Лесоруб

Часть 18

Я, героически не хнычущий от боли, отмытый в душе от крови и грязи, бедра обмотаны полотенцем, страдал посреди моей комнаты на табуретке и позволял по-омежьи на разные лады причитающим какую-то утешающую чушь Егору и Захарке превращать меня в радиоактивного снежного барса.
      Спросите, почему радиоактивного? Ларчик открывается просто. Вы снежных барсов видели когда-нибудь? Шкура белая, в коричневую пятнышку? Моя кожа — светлая, на ней ярко выделяются пятна зеленки: колени и локти ободраны, на лице два фингала разной степени свежести. Еще повезло, неплотно прикрытые рамы распахнулись наружу. Разбейся в них стекла, был бы подлинным барсом, а так — всего лишь коленно-локтевой подбарсовый мутант. Бедновато пятен, блядь. Но для модели — вполне достаточно, хуй теперь, а не подиум, внешность неисправимо подпорчена минимум на две недели.
      Горе горькое. А я-то уже на контракты денежные губу раскатал…
      Закончивший с моим левым локтем, — щипет — жесть, — Егор нежно чмокнул меня в губы и выпрямился.
      — Пошевели пальчиками, котенок, — попросил он.
      Насупленный я, прекрасно понимающий, какие именно пальчики фотограф имеет в виду, назло врагу пошевелил пальцами обеих босых ступней. Да, упертый, спасиб, жутко упертый. И сдержусь, не разревусь, ибо — викинг.
      — Двигаются или нет? — Егор завладел моей ведущей, обезображенной в предплечье расползающимся синячищем рукой. — Инге, я серьезно. Если нет — необходимо ехать на рентген.
      Я с шипением, — больно-больно-больно, — неторопливо сложил из пальцев левой руки кукиш и предъявил сию живописную фигуру озадаченно наблюдающим альфам.
      — Поехали, — сказал, морщась. — Только оденусь. Уверен, трещину в кости обнаружат.
      Ужасно тяжело быть викингом, когда ты — зашибленный табуреткой омега, сохранять спокойствие и сухие глаза. Но перед Егором разнюниваться стыдно, Егор — не Захарка.
      Егор опустился передо мной на корточки, поцеловал выставленный мной кукиш и прерывисто вздохнул.
      — Зачем ты в окно прыгнул, котенок? — альфа смотрел с грустью в пульсирующих бездонных зрачках. — Глупый, ты же не птичка.
      Я презрительно фыркнул и отвернулся в Захаркину сторону. Конечно, не птичка — неуклюжий кусок омежьего болвана, даже нормально не сгруппировался при падении. А ведь умею, Захарка научил давным давно, еще в мою бытность сопливой мелочью. Позорище.
      — Я еж, — буркнул. — Летаю низко и с пинка.
      Мог и не уточнять, Егор уже успел заценить мои способности к полетам. Наверно, ржет надо мной в душе конем, воин. Эх. Бедный я, не понятый истинной парой.
      Игнорируя мои угрожающе растопыренные колючки, фотограф повторно поцеловал кукиш.
      — Расплети пальчики, — посоветовал альфа. — Затекут.
      Япона папа, я бы расплел, но — словно заклинило. Слишком больно шевелить рукой. Точно перелом, теперь наложат до конца каникул отвратительный гипс. Обидно, подиумная карьера — коту под хвост. Звездочка Инге Фролов погас, едва затлев искрой над горизонтом, немилосердно сокрушенный навалившимися злыми обстоятельствами.
      Егор, странно кривя рот, выпрямил мне пальцы, поцеловал каждый по очереди, потом — в ладонь.
      — Вставай, — велел хозяйским, резковатым тоном, — чудочко. Одеться я тебе помогу.
      И таки помог — натянуть боксеры, футболку и домашний спортивный костюм, после — справиться с носками и обуться. Захарка подавал вещи. Его распухающая справа челюсть мне нравилась — отличный у меня хук, мощный, в следующий раз поостережется табуретками махаться.
      А дальше… Дальше эти… эти изверги под локотки бережно, словно хрупкую вазу, сопроводили меня на стоянку, к машине фотографа, загрузили на заднее сиденье и повезли в травм.пункт. Вдвоем, ага. И рентген не показал перелома — еба-на-на, ура-а-а! Гипс отменяется!
      Осчастливленный диагнозом «сильный ушиб» я принял от врача травматолога рецепт на обезболивающие таблетки, запрыгнул жаждущему поздравить меня с удачей Егору на шею и… догадаетесь сами? Нервы сдали, короче.
      Обратно в общагу мы прибыли уже без театральных эффектов. Я, разводящий сырость, тихо шмыгал носом, промокая слезы выданным Егором платком, и мрачно размышлял о том, как с больной рукой буду готовить. Захар молчал, Егор тоже молчал. Похоже, альфы переживали, что за мной, поскакунчиком, не уследили и я покалечился из-за пустяка.
      Бла-бла-бла.
      Идиотом быть не запретишь. Это я о себе, не о них. И зачем сиганул в окно, спрашивается, безмозглая, запаниковавшая омежина? Воистину, у страха глаза велики. Стыдно перед альфачами за не викинговую трусость.