Фамильный перстень

Глава 5

Гермиона проснулась от того, что шее было щекотно от теплого дыхания обнимающего её мужчины.
... Рон вернулся...
Она положила ладонь поверх его руки и недоуменно нахмурилась — запястье было изящней, пальцы длиннее и тоньше. Не открывая глаз, Гермиона перевернулась на другой бок, аккуратно высвобождая волосы. Услышала приглушенное недовольное ворчание, распахнула глаза. И увидела лицо безмятежно спящего Малфоя в считанных сантиметрах от своего лица.
Гермионе стало страшно. Не от того, что рядом был яро ненавидящий её чистокровный Упивающийся, давний враг и, совершенно однозначно, рехнувшийся в Азкабане человек, который, без всякого сомнения, убьет её, для начала изрядно поиздевавшись и помучив, когда обнаружит в своей постели. Она со стыдом призналась себе, что дело было в другом. Нужно было бежать, спасаться из этого неправильно-уютного, упоительно-сладкого осознания его близости. Но Гермиону останавливала мысль, что ей вряд ли удастся уйти, не разбудив его. Судя по тому, как хорошо она выспалась, сон длился не меньше 10 часов, а Малфой спал еще дольше, значит, проснуться мог в любой момент.
Но стоило хотя бы попытаться выбраться. Предельно аккуратным движением Гермиона обхватила за запястье его руку, покоящуюся на её пояснице, и потянула вверх. Безвольно повисшие, расслабленные пальцы прочертили следы по её обнаженной коже в том месте, где джемпер задрался во сне. Гермиона резко втянула воздух сквозь сжатые зубы. Его пальцы были прохладными, но оставляемые ими следы пылали огнем, посылая волны мелкой дрожи. Что происходит? Это же Малфой. Все, что между ними было, есть и будет — это взаимная ненависть.
В её жизни был только один мужчина — Рон, и Гермиона никогда не желала никого другого. Это просто наложившиеся друг на друга усталость, страх, кипящий в крови адреналин, его умиротворенный вид, из-за которого Малфой казался неопасным, его неожиданно открывшаяся ей красота, его умопомрачительно-дурманящий запах.
Бежать, скорее бежать.
Больше не задумываясь над аккуратностью, Гермиона сбросила его руку и соскочила с кровати, метнулась к двери, чуть не забыв поднять с пола сапоги. Только закрыв за собой дверь, она почувствовала себя в некоторой безопасности.
Убегая, Гермиона ни разу не оглянулась проверить, разбудила она Малфоя или нет — и хорошо, потому что если бы она увидела, что он, полностью проснувшийся, хмурится ей вслед, она бы больше никогда не вернулась в мэнор, попросила бы освободить её от задания и не ходила бы в те места, где они могли бы столкнуться. И вся эта история просто не случилась бы.

Оказавшись в своей квартире и захлопнув дверь, Гермиона сползла по ней на пол с тихим стоном. Впереди еще было полдня и целая ночь, чтобы привести мысли в порядок.
Она не имела права так расслабляться. Как вообще она могла себе позволить уснуть в Малфой-мэноре! Мерлин, да это сродни самоубийству! Ведь если бы Малфой не был таким уставшим, если бы он проснулся и увидел её... чем бы это обернулось?
Некоторую часть своего непреодолимого влечения Гермиона могла бы списать на то, что просто любила красоту — в любом её проявлении. Она искренне наслаждалась, созерцая изысканные и точные линии, чистые цвета и оттенки — и здесь Малфою не было равных. Даже в своем изможденном состоянии, с черными кругами под глазами, он напоминал ей античные статуи, чья красота была неоспорима и неприкосновенна. Но он-то был живым существом, дышащим, излучающим свою яркую индивидуальность так сильно, что она всегда немного робела в его присутствии, даже когда они были совсем детьми. Гермиона до сих пор слабо понимала, как решилась ударить его на 3 курсе. Да, Малфой был невыносимым засранцем, но, черт возьми, даже его оскорбления были не лишены привлекательности. Он умело бросал больно жалящие фразы, и Гермиона не раз пожалела, что они враги. Только в нем она чувствовала ум достаточно изощренный, чтоб заинтересовать её. Но Малфой ненавидел её всем сердцем, и Гермиона через какое-то время научила себя отвечать ему тем же.
Но такого объяснения явно недостаточно. Как понять, почему она позволила себе, пусть и мысленно, изменить мужу? А ведь она позволила бы этому случиться и наяву, если бы Малфой захотел. Но он не видел в ней человека — никогда — и это было достаточным гарантом её фактической верности.
В голове роились тысячи вопросов, но ни на один не было ответа. Совершенно точно Гермиона знала только одно — ей нестерпимо хочется прикоснуться к Малфою снова.