Прощай, любовь, когда-нибудь звони

14.

    Как давно я не чувствовал себя таким пустым? Достаточно. Хотя, по правде говоря, до Анастейши я всегда был пуст — в этом и заключалось моё счастье, моя уверенность в себе и в завтрашнем дне. Если у тебя нет сердца — никто не сможет его разбить, верно?

— Ну, куда ты пойдёшь?.. — безнадёжно выдыхаю я. Её просто невозможно переубедить. В ответ на мои мольбы лишь холод и упрямство. — Подожди пару дней, Анастейша.

Она не реагирует. Продолжает методично складывать свои вещи в чемодан, наполненный уже наполовину. Забирает всё, чтобы не оставить напоминания о себе, вот только вещи, которые подарил я — обходит стороной. Это смешно.

За этим делом я и застал Анастейшу утром, когда хотел объяснить, что вчера она не так поняла меня. Слишком быстро ушла, закрыв дверь на замок прямо перед моим носом.

А теперь, увидев её руки, орудующие с лихорадочной быстротой, и упрямо вздёрнутый подбородок, я понял, что опоздал. Анастейша уже всё решила. Она всегда поступала так, когда ей было больно.

Сегодня в её боли виноват я. Какая разница, что мне тоже больно? Так тебе и надо, Грей.

— Сколько я тебе должна? — она останавливается и поворачивается в мою сторону.
Несколько секунд я стою, отупев.

— Должна?

— Да, за всю твою помощь, — последнее слово она словно выплёвывает. — За то, что жила здесь, ела твою еду, ездила на твоей машине...

— Прекрати, твою мать! — я почти рычу из-за сжатых зубов, потому что челюсть дрожит. Сумасшедшая! — Думаешь, я сильно обеднел от этого? Никогда не говори о том...

— Я не хочу быть обязанной тебе. Когда люди одалживают что-либо у других людей, это подразумевает, что они вернут то, что взяли. Спасибо, Кристиан, что помог, но я хочу отдать долг, — Анастейша смотрит на меня, но я чувствую, что она меня не видит.

Я подхожу к ней, медленно, стараясь себя контролировать, потому что не знаю, что с ней происходит. Не знаю, что чувствую, и это убивает меня.

Она моментально вздёргивает подбородок, как только замечает движение, и в голубых глазах я вижу решительное сопротивление.

Ты останавливаешь меня, детка?

— Если ты ещё раз скажешь... — я сглатываю и вдыхаю побольше воздуха. Её тоже можно понять. Успокойся, Грей. — Зачем уходить сегодня? Я тебя не выгоняю. Ты как всегда меня не поняла.

— Да, наверное, — она зло усмехается, словно подразумевает что-то другое, заставляя меня на секунду ужаснуться. Это не та Анастейша, которую я знаю.

— Хватит, — резко обрываю её я. Она лишь приподнимает бровь и отворачивается к чемодану. — Значит, тебя ничем не остановить? — спрашиваю скорее у себя, чем у неё. Ана молчит, продолжая складывать то, что ещё осталось. — Позавтракаешь хотя бы?

Эта холодная отчуждённость не приносит облегчения. Я так хотел, чтобы она меня забыла, была счастлива и уверенна в себе. Но это же Ана, чёрт побери! Как она может забыть?

— Я прошу тебя всего лишь позавтракать со мной, потом можешь ехать, — я провожу рукой по волосам, глядя на её спину и спадающие волнами локоны. — Ну, так как?

— Спасибо, Кристиан, — на мгновение Анастейша замирает, когда произносит моё имя. Я даже слышу в голосе тёплые нотки..., но потом всё становится прежним. — Я не голодна. Позавтракаю в Джорджии. Хотя, правильнее сказать — поужинаю.

Ах, вот как. Теперь мне всё понятно. Даже удивляюсь своей глупости: как я раньше не догадался? Здесь её ничего не держит, а там — Фиона, мать, семья...

И это правильно. Там ей будет легче. Вдали от меня, конечно же. А, ты, Грей, круглый идиот, что отпускаешь её, но ведь по-другому нельзя.

— Ты слишком упрямая, Анастейша, — я ухожу в кабинет в надежде раствориться в работе. Есть не хочется. Без неё.


Я смотрю на гладкий серый стол, на котором мирно лежат бумаги, папки, корреспонденция, и мне хочется его перевернуть. Мысленно уже представляю эти бумаги, летящие во все стороны, папки, с грохотом обрушивающиеся на пол, стол, лежащий ножками к верху, и буря во мне немного успокаивается.

Но ненадолго.


Где-то через час бесцельного прохаживания по кабинету взад и вперёд, я слышу шум в коридоре, а за ним следует шарканье колёс чемодана. Хочется заткнуть уши и думать, что Анастейша до сих пор в своей комнате. Занята чем-нибудь незначительным. Чтением, например.

Однако я заставляю себя собраться и выхожу навстречу своему ужасу. Да, она здесь — идёт по направлению к выходу.

— Эй, — как-то тихо и жалобно говорю я. Как побитая собака, твою мать.

Она оборачивается, вздрогнув, и смотрит на меня.

— Это всё? Ничего не забыла?

Господи, как же глупо то, что я спрашиваю, но больше сказать-то и нечего. Да уж. Парадокс. Совершенно нечего сказать на прощанье самому близкому человеку. Ха-ха. Обхохочешься.

— Надеюсь, что нет. Не хотелось бы возвращаться, — отвечает она, отводя глаза.

— Проводить тебя?.. — не обращая внимания на предыдущий плевок в душу, я подхожу к Анастейше и хочу было взять чемодан, но она останавливает меня.

— Такси уже ждёт. Спасибо.

Почему её голос ещё печальнее, чем мой? Боится, что не сможет справиться в одиночку с Фионой? Глупая, я ведь тебе всё равно помогу, даже если придётся пойти на это обманом.

Вряд ли из-за меня такая расстроенная, иначе она осталась бы, поняла, что мне тоже плохо. Любящий человек не может не видеть такого. А тот, кто не любит... Впрочем, теперь это неважно.

Она разворачивается и идёт к самому холлу, ни на секунду не остановившись.

— До свидания, Анастейша.

— До свидания, Кристиан.

Ну, это хотя бы не «Прощай». Усмешка трогает мои губы. К сожалению, печальная.

Почему-то сейчас, при виде Анастейши, решительно закрывающей за собой дверь, я вспоминаю один день из прошлого.*


Конец летней поры, обеденное время. Машин на дорогах немного, особенно в этом районе. Я долго смотрю на небольшой, но довольно ухоженный частный домик. Маленькая дверь с потемневшей краской отражает солнечные лучи, отчего иногда кажется, что она горит. Словно говоря: «Беги, Кристиан, беги!».

Но, вопреки предостережениям, я подхожу к ней. Зачем ты пришёл? Сам ведь оттолкнул её.

Рука тянется к звонку и застывает в сантиметре. Нет, это неправильно. Анастейша наверняка нашла себе компанию — того идиотского мальчишку. Да и не захочет тебя видеть.

Ну, я же бываю иногда идиотом, так произошло и сейчас: нажимаю на звонок и отхожу на полшага назад. Только потом не вини себя, Грей.

Я ожидаю увидеть Анастейшу, ещё не до конца собранную: волосы смешно торчат из пучка, а халат еле прикрывает коленки. Но что-то идёт не так. Совсем не так. На пороге возникает этот идиот, которого я хотел убить ещё вчера. Так вот значит как...

Через секунду за его широкой спиной нарисовывается Анастейша, и по её изменившемуся лицу я понимаю, что гостей они не ждали. А ты на что рассчитывал? Конечно же, она с ним. И самое обидное — это внешний вид обоих. Только что проснулись. Вместе. Эта мысль вызывает у меня бешенство, которое наверняка написано на моём лице.

Заметив это, уголок губ стоящего напротив Кэша иронично поднимается. Ох, убить бы его на месте!

— Мистер Грей? Что привело вас сюда?

Вот самодовольный ублюдок! Как она может его терпеть?

— Я к Анастейше, — несмотря на все бушующие внутри чувства, холодный тон всё же получается прекрасно. Я бросаю вызов Кэшу взглядом.

— Зачем ты пришёл? — доносится взволнованный голос Анастейши, но я не реагирую. — Оставь нас, пожалуйста.

По всей видимости, последняя фраза предназначалась этому придурку, потому что он поворачивается к ней и недоумевающе смотрит. Затем произносит слова таким тоном, словно объясняет что-то маленькому ребёнку. Я хочу дать ему по морде. Анастейша умнее тебя в сто раз, тупой ты идиот!

— Я видел, в каком состоянии ты вернулась после встречи с этим, — кивает он на меня. — Что он может с тобой сделать? Подумай. Я тебя не оставлю, Ана.

— Кэш, это не твоё дело, — отрезает Анастейша и шагает ко мне, закрывая дверь. Я не могу сдержать восхищённого взгляда, но вовремя спохватываюсь.

Она выбрала не его. Неужели надежда ещё есть?

— Что он здесь делает? — я пытаюсь выглядеть безразлично. Вдруг она уже забыла меня? Что-то внутри болезненно сжимается. Нет, это не сердце, его у меня нет.

— О чём ты хотел поговорить? — она складывает руки на груди и вызывающе смотрит на меня. Смелая девочка, но ты не знаешь, с кем связалась. Её упрямство выводит меня из себя, и я взрываюсь.

— О чём? О нас, твою мать! Но я вижу, что тебе и так неплохо.

Грей, что же ты творишь?.. Но, увы, уже слишком поздно. Сказанных слов не вернуть назад.

— Угу, — мычит она, отчего мои кулаки невольно сжимаются. Где этот мальчишка? Я сейчас его разорву на кусочки.

Потом я замечаю в глазах Анастейши что-то, что действует на меня как ведро холодной воды. Она смотрит так, как раньше. Неужели?..

— Знаешь, Ана, я сейчас еле сдерживаю себя, чтобы не убить этого чёртового ублюдка, — я закрываю глаза на мгновение, так как снова вспоминаю его довольное лицо. — Я уже не знаю, как вернуть наши отношения. Всё, что я сказал вчера — правда. Но ты лгала, когда говорила, что любишь, да? Я тебе вообще безразличен?

— По-моему, вчера я ясно увидела, что это я тебе безразлична, а всё остальное уже не имеет значения, — она несколько секунд колеблется, а затем отворачивается. Ну уж нет! Я тебя к нему не пущу.

Руки сами обхватывают её талию к прижимают к моему телу.

— Ты. Мне. Нужна, — шепчу я, вдыхая её запах. Непередаваемый запах Анастейши, от которого сносит крышу к чертям.

— Ты эгоист, Кристиан, — невнятно бормочет она. Да, говори, что хочешь, но теперь ты в моих объятиях. Она снова предпринимает попытку увернуться, но тщетно.

— Ты почувствуешь, что между нами не всё кончено, — от этих слов Анастейша вдруг перестаёт вырываться. Да, правильно, детка, ты ведь любишь меня, я знаю. Она слишком близко. Настолько, что во мне поднимается буря. И, готов поспорить, в ней тоже.

— Ты что, глухой? Отпусти её, — резкий отвратительный голос врывается в уютную тишину.

Я отпускаю Анастейшу и прищуриваюсь. Какого хрена он припёрся?

Кэш скрещивает руки и с вызовом смотрит на меня. Да я бы уделал его с одного удара, если бы захотел. Беги, пока не поздно, малыш.

Окей, попытаемся по-хорошему.

— Кажется, тебе пора.

— Это тебе пора, мужик, — он чуть не фыркает, вызывая во мне первобытные чувства. — Ана, иди сюда.

Анастейша не двигается, и слава Богу. Просто смотрит на меня, иногда бросая пугливые взгляды на Кэша. Кажется, она за него боится. И правильно. Она слишком хорошо меня знает.

Но потом Ана делает шаг к нему, и я дёргаю её на себя. Нет, этот ублюдок тебя не получит. Ты моя.

— Я тебе сказал, убери от неё руки! — доносится его голос. Ну, наконец-то! Ты сам спровоцировал меня, малыш, теперь придётся отвечать.

Я отталкиваю Анастейшу в сторону и тут же натыкаюсь на стену из его рук. Ха, как смело.

Мой жёсткий удар, который заставил бы его отлететь к этой свежевыкрашенной тёмно-коричневой стене, проходит по воздуху. О-о-о, ублюдок, оказывается, ловок!

Я уже ничего не вижу и ничего не слышу, только вспоминаю Анастейшу, шагающую в объятия к этому... Перед глазами красная пелена из эмоций... или это кровь?

Вдруг до сознания доносится громкий звон и чувствую, как в ноги вонзается что-то маленькое и острое.

Анастейша стоит, тяжело дыша, и с возмущением смотрит на нас. Я в который раз восхищаюсь ею. Моя девочка.

— Вам не надоело? За что вы дерётесь? Точнее, за кого? Вы как безмозглые подростки и даже не думаете, что этим ничего не решаете. Уходите оба, не хочу никого видеть!

Она идёт к двери и захлопывает её так сильно, что я несколько секунд слышу эхо от удара, перед этим успев заметить её разгневанный взгляд, направленный на меня.


И в нём было столько решимости, сколько я видел в глаза Анастейши сегодня утром. Ни одна женщина в мире не смотрела на меня так, как она. И ни одна не бросала вызов своей судьбе. Она просто ушла, не имея ничего и не желая принимать от меня всё, что я смог бы ей дать.

Гордость. Вот что я в ней люблю. И что ненавижу в себе.


Одно ничего не значащее воспоминание заставило меня отказаться от такого возможного и реального счастья. Я всегда ненавидел воспоминания из детства, а сейчас чувствую это особенно сильно. Одна лишь боль и безысходность, больше ничего.

Я посмотрел на эту маленькую потерянную девочку, которая ждала свою мать, и увидел в ней себя. Такого же напуганного голодного мальчика с шрамами на теле, пролежавшего возле мёртвой матери-проститутки всю ночь.

Фиона... Боже, как я испугался этих серых глаз. Они были точно моими! Страдания — вот, что ждёт любого ребёнка рядом со мной. Я представил, что было бы, если бы моя мать осталась жива, и рядом с ней оказался мужчина — копия меня настоящего. Такой же жестокий, холодный, не понимающий чувств.

И этим «я» в прошлом был мамин сутенёр, который так часто бил меня и издевался. Я ведь всё помню, весь тот ужас при виде его перекошенного от гнева лица или злорадной ухмылочки, которые я так часто замечаю в себе.

Да я убил бы всё хорошее и тёплое, что есть в душе этой девочки так же, как убил это во мне тот мерзавец.

Страшное воспоминание всё решило, открыло глаза. Я никогда не стану ни хорошим отцом, ни мужем. Вот и всё. Обсуждать нечего.



Вид медленно потухающих огней большого города напомнил мне, что завтра рабочий день, а значит — предстоит много встреч и сделок, звонков и писем, ответов на вопросы и просьб работников. Я должен держать себя в узде, ведь от этого зависит благополучие нескольких сотен тысяч человек.

Наверное, так и должно быть. Кто-то остаётся ни с чем, а кто-то обретает всё. В жизни никогда не бывает полного благополучия. Тебе всегда нужно что-то. В этом и беда. И только самоконтролем можно запретить себе думать: если бы, да кабы.

Запретить мечтать, чувствовать. Запретить любить.