Влюблённая в Чон Чонгука?!

Глава 13

— Всё хорошо, — сухо отвечаешь ты, скрывая в себе ту нежность и трепет, с которыми целовала парня ранним утром, — а ты? Не жалеешь? — интересуешься, приподнимаясь на носочки и пытаясь сорвать гость мяты с веника.
 
  Белые ножки по цвету сливаются с крахмальной рубахой, что с каждым движением бесстыдно оголяет тонкое тело ведьмы всё больше. Чон засматривается и, чуть не подавившись слюной, тихо откашливается в кулак, еле сдерживаясь, чтобы не разбудить Ночу.

— Жалею о чем? Что из тюрьмы сбежал и тебя прихватил с собой?

— Не желаеешь о том, что не сможешь вернуться в свою деревню без клейма предателя? — наконец достаешь до веника, срываешь листья и бросаешь в ведро, сразу же следом пуская туда и морскую губку, — ты спал в такой позе всю ночь? — выгибаешь бровь, доставая губку и начиная обтирать свою шею и ключицы, переходя на руки.

Чон потягивается, наклоняя голову поочередно вправо и влево. Шею действительно ломит, всё затекло по страшному от бездвижного сна. Он аккуратно убирает голову спящей волчицы с колен и встаёт, хмуря брови, ноги покалывает тонкими иголками, потому что за несколько часов Ночу отлежала.
 
— Если ты не собираешься меня соблазнить, то дождись пока я выйду, пожалуйста, — парень направляется к выходу, стараясь не смотреть, как нежно ты касаешься своей кожи, оставляя на ней влажные следы и лёгкий мятный аромат.

— Ты видел меня голой, тогда на озере, не стоит сейчас строить из себя недотрогу, лучше ответь сразу, — ты делаешь паузу, протирая белое кукольное лицо, — какова моя плата?

— Я вы́ходил Ночу не потому, что хотел услужить тебе, — Чон останавливается в проходе, открывая дверь, — и с тобой бежал не оттого, чтобы потом шантажировать этим. Я знаю цену свободе, и если ты просто разделишь её со мной, я буду рад. Не надо считать себя обязанной.
 
  Парень смотрит на тихий лес, что лысеет к зиме, на коня, что спокойно ест сено возле крыльца. Такая свобода ему по душе.

— Я могла бы наколдовать тебе золото, найти любовь всей твоей жизни, но раз ты хочешь свободы, чтож. Хорошо, — ты снова берешь мятную губку, начиная омывать ноги и, понимая, что нужно снимать рубашку, останавливаешься, — если хочешь, ты мог бы отдохнуть, и вообще, вода еще теплая, так что...

— А может душ на улице наколдуешь? — Чон поворачиается в твою сторону и рассматривает подсвечиваемый солнцем силуэт.

— Обойдешься, - хмыкаешь, теребя такую лишнюю на своем теле рубашку, - не хочешь, не нужно. Вылью, - хмуришь брови, взяв ведерко в руки и идя к выходу.

— Я смотрю, пёрышки вновь окрепли хамить мне? — ухмыляется Чонгук, стоя в проходе, тем самым преграждая тебе путь.
 
  Он мягко окольцовывает твое узкое запястье пальцами и тянет на себя, перенимает ведро и ставит его на пол.

— Они и не ломались, — хмыкаешь, отворачивая голову в сторону, — я сделаю тебе новую воду, — выкручиваешь запястья, пытаясь выпутаться из хватки.

— Хочу твою, — Чон притягивает тебя за талию, утыкаясь носом в белоснежные волосы, что пахнут свежестью морозного озера.

  — Тогда забирай и иди уже, она...стынет, — напрягаешься всем телом, спокойно выжидая пока парень отпустит, но что-то долго это 'пока', — и вообще это неправильно, касаться меня, не назвав своего имени. Я не деревенская девка из таверны, чтобы лапать меня, не дав возможности узнать твое имя.

— Чон Чонгук, — шепчет парень в копну кипельных волос, — неужели даже имени жертвы своей не удосужилась выяснить за 18 лет?
 
— Чонгук... — пробуешь на вкус терпкое, приятное имя с мятным привкусом.

  Чон заключает прохладное тело в крепкие объятия и больше не хочет отпускать, так хорошо, что рассудок пьянит эта свежесть, до морозных картин под закрытыми веками. Парень жадно вдыхает, зарываясь носом всё глубже и тихо, шёпотом, — больше не отпущу.

Спустя год всё те же объятия, только на твоих руках спит ваш месячный малыш, рядом Ночу, счастливая волчица-мать холит своих двух пушистых комочков. Чонгук любит до сих пор и с каждым днём всё сильней, потому что вы связаны теперь неразрывно и до самой смерти, ведь своё бесконечное существование ты променяла на вековую защиту вашего дома и леса, став смертной, и отмерив себе точно столько же лет, сколько будет жить парень, ведь ты ведьма, видишь насквозь. И ты до сих пор иногда пользуешься слабой магией, дабы унять у малыша боль, и чтобы нарисовать на потолке ваши любимые звёзды, когда не можете привычно нежиться в высокой траве полей в зимнюю стужу.