Она смотрит на тебя. Грёбанная Гермиона Грейнджер сверлит тебя взглядом. Где-то глубоко внутри сердце замирает на секунду, а затем Гарри что-то говорит Грейнджер, и та отворачивается.
Тебе это кажется благословением богов — забавно, ты ведь в них никогда не верила? — перевести взгляд и затянуть небесно-синий галстук на шее удаётся секунд за пять, быстрее — руки не слушаются.
У девчонки, охваченной ярким пламенем грифиндорской напасти — лихорадки, влюблённости в Гермиону — неожиданно холодные руки. Эта девчонка — ты.
Зато Гермиона, Гермиона такая яркая, у неё медовые волосы, кажется, подойдёшь — и вокруг них закружат пчёлы. Ты пчёл боишься, как Гэнси прячешься за ржавой короной, убегаешь.
Она улыбается Гарри, улыбается Рону, она улыбается всему миру, солнце, распускает свои лучи по всей аудитории, и говорит ещё громче.
И снова переводит взгляд на тебя. Ты снова замираешь. Воздух пахнет печалью и воспоминаниями, ты знаешь этот запах, ты живешь, укутанная в него.
Гермиона тоже его чует, уголок губ тянется вверх, но совсем чуть-чуть, это не улыбка счастья, это слово: «помнишь?». Да, ты помнишь.
Ты помнишь, как кутала её в свои волосы, как обнимала мягко, как она смеялась, как её голова лежала на твоих коленках.
Ты помнишь нежный вкус её губ на своих. Её смех прямо на губах — такое чудесное чувство, лучшее из всех.
Ты помнишь то, как она бережно накрывала тебя своей мантией и уходила. Запах мёда и конфет преследовал тебя до самой ночи.
Ты помнишь глупые обещания вечной любви в двенадцать ночи, переливы света на её кудрях, ты помнишь нежную кожу ладоней на своей коленке мертвым грузом.
Ты помнишь — и в этом твоя проблема.
