Влюблённая в Чон Чонгука?!

Глава 4

— Да вы душите меня своей заботой! — кричит парень сквозь дверь собственной комнаты, — да и что, что скоро мне восемнадцать? Лучше умереть, чем взаперти жить! — громкий удар кулаком по двери сковывает руку парня терпкой болью.

Деревенская легенда гласит, что однажды изгнанная из деревни ведьма пригрозила забрать первенца вождя, когда ему только исполнится 18 лет. До дня рождения оставалось три недели и напряжение родителей росло с каждым днём, сопровождаясь запретами и истеричной опекой.

Ни сегодня ни завтра Чонгуку не было суждено выбраться за пределы деревни. Лишь спустя неделю он смог улизнуть средь бела дня. Конечно, конюшня строго охранялась, поэтому решено было просто бежать. В тот день парень кутался в высокой лаванде на необъятном поле, купался в озере и вдоволь наелся черники, так, что его пальцы окрасились фиолетовыми красками.

Неделя протекала спокойно: Ночу сдружилась с жеребцом, которого ты оклеймила Ханем, а ты обошла лес весь вдоль и поперек, собирая перед колючими заморозками травы и плоды. Погода продолжала болеть. На смену жаркому, не свойственному осени, игривому солнцу, приплыли свинцовые тучи, ревниво скрывая колючие лучи светила.

Ты так же посещала озеро, собирая на обратном пути чернику, так же смотрела на звезды, когда тучи расходились по сторонам, по твоему велению, так же мечтала, прикрывая глаза на стыке дрема, позволяя ярким созвездиям отпечатываться по ту сторону век.

Вот и сегодня, надев любимую хлопковую рубашку, скатывающуюся с острого остова ключиц, оставив Ханя и Ночу охранять дом, прихватив корзинку, ты отправилась к последнему целому кусту черники. Вот только этот куст нагло обокрали, заставив тебя по долгу смотреть на почти съеденный кустарник и думать, кто посмел.

Только вот на беду черника поросла низкими кустами ядовитого багульника, откуда было парню знать, отчего так вскружило голову, от долгожданной свободы или свежего воздуха. Пройдя несколько метров, дурман окутал его лёгкие и стало тяжело дышать, будто вина перепил из отцовского погреба. Чон сначала оперся на ствол дерева, затем и вовсе присел. Пьянящее состояние путало сознание, в глазах плыло, а тело окутывало дурманным жаром. Чонгук потихоньку отключался.

Ты до сих пор стоишь у куста черники, что мягко объят багульником и поджимаешь губы, подмечая, что сегодня осталась без лакомства.

Ты могла бы с легкостью подняться в гору, что встретит  прохладой и густым воздухом, но не решаешься тратить остаток дня на ягоды, которые по привычке слопает кто-то из питомцев.

Последний раз оглядываешь пышные бутоны куста, ловишь душистый аромат, который ничего твоему телу не сделает и идешь вниз по тропинке, обратно к дому, пока не слышишь тяжелое дыхание и беспокойный стук чего-то большого о сухой, полый ствол дерева.

Ты любопытная, а еще до жути обиженная, поэтому виновника тебе найти только в радость, как и сожрать его сердце, как и обещала, вот только желательно без шлаков душистых бутонов. Поэтому, достав из корзинки пару листочков целебных трав, растерев их между пальцами и поднеся к носу, оставляешь легкий мазок чего—то вкусно пахнущего и усаживаешься Чонгуку на колени, ожидая, что уже минуты через три травы начнут помогать. А пока кладешь руку на грудь, в район сердца, постепенно продавливая пальцами мраморные мышцы, желая вырвать. Жжется, у тебя горят пальцы и болью сводит, отдавая импульсами в собственное сердце. Ты по просту не можешь пробить ему грудную клетку, потому что что-то брюнета защищает, заставляя тебя ошарашено поднять лицо и всматриваться в мальчишку напротив, ничего не понимая.

Чонгук тяжело дышит, во рту его пересохло и он проводит по губам сине-фиолетовым от черники языком, сердце бьётся быстро, но всё тише, как загнанная пташка в клетке. Он сидит, не в силах сопротивляться незнакомке, лишь из-под черных ресниц томно смотрит за своей нимфой, что давит пальцами на трепещущую грудь. Картинка предательски плывет, но Чон опьянённо улыбается, кладет ладонь на твою руку, любуясь белоснежными волосами, сотканными под светом звёзд.

— Я тебя вижу.. — сухо, из последних сил шепчет Чонгук.

Ты чуть содрогаешься, потому что рука, пылающая жаром юного тела, накрывает твою неожиданно, заставляя сердце гулко ухнуть. Ты хмуришь брови, шикаешь, вырывая руку и поднимаешься на ноги, не желая возиться с наглым мальчишкой, что опять потревожил твой покой, спустя недели затишья.

— Тебе полегчает через пару минут. На, — достаешь из корзинки бутыль и кладешь на траву поодаль от парня, — выпьешь, отдохнешь и уезжай, я не собираюсь с тобой няньчится, — тебе нужно уйти и подумать почему колдовство против мальчишки — ничто, простая щекотка пыльцой не иначе.

Но парень больше не ничего слышит, он мягко сползает спиной по дереву в сторону и падает рядом с бутылкой без сознания. Наверное, такая судьба уготована тем, кто ослушался семьи и более сотни раз бежал из дома, наплевав на запреты.

Черные, точно уголь, волосы, ниспадают на смуглое лицо парня, губы его приоткрыты, дыхание прерывистое, слабое, едва не остановится.