавицей Китти», – а иногда обзывал дочь ленивой коровой и говорил, что ей никогда не стать актрисой. Перемены его настроения оставили глубокие раны в душе Китти, и это Лане пришлось их залечивать.
Лана вертит в руках телефон, кладет обратно в карман. Она позвонит отцу Китти, когда узнает что-то определенное.
В комнату ожидания заходит Пол Картер, за ним – средних лет пара. На женщине новые спортивные туфли, джинсы и свитер с V-образным вырезом, густые светлые волосы собраны в хвост. Мужчина – наверное, ее муж – выдвигает ей пластиковый стул на металлических ножках; когда она садится, тот скрипит.
– Я вернусь, как только получим какую-либо информацию, – говорит Картер и выходит из комнаты, пока его не остановили.
– Привет, – здоровается Лана, не отводя глаз от супругов. Родители Денни? Они ведь живут в Новой Зеландии. Все же Лана представляла их другими. Денни рассказывал, что его мама – учительница начальных классов и ездит на работу на велике двадцатилетней давности с корзинкой, а отец после выхода на пенсию открыл небольшую лодочную мастерскую.
– Привет, я Кристел, а это мой муж Питер.
Кончиком пальца Питер поправляет очки без оправы и кивает Лане.
– У вас тоже на яхте родные? – спрашивает Кристел.
– Китти, моя лучшая подруга.
Она кивает.
– Просто невыносимо... На борту была наша дочь. Мишель Кизер.
Лана понимает не сразу. Она покинула яхту несколько месяцев назад, и за это время к команде мог присоединиться кто-то еще... Но нет, на доске в кабинете был список с именами. Лана снова смотрит на женщину: густые светлые волосы, гладкая загорелая кожа, правильные приятные черты лица. Мишель. Шелл.
– Вы родители Шелл. Из Онтарио.
– Вы знаете Шелл? – оживляется Кристел.
– Мы вместе плавали на «Лазурной».
– Правда? Яхта была хорошая? В смысле, безопасная? Питер учил ее мореходству, правда, Питер? – говорит мама Шелл, поворачиваясь к мужу.
– Мы живем у озера, Шелл познакомилась с плаванием раньше, чем научилась ходить, но в море под парусами она не бывала. По крайней мере, со мной. – Затем Питер добавляет: – Хотя она бы справилась в чрезвычайной ситуации. Шелл мыслит нестандартно. Я уверен, она бы не запаниковала и действовала бы спокойно.
– Так что произошло? – спрашивает мама Шелл. – Нам толком ничего не сказали, кроме того, что яхта попала в беду и затонула.
Лана думает о прикрепленном к телу радиомаяке.
– Я сама почти ничего не знаю, извините.
– Как-то все странно, – резко качнув головой, говорит отец Шелл. – Я проверял прогноз, ничего особо страшного не предвещали: ни слишком низкого давления, ни больших волн. Все члены команды – неплохие мореходы. Капитан, как я понимаю, опытный парень – он ведь должен соблюдать технику безопасности, надеть на всех спасательные жилеты?
Лана вспоминает, как они расслабленно слонялись по палубе – ребята в плавках, девчонки в купальниках, припекало солнце. О спасательных жилетах не думали.
– С ними все будет хорошо, я уверена.
Как и родители Шелл, она пытается представить, что могло случиться. Отчего яхта затонула? Почему радиомаяк прикрепили к телу? К трупу?
– Шелл была счастлива? – спрашивает Кристел.
– Она писала вам, – отвечает Лана, вспоминая, как Шелл отправляла родителям открытки и как ее глаза наполнялись слезами, когда разговор заходил о них. – Каждую неделю.
Мама Шелл напрягается, переводит взгляд на мужа. Наверное, слова Ланы прозвучали слишком резко.
– Да, писала, – кратко отзывается Питер.
Некоторое время все трое молчат. Мама Шелл заламывает руки, комнату наполняет металлический звон браслетов. Наконец муж накрывает ее руки ладонью – то ли хочет успокоить, то ли просто раздражен.
Мама Шелл смотрит в окно.
– Шелл, наверное, рассказывала, что она уехала из дома... в сложный момент.
– Да.
– Мы сожалеем об этом, очень сожалеем. Поэтому и приехали. Хотели приехать в Новую Зеландию, сделать ей сюрприз.
– Шелл не знала?
Кристел качает головой.
– В своей последней открытке она сообщила, что здесь она сойдет на берег. – Кристел бросает взгляд на мужа: он потирает лысеющий затылок. – Мы поговорили об этом... и поняли, что не хотим больше упустить ни одного момента жизни нашей дочери. Вот и прилетели.
Питер закидывает голову, смотрит в потолок.
– Надо было сообщить ей, что мы едем, что ждем ее. Может, тогда бы все было по-другому.
Теперь Кристел берет его за руку.
– Не кори себя.
– Как не корить? Ты хотела связаться с Шелл еще несколько месяцев назад! Ты вообще не хотела отпускать ее! – Питер нервно сглатывает. – Это из-за меня она исчезла из нашей жизни, хотя я должен был сказать, что буду любить ее, несмотря ни на что. – Он замолкает. – А я не сказал.
Голова Питера склоняется, будто на нее давит тяжкий груз. Жена обнимает его, притягивает к себе. Их лица полны сожаления.
Лана отворачивается и смотрит в окно. Иногда сожаление проникает под самую кожу, чтобы обосноваться внутри, и тогда от него не убежать. Лану до сих пор преследуют воспоминания о том, что случилось, когда они плыли из Филиппин на Палау. Она пыталась забыть об этом, выкинуть из головы все эти вопросы, но от них не спрятаться – эти воспоминания по-прежнему отчетливые и яркие, как только что пролившаяся кровь.