Влюблённая в Чон Чонгука?!

Глава 6

Ты хмуришь брови, роняешь голову на шею коня, отворачивая ее в бок и, поднося подрагивающие пальцы к глазам, протираешь их, начиная пробуждаться.

Спросонья все мутно, взгляд еле фокусируется, но, немного отойдя от утреннего опьянения от непонятно чего, ты останавливаешь взгляд на чужих, пунцовых щеках, на тяжелом дыхании и чуть пухлых, влажных губах. Ты снова хмуришь брови, хмыкаешь, отпихивая от себя мальчишку и встаешь, как ни в чем не бывало, одаривая второго ледяным взглядом внутреннего равнодушия.

"Спала всё-таки... А я уж размечтался", — думает Чон, прикладывая холодные пальцы к пылающим щекам, чтобы унять пожар.

— Ты нашла моего коня? Я уж думал, его волки задрали. — парень садится в позу лотоса на крыльце возле спящего коня и смотрит на хозяйку одинокого домика.

— Твоего? Забудь про это, он мой. Я в жизни не видела более глупого хозяина, что оставляет коня в поле, на краю леса, — фыркаешь, останавливаясь у лестницы, вглядываясь в лес, разыскивая возможное ночное присутствие Ночу.

— Я вижу тебе полегчало, ступай обратно, откуда приехал и не смей возвращаться. Больше спасать не буду, — делаешь паузу, — я одолжу тебе своего коня, но после того, как приедешь в деревню, ты обязан его отпустить.

— Коня мне не жаль, забирай, я научился к ним не привязываться, хотя этот один из лучших, что у меня были. Пусть лучше здесь живёт, чем от отцовского гнева полетит в пропасть. — Чонгук тоже стал смотреть на лес, что стоял спокойно, не шелохнувшись, — не знаю, что было со мной, но спасибо, — парень опустил взгляд в крыльцо, рассматривая рисунок аккуратно уложенных досок.

Чонгук не торопился покидать это место, тут было как-то естественно и спокойно, уж явно лучше, чем в деревне.

На первую реплику парня про то, что тот не привязывается тебя выворачивает чистой яростью, ты сжимаешь свои миниатюрные, по сравнению с ним, кулачки и закусываешь губу, чтобы не попытаться вновь убить того всеми возможными заклятьями, — поэтому я и ненавижу людей. Вы жестокие, жадные и не цените то, что есть, а все новое и красивое, как испортится, уничтожаете. Ты такой же.

Смотришь на парня, присвистываешь Ханю и, когда тот послушно уходит от старого хозяина, отпускаешь на луг, идя подаль от питомца, — подавись своим спасибо и уходи.

Чон встаёт с крыльца и идёт следом, — сколько раз ты готов терять любимое животное, видеть его жестокую смерть, лишь оттого, что тебя хотели проучить, показать, как ты не прав в своем выборе? Как часто должна болеть душа за эту привязанность, да так сильно, что сам готов полететь в пропасть и переломать себе все кости о скалы, что лишили жизни верного друга. Я не хотел их смерти, но я и не хочу жить взаперти. Ты свободна, как птица, поэтому тебе не понять, как я жажду прерий, за что получаю лишь больше замков на собственной двери.

Чонгук шел позади тебя, смотря себе под ноги, он вовсе не собирался жаловаться и искать понимания, просто настолько осточертело быть этим зверем в чужих глазах, что рассуждения вырвались наружу.

Тебя этот несносный мальчишка злит все больше и больше. Отпускаешь гриву Ханя, давая ему свободно резвится на лугу, а сама резко разворачиваешься и подходишь к парню, постоянно наступая, — да я бы костями легла за того, кто мне дорог, я бы кровью захлебывалась,но Ночу бы не пострадала, потому что она единственная, до недавнего времени была мне дорога. Я бы сделала так и за Ханя, хоть знаю этого строптивого жеребца всего семь лун, но скажу, что человеческого и прекрасного в нем больше, чем во всей твоей деревни вместе взятой. Я не знаю, что такое жить в заперти? Глупец, я живу так уже много дней, и заперта я отнюдь не за замками в мехами устеленной комнате, жалуясь на то, что матушка во двор не отпустила. Я заперта здесь, — возносишь руку и больно бьешь парня в грудь, — и здесь, — слегка бьешь того по голове, — тебе не понять, испорченный ты мальчишка, — ты не хочешь продолжать дискуссию, но остановится не можешь. Ярость закипает тугой лавой в венах, разносится по телу, заставляясь забываться.

У тебя от такого напора черные вены сеткой полосуют лицо, заставляя мальчишку напротив с диким коктейлем страха и непонимания всматриватся в когда-то прекрасное лицо напротив. Ты дышишь прерывисто, вскоре загоняя брюнета в угол, прижимая своим хрупким, кукольным телом к стволу дерева, постепенно остывая. Черные линии, что были на лице исчезают, возвращая былую белезну, но вот заломанные от злости брови, как и холодный взгляд не уходит, прожигая юнца.

Чонгук обхватывает твоё молочное запястье крепкими смуглыми пальцами и отводит в сторону, опуская твою руку.

— Ты можешь ударить меня ещё, если тебе станет легче, — второй рукой он прижимает тебя к себе за талию, и заключает в объятия, шепча на ухо, — но здесь, — указывает пальцем в проекции сердца, легонько касаясь тебя со спины, — и здесь, — скользит пальцами по шелковой шее вверх, зарываясь фалангами в белые локоны, — силой боли не унять.