Друзья по переписке

4

Здравствуйте, Леголас! Как ваши дела? Простите, я долго не отвечала. Дело в том, что совсем недавно скончался один из моих дядюшек (дядя Винсент), и поэтому всю прошлую неделю находилась в гостях у его безутешного семейства. Не знаю почему, но дядина смерть стала для меня настоящим горем. Нет, не скажу, что панически боюсь ее, ведь мне уже не раз приходилось воочию сталкиваться с уродливым безобразием смерти и с той болью, что несет она в наши души. Приходилось терять очень близких и дорогих мне людей. И все же, хотя я почти не виделась с ним последние двенадцать лет, на похоронах не смогла удержаться от слез. Думаю, моя реакция связана с тем, что дядя был одним из немногих, кто связывал меня с прошлым. С той жизнью, которой я жила, когда еще не стала волшебницей. Так уж получилось... Когда-то, в результате неудачно примененного мною же заклинания, родители потеряли память и теперь даже не знают о том, что у них есть дочь. Поэтому я очень и очень давно не общалась со своими родственниками из мира маглов. А других… у меня просто нет. Итак, думаю, из этого сумбурного монолога вы уже поняли, что я — маглорожденная. Или, как нас часто называют, «грязнокровка». Грязнокровка. Какое невинное (для ничего не подозревающих маглов) слово. К счастью, они не знают, насколько оно жестоко и оскорбительно в том мире, о котором даже не догадываются. Если бы я услышала его, живя среди обычных людей, наверное, не осознала всей той ненависти, того презрения и желания унизить, которое характерно для случаев, когда оно используется волшебниками. А ведь этот термин и вправду применяется именно тогда, когда хотят причинить боль. Унизительную боль. И мне тоже было больно каждый раз, когда в меня бросались им. Словно камнем. Или… словно ударяя хлыстом. И оставалось только не подавать виду, насколько мне в этот момент хочется плакать. Знаете, порой я даже спрашивала себя, откуда это слово произошло? Кто придумал такое ужасное оскорбление? И использовалось ли оно в этом же качестве на заре своего появления в лексиконе волшебников? Да, я задавала себе этот вопрос… И каждый раз понимала, что мне не нужен на него ответ. Пожалуй, это единственное, чего я не знала и не имела ни малейшего желания узнать. Ха-ха! Как это не похоже на всем известную заучку, коей я слыву. Простите меня, Леголас. Кажется, сегодня я не самый приятный собеседник. Честно сказать, неважно себя чувствую после такой тяжелой недели. Но просто… просто мне почему-то захотелось поделиться своими ощущениями с вами. И хотя я еще не знаю, отошлю ли вам это письмо, но коль вы читаете его сейчас, значит оно все-таки отправлено. Как думаете: с моей стороны будет верхом эгоизма надеяться, что у вас найдется капелька доброты и душевного тепла, чтобы подбодрить меня? Афина. * * * — Итак, Гарри, это правда? — задала вопрос Гермиона, и озорная улыбка изогнула ее губы. Они втроем (Гермиона, Рон и Гарри) сидели сейчас в уютном ресторанчике, который недавно открылся в Хогсмиде и принадлежал Джорджу Уизли на паях с его старинным приятелем Ли Джорданом. В память о брате и лучшем друге ресторанчик решили назвать просто и коротко: «Фред». Гермиона не причислила бы заведение к шикарным, но оно было очень милым, приятно оформленным, а из кухни в зал проникали по-настоящему аппетитные запахи. Большие окна, пропускающие очень много дневного света, и бордовый с золотом декор напоминали о Хогвартсе и Гриффиндоре, что было совсем неудивительно и весьма приятно. Негромко играющая музыка отличалась ненавязчивой мелодичностью, а официанты вели себя сердечно и гостеприимно. Оценить кухню ресторанчика им только предстояло, но Гермиона уже почему-то не сомневалась, что и кормят здесь очень и очень вкусно. Гарри оторвался от изучения меню. — Что «правда»? — Ну, одна маленькая пчелка нажужжала мне, будто героического Гарри Поттера на днях видели с Полумной Лавгуд. Причем в ситуации, очень напоминающей романтическое свидание, — продолжая просматривать свой экземпляр, Гермиона невинно приподняла бровку. Рон усмехнулся. — Я и не знал, что пчелы могут о чем-то рассказать. Гарри закатил глаза. — Конечно же нет, Рон. И эта маленькая пчелка, что нажужжала Гермионе, жужжала совершенно не по делу. Точней, не по своему делу. За что ей могут отдавить крылышки. Так… ненароком. Опустив папку с меню на стол, Гермиона взглянула на друга уже серьезно. — Значит, правда? — Вот уж не думал, что тебя это интересует, — с преувеличенным удивлением откликнулся тот, правда щеки его стали заметно красней. — Гермиона, ты же никогда не любила сплетен. — Или удачно маскировала любовь к ним, приятель, — заметил Рон и мудро сменил тему. — Думаю, я закажу стейк. Интересно, Джордж накормит меня бесплатно? — А я и не сплетничаю! И спросила, потому что мне интересно. Ты — мой друг, Луна тоже моя хорошая подруга, — в голосе Гермионы послышалось раздражение. — Не можешь просто сказать: так это или не так? — Мерлин, ты ни капельки не изменилась, — вздохнул Гарри. — Хорошо! Просто отвечаю: да, я пригласил ее на свидание. Луна — необыкновенно приятная девушка, и, если серьезно, она… очень мне нравится. Он покраснел еще сильней, но эта застенчивость выглядела на взгляд Гермионы очень милой. Однако Рон не разделял ее умиления. — Уж не знаю, куда ты смотрел… — фыркнул он. — Нет, Луна, конечно, классная девчонка и прекрасный друг, но… влюбляться в Полоумную Лавгуд… Не понимаю! — Не понимаешь, потому что твой эмоциональный диапазон всегда располагался между эмоциями чайной ложки и зубочистки, — отрезала Гермиона, гневно сверкнув на него взглядом. — Или, иначе говоря, Рон всегда умудрялся оставаться самим собой, — подытожил Гарри, и они с Гермионой рассмеялись. — А ты ну никак не можешь удержаться, чтоб не ущипнуть меня. Знаешь, у тебя слишком острые коготки, женщина, — проворчал задетый Рон. — Теперь я понимаю, почему мы расстались. Ты же постоянно стремилась оскорбить меня! Гермиона ухмыльнулась. — Не постоянно. А только в тех случаях, когда ты этого заслуживал. К счастью, в этот момент к ним подошел официант и принял заказ, а, оставшись одни, к взаимным поддразниваниям друзья больше не возвращались. Беззаботно болтая о каких-то пустяках, они ожидали заказанную еду, и Гермиона даже не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя так легко и спокойно. Как же приятно, оказывается, просто сидеть и болтать со старыми приятелями, радоваться жизни и искренне наслаждаться ее дарами, вместо того, чтобы думать о неизбежности смерти или прочих страшных вещах. Она была благодарна мальчишкам, ведь именно они и организовали этот «выход в свет», узнав об охватившей Гермиону после похорон дядюшки депрессии. «Я на самом деле очень и очень рада, что, даже повзрослев, они по-прежнему остаются такими же, как и были раньше. И по-прежнему моими лучшими друзьями…» Гермиона молча наблюдала за Гарри и Роном, почти не прислушиваясь к их разговору (тема которого, кстати, плавно перетекла в квиддич, всегда мало интересовавший ее) и вспоминала последнее письмо, которое отправила Леголасу. Вдруг ужасно захотелось рассказать друзьям о неожиданно появившемся, но таком замечательном собеседнике, и она уже открыла рот, собираясь отвлечь их от обсуждения финта Вронского и начать рассказ, когда услышала громкий вибрирующий звук. — Вот же дерьмо! — одновременно слетело с губ обоих приятелей одно и то же ругательство. Вопросительно взглянув на них, Гермиона поинтересовалась: — Что? Что случилось? — хотя уже поняла, что слышит негромкую, но настойчивую вибрацию, исходящую одновременно из двух карманов. Молодые авроры быстро поднялись на ноги. — Нас срочно вызывают в министерство, — мрачно пояснил Гарри. — Слышишь, палочки вибрируют? — Причем в Аврорат, — добавил Рон. — Думаю, произошло что-то важное. — О, только, пожалуйста, будьте осторожны, — она старалась держаться, как можно спокойней, но в глазах плескалась тревога. — Извини, Гермиона. Мы обязательно соберемся еще раз, и даже не раз. Только чуть позже, — виновато пообещал Гарри, и уже в следующую секунду оба аппарировали прямо из ресторанчика. А Гермионе лишь оставалось извиниться перед принесшим еду официантом, расплатиться и попросить упаковать заказы с последующей доставкой их на дом. Покончив с делами, она уже направлялась к выходу, когда, к огромному своему удивлению, заметила находящегося здесь же Люциуса Малфоя. Тот расположился в достаточно укромном, но и очень удобном уголке зала: совсем недалеко от выхода, с хорошим обзором прилегающей улицы и не бросающемся в глаза. Если Малфой не хотел привлекать к себе особого внимания, то ему это явно удалось. Погода сегодня стояла не по сезону теплая, поэтому Люциус снял мантию, оставшись в угольно-черном жилете, надетом поверх бледно-голубой рубашки, пара верхних пуговиц которой были расстегнуты. Из-за чего он казался гораздо менее грозным и гораздо более человечным, чем обычно. Гермиона поймала себя на мысли, что никогда еще и не видела Люциуса Малфоя… таким. Его знаменитая белоснежная шевелюра была затянута в аккуратный хвост, а сам он, уложив подбородок на переплетенные пальцы, задумчиво смотрел в расположенное поблизости окно и выглядел спокойным и даже каким-то… безмятежным. Словно завороженная, смотрела на него Гермиона и не могла отвести глаз. Так неожиданно и странно оказалось застигнуть Люциуса Малфоя в тот редкий момент, когда он словно снял с себя привычную, носимую десятилетиями маску и стал… самим собой. Ужасно хотелось понять, о чем он думает, уставившись в оконное стекло. «Интересно, что это за мысли, благодаря которым он выглядит настолько довольным и умиротворенным? Может, радуется какой-нибудь удачной сделке, которая еще больше увеличит золотой запас галлеонов, хранящихся в семейном сейфе Гринготтса? Или вспоминает те дни, когда его боялись и уважали поголовно все? Я не придираюсь к нему… Не придираюсь! Может, он вообще думает о чем-то совершенно невинном или… даже о чем-то личном. Например, вспоминает день своей свадьбы или первые шаги малыша Драко? — Гермионе было чертовски любопытно узнать, что может сделать счастливым такого человека, как Люциус Малфой. — Да… боюсь, такой приватной информации этот человек не поведает о себе никому и никогда…» Но, будто почувствовав, что за ним наблюдают, Люциус внезапно отвернулся от окна и, обведя взглядом зал ресторанчика, почти сразу увидел ее. Резко вздохнув, Гермиона мысленно прокляла себя за то, что не успела отвернуться. А он, словно разгадав ее безмолвную досаду, чуть насмешливо ухмыльнулся, поднял левую руку и махнул Гермионе, приглашая ту за свой столик. «Уходи! Уходи отсюда, сейчас же… Просто помаши ему в ответ, извиняюще улыбнись и иди к выходу. Тебе уже давно пора в свой книжный магазин!» — тут же раздался голос рассудка. «О, да брось, Гермиона! Как ты можешь сопротивляться такому мужчине? Эм-м-м… Такому красивому мужчине…» — настойчиво противоречил оппоненту голос какого-то неясного чувства, которому она и названия не могла подобрать. «Прекрати! Этот человек — злодей! Во всяком случае, злодеяний на его совести более чем достаточно. Держись от него подальше! И помни: он, без сомнения, может причинить тебе боль. Очень большую боль». «Да… Но в последнее время он не сделал ничего предосудительного. Наоборот, этот мужчина предельно корректен с тобой и даже… заботлив!» «Да заткнитесь вы, оба!» — мысленно закричала Гермиона, серьезно опасаясь за собственный рассудок. Но, чтобы не показаться совсем уж невежливой, сделала несколько неуверенных шагов в сторону столика, за которым сидел Малфой. Она была уже недалеко, когда персональная неуклюжесть, снова решив напомнить о себе, сыграла с ней очередную злую шутку. Понятно, что, собираясь поужинать в ресторане с Гарри и Роном, одеться Гермиона постаралась красиво и элегантно. И это ей действительно удалось: в симпатичном платье цвета лаванды, крошечных жемчужных сережках и новеньких туфельках выглядела она по-настоящему очаровательно, что, в общем-то, и подтвердили искренние комплименты друзей. Но! У этих новеньких туфелек имелись высоченные каблуки, а еще их размер был чуточку великоват, поэтому туфли нет-нет да и норовили соскользнуть с ног. Поначалу Гермиона даже сомневалась, а стоит ли надевать их нынче вечером, но, решив, что собирается не на пешую прогулку, все-таки рискнула. Что и стало ее огромной ошибкой… Она уже почти приблизилась к Люциусу, когда посетитель, сидевший за соседним столиком, вдруг резко поднялся, и Гермиона быстро шагнула в сторону, чтобы не столкнуться с ним. Правая нога тут же подвернулась, туфелька соскользнула, а общее равновесие оказалось безвозвратно утерянным. Зашатавшись, Гермиона неловко взмахнула руками и, чтобы хоть как-то устоять, схватилась за первое, что могло поддержать ее. Что поделать… подвернулась лишь скатерть того самого (соседнего) стола. И уже спустя мгновение еда, посуда, приборы — все, что находилось на столешнице — с грохотом оказалось на полу. А следом, что было еще обидней, и сама Гермиона. Ей казалось, что невероятный звон и звуки бьющегося стекла раздаются целую вечность! Обидно было ужасно. Гермиона понимала, что такого непревзойденного, можно сказать, эпического унижения она не испытывала никогда. И что еще неприятней, оказалась в центре внимания, и теперь (окруженная сбежавшимися официантами и вскочившими со своих мест посетителями) вынуждена была выслушивать сочувственные реплики, да еще и благодарить за них. Когда же ей наконец помогли подняться на ноги (помог, кстати, тот самый мужчина, который и стал виновником этой ужасной и нелепой ситуации), она почувствовала, что сил повернуть голову и посмотреть на Люциуса Малфоя у нее нет. Просто нет. «Все! Хватит! Больше никогда в жизни я не взгляну на этого человека. А если и взгляну, то этот день станет моим последним днем. Потому что обязательно случится еще что-нибудь, и тогда от стыда мне придется уже умереть. Да! И как только доберусь до своего магазина, сразу повешу на двери табличку, что вход ему туда запрещен! И… в моей жизни больше не будет Люциуса Малфоя… и это прекрасно! У каждого есть чаша унижения, которую приходится в жизни испить до дна. Так вот… я свою уже выпила. Полностью!» Держась из последних сил, Гермиона понимала, что сейчас больше всего на свете ей хочется плакать. И, конечно же, не собиралась отказывать себе в подобной мелочи. «Только не здесь! Не перед ним…» Измученная стыдом, она аппарировала прочь прямо из ресторана. * * * Приветствую вас, милая Афина! Примите мои самые глубокие соболезнования, которые хочу послать не только вам, но и вашей семье. Пусть ваш дядюшка покоится с миром, и пусть новое его путешествие будет намного приятней и интересней, чем то, которое он завершил, покинув эту землю. Я отправил вам небольшой подарок, так, пустячок, но надеюсь, что он хотя бы на пару минут заставит ваше прекрасное лицо проясниться. Итак, вы маглорожденная волшебница. И не побоялись признаться мне в этом. М-м-м… а что если, несмотря на мой (само собой разумеющийся) эльфийский шарм и характерное для этой расы дружелюбие, на самом деле я чистокровный сноб, презирающий маглов и все, что с ними связано? По правде сказать, я бесконечно уважаю вас за эту откровенность. Я восхищен и очень польщен вашим доверием. Поэтому хочу сделать ответное признание, сообщив, что, к сожалению, много лет был яростным сторонником чистокровного превосходства. И все эти годы презирал — нет, скорее даже, не презирал, а откровенно не знал и не понимал маглов. Не скажу, что ненавидел их, все-таки ненависть — это достаточно сильное чувство. Правильней будет сказать: пренебрегал маглами, не уважая ни их историю, ни их достижения, ни их культуру. Они казались мне слабыми, никчемными, жадными и бесчестными. И когда я вспоминал, сколько веков эти… существа вели охоту (заметьте, кровавую охоту) на колдунов и ведьм исключительно из-за собственного невежественного страха, то испытывал к ним еще большее отвращение. Да и как мог я чувствовать что-то другое, зная, что столетие за столетием они ненавидели и мечтали уничтожить тех, кого всего-навсего не могли понять? Время шло, и мое отвращение к маглам, увы, продолжало расти… Даже несмотря на случившееся разочарование в былых идолах и былых идеалах. Пока… пока я не встретил (точней, не узнал лучше) одну… необыкновенную маглорожденную ведьму. О, она великолепна… Бескорыстная, прекрасная, благородная душой. И, как ни странно, все ее существование настолько противоречило моей философии, что дало толчок к осознанию, насколько же я заблуждался, относясь к маглам столь же непримиримо, как и они к волшебникам. Уничтожая то, чего не мог понять сам. А теперь… я безумно хочу, чтобы она узнала, насколько серьезно я пересмотрел свои взгляды. Но не уверен, что эта ведьма предоставит мне такую возможность. Остается лишь надеяться. И можно сказать, что только на чудо. Я не знаю, кто вы, Афина, но зато знаю, кем был сам. Поэтому, как человек, который вполне мог походя оскорбить вас этим словом, я искренне прошу простить меня и надеюсь, что вы сделаете это. Что сможете найти в своем сердце прощение. Леголас. * * * Опустив письмо на стол, Гермиона перевела взгляд на небольшую посылку, доставленную вместе с ним. Перед ней стояла маленькая коробочка с надписью «Афина», воспроизведенной на крышке ажурной вычурной вязью. Обуреваемая любопытством, она взяла ее в руки и, открыв, обнаружила лежащие внутри на зеленоватой шелковой подложке шоколадные конфеты. Гермиона развернула упаковку и глянула внимательней — еще одна надпись на той гласила «Дживаро». «Боже мой… Это же… самый дорогой шоколад, продающийся в волшебном мире…» Растеряно вертя подарок в руках, Гермиона подумала о том, что Леголасу, отправившему ей этот «пустячок» пришлось заплатить за него… «Так… помнится, одна конфетка стоит у «Дживаро» около двух галлеонов. А сколько их тут? Что?!» Конфет на подложке лежало двадцать штук, и это означало, что присланный презент стоит… как минимум сорок галлеонов. А уж в пересчете на магловские деньги получалось… получалось около двухсот фунтов стерлингов. «Отдать почти двести фунтов за коробку шоколадных конфет, пусть и самых распрекрасных? Да он с ума сошел!» Нахмурившись, Гермиона прикрыла подарок крышкой и даже отодвинула на столе чуть в сторону, чтобы не наталкиваться на него взглядом каждые пять секунд. «Черт… Ну вот откуда этот человек знает, что я обожаю сладости от «Дживаро»? А уж эти… с добавкой мяты… мои самые любимые. Вот что это, спрашивается? Совпадение?» Гермиона и так запуталась, что же поразило ее в Леголасе за последнее время больше всего: то, что он откровенно богат, или то, что когда-то очень не любил маглов. А тут еще… эти сладости. «И что мне теперь с ними делать? Съесть? Или отослать обратно? Все-таки это очень дорогой подарок… И чего он ожидает от меня в качестве ответной любезности? Господи, какая же ты дурочка, Гермиона! Может, человек просто хотел утешить тебя — сама же жаловалась ему на хандру после смерти дяди…» В магазинчике раздался звон «Музыки ветра», и Гермиону охватил леденящий страх. «О, нет… Нет-нет-нет! Пожалуйста-пожалуйста… Мерлин, сладчайшая Цирцея… эм… какие там у нас еще покровители имеются… Я всех прошу, нет, умоляю: пусть это зашел не Люци…» — Добрый день, мисс Грейнджер, — донесся до нее от двери тот самый голос. «Да твою ж мать!»