Когда растает снег на крыше

Коробка

Оставшийся промежуток дня, мне пришла в голову идея о том, почему бы не убраться у себя в комнате.
Весь хлам, которого, я уверена, что там очень много — нужно выгрести.
Виниловые диски моей тети Ви, я пожалуй оставлю. Пусть остаётся её светлая память о любви к великим французским композиторам того времени, которых она обожала больше, чем свой шкаф, зеркало которого я разбила ногой ещё в пятом классе. Она совсем на меня не кричала в тот день. Но ей очень хотелось. Я знала это. Знала и молчаливо сидела у себя в комнате, мгновенно наказанная мамой.

До самой ночи я проплакала над тётей. Я не могла не плакать. Она была моим самым лучшим другом. Другом, который однажды даже всхлипывал, ныл и плакал, ожидая из реанимации главного хирурга, практически вытаскивающего меня с того света. Оттуда, куда попала моя тётя спустя семь лет...

Коробки с вещами лежали посреди комнаты. Битком набитые моей верой, надеждой и любовью, я снова отказалась выгрести все это на чердак. В чердаке должно храниться только то, что ты готов сокрыть от себя навсегда. То, что кажется тебе таким плохим и ноющим в сердце.

Я выпала из сна посреди ночи. Ноги оказали, точка во лбу болела очень сильно. Мне снова становится также плохо, как это было семь лет назад...
«Я умру мучительно, или усну?» — подумала я, прежде чем осознать, что ноги только затекли, а во лбу болела точка, оставленная простым карандашом, «спящий» рядом со мной. Единственное, что являлось правдой — это рвота, которая мучила меня до утра. Я поела на ужин много блинов с малиновым вареньем и сырный суп по рецепту все той же, моей любимой тети Ви.

Продолжение следует...