Плюмбум

Часть 10

****
К вечеру лишь немногие уехали домой, оставшиеся, смешавшись после боя с командой соперников, отдыхали все вместе.
Набегавшись по лесу, толпа потных мужиков, возбужденная прошедшим боем, с хохотом оккупировала баню. Беззлобно переругиваясь и подтрунивая над товарищами, они гремели допотопными жестяными тазиками, под крики «Поддай парку», плескали воду на камни и охаживали друг друга вениками.

Как только схлынул азарт боя, и адреналин покинул кровь, Алексу показалось, словно по нему проехали танком, с непривычки у него болел каждый мускул. Он раздевался в предбаннике, с трудом поднимая руки, и словно сквозь вату слушал крики и смех из парилки, удивляясь, откуда у парней еще берется энергия, он сам был готов упасть тут же и уснуть беспробудно до утра.

-Вот нихрена же, — послышался сзади удивленный возглас, и прохладные пальцы робко коснулись его бока.
Алекс вздрогнул от неожиданного прикосновения и попытался обернуться, одновременно выпутываясь из футболки, которую в это время снимал, и посмотреть себе за спину, удивляясь, что же так удивило Димку. Сняв, наконец, футболку и еле ворочая шеей, Алекс, перегибаясь в пояснице и кося глазами, взглянул на свой бок, и увидел огромный бордово-фиолетовый кровоподтек. Видимо, пейнтбольный шарик попал как раз между краями защитного жилета.

-С боевым крещением, — к ним подошел Вик и, мимоходом глянув на синяк, хлопнул Алекса по плечу, от чего тот аж присел. Потом, потрепав широкой ладонью по голове, проговорил, немного насмешливо растягивая слова. – Пойдем, детка, попарю тебя березовым веничком, будешь, как новенький.
Поморщившись от боли, Алекс, от усталости уже не в силах выпускать колючки и огрызаться, поплелся следом за Виком, и недовольно косящимся на него Лёхой.

***
То ли у Вика действительно были волшебные руки, то ли просто помогла парилка, но после бани Алекс вновь почувствовал себя живым человеком, и лишь синяк от пейтбольного шарика болел, постоянно напоминая о себе.

Их компания расположилась у костра, который развели на специально оборудованной площадке, рядом с коттеджем. Они уже съели шашлык, запивая его ледяной водкой, потом Вик играл на гитаре, а теперь они травили байки, пустив по кругу косяк.
Алекс, чувствуя умиротворение и приятную расслабленность, благодушно и снисходительно слушал Данича, самозабвенно повествующего о своем первом близком знакомстве с анатомией женщин.
-Нам по тринадцать лет было, шли мы с другом после школы мимо морга, а там как раз привезли бабушку, ну и попросили нас помочь занести ее. Вот тут то я и увидел впервые живую голую женщину, а она еще и мертвая, — придушенным голосом вещал Данич. – Тащим мы ее с другом, а она в чем мать родила - ну, совершенно голая, только в очках и тапочках.

Парни заржали, покатываясь и хватаясь за животы, а Вик, хмыкнув снисходительно: «Балаболка», — кивнул Лёшке и встал от костра, направляясь в сторону коттеджа.

Алекс, покосившись на сидящего рядом с Димкой Данича, пробормотал еле слышно:
-Странный он парень.
-Даже не представляешь насколько, — шепнул в ответ Димка, склоняясь к Алексу. — С ним все время, что-нибудь приключается. Один раз он шел с какой-то пьянки, и к нему подвалили гопники, хотели подрезать телефон. Данич стал им говорить, что телефон у него старый, еще с черно-белым дисплеем. Те повертели трубу и на такое старье не позарились, вернули, и уже собрались уходить, а этот придурок им в спину: «А у меня еще фотик есть».
-А они?
-А что они? Вернулись и забрали.

В это время Данич, воодушевленный смехом парней, продолжал:
-Еще случай был. На первом курсе я подрабатывал по ночам на хлебозаводе, и работала там со мной девчонка — студентка, сама она с Кубы. И вот попросила она меня попрактиковать ее...
-В чем ты ее практиковал, Данич? – заржали парни.
-Бля, пошляки! В русском языке она хотела попрактиковаться. Ну вот, как-то объясняю я ей, что такое эвфемизмы, что если не можешь или не хочешь употреблять какое-то грубое слово, то можно смягчить его, выразиться как-то иносказательно. Вот, например, работаем мы, работаем, и тут смена закончилась, и мы говорим: "Конец работе. Все, писец". А эта дура ни хрена не понимает, удивляется: «При чем тут песец? Песец – это голубая лиса». Ну, я ей и говорю: «Сама ты голубая лиса, а писец, это то же что и пиздец». Вроде вкурила. А через полгода встречаю ее на Центральной площади, народу хренова туча гуляет, я ее спрашиваю: «Ну, чё, мол, как дела?». А она: «Уезжаю домой, на Кубу». Говорю: «На каникулы или все, насовсем?». А эта прилежная ученица орет во весь голос: «Ага, насовсем. ВСЕ, ПИЗДЕЦ!».

Димка, выслушав эту историю уже раз десятый, смеясь, повернулся к Даничу, который, довольный вниманием слушателей, затягивался в это время переданным ему косячком, и толкнул локтем в бок:
-Данич, хватит пыхать, дай и мне затянуться.
-Конечно, дорогой, — пьяно улыбнувшись, Данич затянулся и ухватил Димку за затылок, притягивая к себе. Потом прижался к его губам и выдохнул дым прямо ему в рот.

Алекс с отвисшей челюстью смотрел на эту картину:
-Димыч, блять, да он не только странный, он еще и пидор.
Димка затуманенным взглядом удивленно посмотрел на возмущенного Алекса и рассмеялся:
-Данич, конечно, временами бывает таким придурком, но он не гей и даже не би.
-Да ведь он засосал тебя!
-О чем ты? Это не поцелуй, мы просто курим травку.
Скептически пожав плечами, Алекс, пьяно шатаясь, поднялся на ноги и, пробормотав: «Сейчас вернусь», — отправился в дом искать туалет.