Лесоруб

Бонус 5. Завершающий

/Спустя очень большой промежуток времени/.

      Мы трусцой бежали по парку — я, Егор и близнецы, Глеб с Захаром, а за нами, тоже трусцой, поспевал Макся, катил за веревочку на сидячем самокате нашего с Егором младшего сына Сашу. Это хитрое трехлетнее букашко уже давным-давно сообразило, с чем едят Максю, и вовсю охмуряло его своим омежьим обаянием.
      — Дядя Мася! — требовательно пищал малыш, подобрав повыше ножонки в сандаликах и размахивая зажатым в кулачке прутиком. — Дядя Мася, быстйее! Лошадка, лошадка! Йа-а-а! Йа-а-а!
      Увы, Макся быстрее уже не мог, выдохся, и продолжал бежать дальше лишь из альфячьей неумной гордости, тощий и нескладный. Модельку пора было спасать от некоторых особо ретивых погонщиков. Доведет до инфаркта, с кем в примерочных ржать буду? Ваня вечно занят, Артем в декрете, у Кости чувства юмора — ноль, остальные коллеги скучные и меня, викинга, побаиваются.
      — Ребята, тормозим! — я сделал мужу знак остановиться. — Вон скамейки хорошие в теньке, предлагаю передохнуть!
      Егор фыркнул, привычные бегать близнецы недоумевающе переглянулись, но обошлось без возражений. Послышалось, или Макся пробормотал «Спасибо, Господи»? Обожаю быть Богом, ахха, пусть и ненадолго, и лишь для одного альфячьего заморыша. Приятно.
      Отобрав у модельки веревочку, я предостерегающе цыкнул на завякавшего «Неть, папа, Мася, Мася!» Сашу, и мы дружно попадали на скамейки.
      — Пей, — велел Максе Егор, протягивая бутылочку минералки. — Холодненькая.
      Тот не отказался, припал губами к воде, заглотал с жадностью, тяжело ходя ребрами под насквозь пропотевшей майкой.
      Я заботливо накинул парню на плечи сдернутую с пояса курточку, — вдруг, разогретого, прохватит ветерочком, — и утер предплечьем мокрый лоб. Плохой из модельки бегун, даже отвратительный, едва с километр одолел и умер. Неспортивный бедолага. Впрочем, он был с буксиром, а Саша — букашко откормленное и увесистое. Бег с нагрузкой по пересеченной местности — штука серьезная для неподготовленного человека.
      — Мася! Мася! — сползший с самоката Саша влез к Максе на колени и обнял альфу ручками вокруг торса. — Я тозе пить хотю! Дай!
      Вообще-то, у омежонка имелась собственная бутылочка, но у других вода определенно вкуснее и прохладней. Егор любовно потрепал мелкого хулигашку по светлым кудряшкам, стянул с Макси и водрузил на свои колени. Саша надул пухленькие губки, заерзал, сопротивляясь.
      — Отдай моего альфу! — заверещал на полпарка. — Отдай! Мой альфа!
      Букву «р» не выговаривает, в штанишки периодами пакостит, а туда же — «мой альфа». Елки-палки. Перебьется, паразит, кругом его альфы — в садике с альфенком за ручки ходит, с соседским альфенком целовался, Захарке и Ване строит глазки, Ваниных моделек-альф затерроризировал приставашками. На редкость озабоченное чадо растет, ж… попой чую, с подростком с ним мы намаемся.
      Егор, привычно удерживая сына на месте левой рукой, правой копался в рюкзаке, что-то искал. Нашел, наконец, Сашину бутылочку, скрутил зубами пробку.
      — Пей, — велел омежонку, грозно прирыкнув, — капризное чудовище. И не морочь мне мозг.
      Абсолютно не боящийся тятиного гнева Саша фыркнул, но под моим строгим взглядом сник и притих. Знал: я не тятя, если разозлюсь по-настоящему, отшлепаю запросто и никто не поможет. Тятя у нас добренький, детских слез не переносит, сразу впадает в шок и начинает с детьми выть хором. Впрочем, и я впадаю, но — глубоко в душе и никому этого не показываю, иначе сядут на шею и ножки свесят, спиногрызы. А у меня шея одна и смене на запасную не подлежит.
      — Тятя, тятя, во! — напившийся Саша подпрыгнул, тыча пальчиком в трусящую мимо группку плечистых красавцев. — Альфы!
      О-о-о, действительно альфы. Ревнуй, Макся, ахха-ха, конкуренты твои бегут. А пахнут, м-м-м, смесью кофе, шоколада, цитрусовых, ванили и бергамота. Зачетные альфы, заоблизываешься. Какие-нибудь боксеры или футболисты на тренировке, сто пудов.
      Впрочем, альфами были не все — их возглавлял явный омега. Стройный, гибкий белокурый парнишка лет, примерно, двадцати пяти словно летел, не касаясь обутыми в красные кроссовки стопами асфальтовой дорожки, равномерно работал локтями.
      Б… Вай, какое куколко, японо яблоко… Значит, ваниль — это он. За омегой пыхтел альфа-блондин, очень похожий на омегу лицом. Братья?
      Захар восхищенно присвистнул, оценив белокурую ванильку по достоинству, я шикнул на сына, призывая к порядку, мол, альфенку рано в десять лет незнакомых омег освистывать, а Макся вдруг подобрался, трепеща раздувающимися ноздрями, вскочил и бодрячком почесал вслед удаляющейся компании.
      Лично я был уверен — х… тьфу, дырка от бублика обломится модельке, а не любовное приключение. Время показало — ошибся, и ребята оказались истинной парой.

      Кстати, вы заметили, что я перестал материться? Близнецы отучили, даже мысленно, ибо что в мыслях, то и на языке. Согласитесь, странно и дико слышать от упавшего или что-нибудь разлившего нечаянно двухлетнего карапуза «японская ебаная папа» и «блядь»? «Иди в жопу» и «нахуй» тоже круто. В общем, я теперь всегда выражовываюсь культурно и тщательно слежу за базаром. Лишь «елки-палки» в лексиконе оставил, для утешения.
Испортился, да. Но стал ли хуже? Не думаю, бунтарских, склонных почудить викинговых генов моя культура не изменит.

Конец. Окончательный конец. Хватит.