Outcast: yes or no

Шестая. Наполненная безответными вопросами;

  На экране монитора разворачивается настоящая драма, подлинная, живая, такая, какую не снимет даже самый виртуозный режиссёр, и взгляд цепляется за чужие лица, за стекающие по ним слёзы, за ломаные позы. Фоном уговоры и увещевания, доносящиеся из колонок, и искорёженный звук музыкальной шкатулки, деревянное основание которой судорожно сжимают жилистые пальцы до ломоты в суставах.

Почему?

Почему эти люди плачут, боятся, переживают, не хотят делать друг другу больно? Чужие люди, не связанные между собой ничем, кроме пары ночей вместе. Они - соперники, они - те, кто должен бороться друг против друга в попытке обрести долгожданную свободу, но почему же марионетки застыли на своих местах, роняя слёзы и шепча беззвучное «нет», как заведённые? В среде, где каждый сам за себя, в мире, где сильный унижает слабого, в этой отвратительной помойной яме, в которую превратилась жалкая планетка под названием Земля, эти двое должны были перегрызть друг другу глотки за место под солнцем в самом прямом смысле.

Мин Юнги и Ким Тэхён.

Дикий волк-одиночка и трусливый заяц, что по непонятной причине был пригрет под боком хищника. Чужие друг другу люди, но один защищает другого. Сильный бережёт слабого, где это видано? Почему? Почему Юнги, что так рвался на свободу, сейчас отступает, давая шанс выбраться своему сопернику? Разве не он шёл по головам, разве не он постоянно подкрадывался, желая нанести подлый удар со спины? Разве не Мин Юнги брыкался, пинался, кусался, матерился, орал, срывая голос, угрожал, что вот он выберется и тогда... Что тогда, всегда оставалось нераскрытым, ведь препарат ещё никогда не подводил, и чужое тело обмякало в удерживающих его руках «докторов», но сейчас... Почему сейчас Юнги улыбается, садится на корточки и уговаривает?

А Ким Тэхён? Этот трус, что готов был умереть сразу же, лишь бы не мучиться. Трус, что ни во что не ставил свою жизнь, становясь добровольной покорной жертвой. Почему он вдруг воспылал такими сильными чувствами к Юнги? Почему он старался быть полезным ему, почему он помогал, почему закрывал своим телом, почему рыдал, волосы на себе рвал в переживаниях за старшего? Откуда всё это? Откуда привязанность, тепло, желание защищать и эта чёртова жертвенность?

- Жребий был брошен, - голос вороньим карканьем отражается от стен, царапая слух владельца, но тот смотрит дикими глазами на монитор, не морщится даже, лишь сжимает всё крепче и крепче шкатулку в руке, что жалобно трещит.

Да. Жребий был брошен и выбор сделан. Пожалуй, удачный расклад, как на взгляд Кукловода. Тэхён бы не страдал так сильно, если бы мог поменяться местами с Юнги. О да, мужчина уверен, этот мальчишка сам бы выхватил зажигалку из чужих рук, он бы поджёг себя своими же руками, лишь бы Юнги не пришлось брать грех на душу, как они это называют, лишь бы Юнги не терзался муками совести и мог в будущем спать спокойно по ночам. Мальчишка готов был умереть ради того, чтобы Юнги оказался на свободе, но почему? Всё ещё считает свою жизнь бесполезной, а потому не жалко пожертвовать ею ради другого? Но Тэхён так боится боли, он ужасно её боится, так почему же? А что же Юнги? Ему не страшно умереть? Ему не страшно сгореть заживо? Как может он в такой ситуации оставаться спокойным, успокаивать, подбадривать? Неужели он всё-таки достиг своего предела? Неужели он всё-таки сломался и теперь плевать хотел на всё, что происходит с ним и вокруг него?

Почему они поступают так?

Звук музыкальной шкатулки режет слух, и вскоре та разбивается о стену, разлетаясь на части, затихая навсегда. Из груди рвётся рычание, пальцы впиваются в отросшие волосы, что лезут в глаза, дёргают пряди, а там, в голове, вновь разрастается знакомая с глубокого детства боль. Они защищают друг друга, они готовы пойти на смерть, готовы на всё, но почему, почему, почему она не была готова?

Мама.

Почему она не сказала копам, что происшествие с нянькой - всего лишь случайность, ужасное стечение обстоятельств? Разве не должна была она взять его на руки и отнести в детскую, успокоить и сказать, что ничего страшного не случилось? Почему она и мысли не допустила о том, что произошедшее - несчастный случай? Почему она смотрела на него, плачущего маленького мальчика, тянущего к ней руки, глазами полными ужаса и всё закрывала свой чёртов рот ладонью, будто едва сдерживалась от крика? Почему она сказала снующим по дому полицейским «я ничего не знаю, услышала грохот, пришла и...»? Почему она не соврала? Почему ничего не сделала, когда копы терзали расспросами и смотрели так страшно, когда доктора несколько часов терзали нежную детскую душу, подсовывая под нос эти жуткие изображения, картинки? Почему эта женщина, что называла себя его матерью, что говорила о любви, говорила о том, как сын ей дорог, не защитила его? Почему она до последнего билась за то, чтобы оставить его в доме, а после решила сбежать?

Любовь. Привязанность. Забота.

Всё это было ложью. Она не хотела рожать больного ребёнка, но врачи сказали, что второго уже в любом случае не будет, сказали, что всё будет не так уж страшно, и она согласилась. А потом, когда в детстве была куча проблем с растущим малышом, она наверняка хотела отдать сына в детский дом, но просто не осмелилась. Разумеется, все знали о том, что в семье родился ребёнок, ведь положение в обществе всегда лишает личной жизни настолько, насколько это возможно. Что было бы, избавься она от ребёнка? Ужас, позор, кошмар. Да её бы заклевали все эти напыщенные наседки, что оттопыривали мизинец за чашкой с чаем и постоянно смотрели на всех свысока. Разумеется, их мнение ей было важнее, чем всё остальное. И она оставила ребёнка в доме, оставила, хотя никогда не любила и не хотела связывать через него свою жизнь.

Да, он помнит её улыбки, её смех и тепло рук. Но была ли там нежность, была ли там ласка? Детское мировосприятие всегда всё искажает. Страхи невероятно сильные, обида распирает изнутри, слёзы сдерживать нет сил, а если смеяться, то уж во весь голос и до светящихся искр в глазах. Сколько раз она говорила «иди к себе в комнату, Джису», сколько раз смотрела тяжело, пристально, а маленький мальчик думал, что это забота, думал, мама просто хочет, чтобы он поскорее увидел красочные сны, а взгляды такие суровые, потому что мама устала, она ведь работает, так много работает. А после история с любовником, скандал и смерть няньки.

Тогда он ещё не знал о том, что бывают настолько страшные болезни, что не касаются тела, но калечат душу, разум, чувства. Тогда он ещё не понимал, почему мама шугается по углам, почему пристально следит за ним во время завтраков, обедов и ужинов, когда в маленькой ручке зажат нож. Он улыбался и говорил «мама, не волнуйся, я умею обращаться со столовыми приборами», а она улыбалась натянуто, кивала и всё равно косилась исподлобья. Она волновалась не за него.

Она волновалась за себя.

Сейчас, когда всё, что осталось в прошлом, можно рассмотреть будто со стороны, становится ясно, что женщина боялась собственного ребёнка. Она запирала дверь на ночь на ключ и старалась не оставаться с ним наедине. По дому передвигалась, прислушиваясь к каждому шороху, приглядываясь к каждой тени, а на громкий зов и смех, на звонкое «мама!» вздрагивала всегда, отшатывалась в сторону, а потом едва ли не кончиками пальцев касалась головы, лишь бы отвязался, лишь бы отошёл подальше. Но если так боялась, если так ненавидела, почему не отправила в больницу, наврав про санаторий всем этим мерзким тёткам, что приходили на чай каждый субботний вечер? Почему тогда ссорилась с отцом, отказываясь соглашаться на подобный шаг?

Глупая, глупая, глупая, бесконечно глупая мама.

Когда она упала, когда не отзывалась на крики и просьбы открыть глаза, когда кровь начала подбираться к ногам, он убежал в свою комнату и закрылся там. Было страшно, очень страшно остаться в огромном доме в одиночестве. Он долго сидел на кровати, кутаясь в одеяло с головой, а после кто-то постучал в дверь. Казалось, это мама наконец-то пришла, чтобы обнять, утешить, вытереть слёзы, вот только там оказался незнакомый мужчина. И тогда снова внутренности сковал страх. Мальчишка сорвался на бег, вереща, чуть кубарем не слетел с лестницы, но его подхватили крепкие руки. Оказалось, это водитель такси, что приехал за ней. Мужчина не первый раз возил семью этого дома, знал, что у них есть ребёнок, потому как только увидел распахнутую дверь и мёртвую женщину на пороге, тут же бросился искать мальчика, надеясь, что с тем ничего не случилось.

- Джису, тише, успокойся. Тише, тише, сейчас приедет полиция, всё будет хорошо. Ты цел? Тебя никто не тронул?

Тот мужчина волновался за него так искренне, он крепко прижимал притихшего мальчишку к груди и всё ощупывал голову, плечи, спину, тощие ручонки, надеясь, что не услышит стон боли, что нет на маленьком тельце синяков или порезов. Такой добрый, такой заботливый, вот только надолго его не хватило. Приехавшая полиция вымотала допросами сначала его, а после принялась за маленького мальчика, на которого уже знакомые следователи в этот раз смотрели ещё страшнее, ещё тяжелее. И когда мужчина кинулся защищать ребёнка, один из полицейских отвёл его в сторону и приказал не лезть в это дело.

- У него серьёзные проблемы с головой. Не стоит думать, что он такой уж беспомощный. Сначала нянька, теперь мать. Вы понятия не имеете, что...

Шок, неверие, ужас, будто самого дьявола увидел, и несколько шагов назад. Этот мужчина уже не смотрел с заботой, уже не порывался защитить, когда грубые полицейские, не добившись и единого слова от словно воды в рот набравшего маленького мальчика, начали распускать руки. Не сильно, разумеется, но дёрганье за плечи, встряхивание и шипящее «ты будешь говорить или нет, маленький паршивец?» очень пугали. А ещё казалось, что это старая нянька вернулась в новом облике, потому что тряска, шипение, приевшееся «маленький паршивец» мерзким голосом. Голова от этого всего начала болеть тогда, из-за невыпитых таблеток боль была слишком сильной, непривычно сильной, и из глаз сами покатились слёзы. Полицейские разом отшатнулись, устыдившись своих действий, а может не желая нести наказание за издевательство над ребёнком. Боль, обида, страх смешались в коктейль, имя которому агрессия, и маленький мальчик совсем перестал себя контролировать.

- Жаль, что вы такой большой и много весите, дяденька, - оскалился мальчик, растирая по щекам злые слёзы. - Вы бы тоже забавно дёргались с верёвкой на шее. Намного забавнее, чем мамина домашняя собачка, что вечно лаяла по ночам и не давала спать.

Его забрали в клинику после. Отец, ворвавшийся в дом посреди ночи, сразу же подписал все бумаги, подсунутые успевшими приехать и осмотреть мальчишку врачами. Снова работал допоздна, как раз собирался домой, когда ему позвонили и сообщили о случившемся. А в клинике пусто, в клинике одиноко, страшно и дурацкий белый цвет вокруг. В клинике много лекарств и ещё больше болезненных уколов, в клинике бездушные врачи с глазами мёртвых рыб и совсем нет игрушек.

В клинике никто так и не объяснил маленькому мальчику, почему мама не любила его и хотела бросить.