Змеиная паутина

4

До Рождества держусь исключительно на Бодрящем Зелье. И на Успокоительном. Сочетание, конечно, дикое, но иначе я не могу — на экзамены в Академии и на выполнение задания Лорда уходит времени больше, чем возможно. Я сплю самое большее три часа в сутки. От моего вида шарахаются домовики. Даже тот полудурок, который приставал ко мне в первый мой день в Малфой-мэноре. Профессор Снейп выглядит еще хуже. Когда мы варим зелья вместе, то я стараюсь выполнять все его указания как можно четче. Вроде бы у меня получается. Я не испортил ни одной порции. В шкафу постепенно выстраивается батарея разноцветных пузырьков с пергаментными наклейками, подписанными то четким почерком профессора, то моим. Последнюю партию заканчиваем варить двадцать пятого декабря в половину пятого утра. Едва мы ставим на полку последний бутылек с криво налепленной этикеткой, как дверь в лабораторию открывается, и на пороге возникает Лорд собственной персоной. Я по привычке пытаюсь опуститься на одно колено, но на ногах не удерживаюсь — сказывается напряжение прошедших дней. Крепкая рука сжимает мой локоть, удерживая от падения. Понимаю, что это рука Лорда. Может быть, дня два назад я бы даже испугался. Но сейчас во мне нет ничего — только огромная, дикая усталость. — Все готово, мой Лорд, — слышу я сквозь какую-то вату. — Хорошо, Северус, — голос Лорда звучит приглушенно. — Я в тебе не сомневался. Дальше вата превращается в темноту. * * * Три дня я могу только спать и есть. Лорд не беспокоит меня, как и другие присутствующие в мэноре. За ужином вяло ковыряюсь в тарелке, через силу впихивая в себя еду. Компания нервирует. Особенно компания Лорда. Но со мной никто не пытается заговорить, и это неимоверно радует. Семестровые экзамены сдаю чуть выше проходного балла. Некоторые преподаватели даже выговаривают мне, что я зря пошел сразу на второй курс, и что это не очень хорошая практика — брать плохо подготовленных студентов… Но мне все равно. Мне лишь бы не завалить экзамены. А шестого января меня вызывает Лорд. Привычно прохожу в его кабинет, следуя за Зовом Метки. — Виктор, — кивает мне Лорд, когда я опускаюсь на одно колено и склоняю голову. — Сколько дней и с какого числа у вас практика? — Начинается девятого, — отвечаю, — заканчивается двадцать девятого. Двадцать дней. — Хорошо. Пятнадцатого числа ты будешь участвовать в составе боевой группы в освобождении моих людей из Азкабана. Люциус выдаст тебе соответствующее облачение, научит заклинаниям использования. До пятнадцатого числа ты должен привести себя в порядок — то есть обрести нормальную форму, а не быть похожим на вялую рыбу. Это раз. Второе. В группе ты пойдешь в защите. С собой возьмешь необходимые зелья, какие — сам знаешь. Часть сваришь, часть уже есть готовых. Тебе ясно? Пытаюсь начать прикидывать тактику. Обдумать основательно все, конечно, надо будет позже. — Да, мой Лорд, — киваю. — Отлично. Не задерживаю. Кланяюсь, выхожу. * * * Одно дело тренировки и учебные бои в Дурмстранге, и совершенно другое дело реальный бой. Мы учились на тренировочных заклятьях, и больше всего я боюсь выпустить в пылу сражения именно их. Виридис какой, что ляпает зеленые кляксы, отмечая «поражение». Но после выхода из кабинета меня останавливает Люциус. — Виктор, — Малфой появляется совершенно бесшумно, равнодушно смотрит на кончик моей палочки, которую я на рефлексах выхватываю и утыкаю ему в грудь. — Наш Лорд велел мне проверить вас в бою. — Да, и как вы это собираетесь сделать? — прячу палочку. — В тренировочном зале, разумеется, — блондин поднимает на меня глаза. — Наш вам понравится. Тренировочный зал мне действительно нравится. Большой. Меньше, конечно, чем Дуэльный Зал в Дурмстранге, даже Малый. Но здесь и не Дурмстранг. Дуэль мы устраиваем не сразу. Малфой выдает мне «форму». Черная мантия, которую мне предстоит надевать в походе на Азкабан, неудобна. Я привык к нашим коротким мантиям, которые не путаются в ногах. Маска еще более неудобна, она закрывает часть обзора, а шум от дыхания мешает слушать окружающие звуки. Но Малфой не оставляет это, как есть. — Так… сейчас подгоним маску… Повинуясь взмаху его палочки, маска плотнее прилегает к лицу, слегка изменяя свою форму. Обзор увеличивается, шум в ушах стихает. — Вот, красота. — А мантию можно укоротить? — приподнимаю полу. — Это, к сожалению, уже нельзя, — Малфой качает головой. — Придется привыкать. Теперь заклинание Развеивания… Пару минут запоминаю формулу заклинания, которое развеивает мантию и маску, еще пару минут изучаю заклинание, которое позволяет, наоборот, призвать облачение. — Приступим. Дуэль с Люциусом Малфоем мне неожиданно нравится. Никаких расшаркиваний, как делают большинство выпускников Хогвартса — простая драка на палочках. Малфой гибок, проворен. Мне же мешает больная спина, слегка сковывая движения. Малфой сначала осторожничает, как, впрочем, и я. Но потом мы отдаемся сражению в полной мере. Спустя пять минут я умудряюсь потерять палочку и оказаться на полу. Малфой упирает мне в горло локоть левой руки, нацеливая палочку мне в лоб. — Сдаетесь? Ага, разбежался. Ноги-то у меня свободны. Мой соперник улетает вперед, получив чувствительный пинок под зад. Пока он летит, я выхватываю палочку из его руки и делаю движение, словно собираюсь ее сломать. От двери раздаются размеренные хлопки. Оборачиваемся. Лорд. Вскакиваем, поспешно оправляем мантии, опускаемся в приветствии. — Неплохо он тебя, Люциус, не так ли? — интересуется Лорд. — Да, мой Лорд, — тут же отзывается Малфой. — Иногда простой маггловский пинок способен изменить ход сражения, — фыркает Волдеморт. — Хорошо. Люциус, можешь идти. Теперь я сам проверю мальчика. Чего?! Смотрю в спину уходящему Малфою. — Виктор, не зевай, — приводит меня в чувство голос Лорда. — Вперед. Покажи, на что ты способен. От первых двух лучей заклятья я едва успеваю увернуться. Лорд вздыхает и морщится с отвращением, опуская палочку. — Почему у меня сейчас чувство, что ты хаффлпаффец какой? Где твои умения? Ты дурмстраговец или погулять вышел? Стискиваю зубы. — Почему боишься ты, а не твой противник? Почему ты позволяешь эмоциям существовать во время боя? Вдох, выдох. Страх — самое отвратительное чувство в бою. Если боишься противника — ты проиграл. — Только одно чувство имеет право на жизнь, когда ты сражаешься — ненависть, — продолжает Волдеморт. — И не говори, что этому тебя не учили. Хоть ты и с Целительского, Боевую Магию вам все равно преподают. Еще раз. Начали! На этот раз Волдеморт бросает заклятье резко и невербально. Отпрыгиваю в сторону, ставлю Щит слегка наискосок, позволяя чужому заклятью соскользнуть с него. Заклятье отлетает от Щита и рикошетит в стену. — Beremenniy sliznyak, — внезапно по-русски выдает Волдеморт, и от неожиданности я пропускаю Парализующее. — Точно слизняк, — повторяет он, глядя сверху вниз в мою маску. — Ты думаешь, что авроры расшаркиваться будут? Или вас там балету обучали, а не «боевке»? Какого хрена ты отвлекся?! Русский язык первый раз в жизни услышал? Третий раз. И, Виктор, только попробуй снова облажаться. Третий раз получается лучше. Мне удается перестать думать, кто мой противник. Волдеморт пробует еще пару раз подловить меня русскими ругательствами, но я не ведусь. Мы носимся по Дуэльному Залу минут десять, пока Волдеморт не издает странное шипение, и мне чем-то прилетает по голове. Очухиваюсь, когда в зубы тычется стеклянный край пузырька. Разжимаю зубы, делаю глоток. — Можешь же, — говорит Волдеморт, убирая лечебное зелье. — Неплохо. Даже с учетом твоего возраста и травмы. Переворачиваюсь на живот и с трудом поднимаюсь на ноги. Хоть я и глотнул зелье, голова все равно возмущается от такого бесцеремонного обращения. — Тебе меня все равно не одолеть, так что не переживай, — Лорд смотрит, как я, покачиваясь, поддерживаю собой стену. — Но другим может не так повезти. Молчу, держу стену. * * * На практику попадаю в Мунго. Меня туда назначают сразу, хотя я боюсь, как бы не назначили в Азкабан. В Азкабан на практику отправляются двое моих однокурсников. Им все сочувствуют, а они жаждут поменяться с кем-нибудь. Понимаю, что мне повезло — у меня вряд ли бы получилось поменяться. В Мунго меня определяют в Отдел Травм От Рукотворных Предметов. Важного ничего не поручают, в основном я занимаюсь подготовкой перевязочного материала и разливаю зелья по флаконам. К медицинским манипуляциям меня не допускают, хотя я изъявляю готовность. Первые два дня мне интересно, а потом становится откровенно скучно. Единственным развлечением, если можно так считать, являются тренировки в Дуэльном Зале с «коллегами», среди которых — Люциус Малфой и тот самый сумасшедший, который постоянно облизывает губы. Как боец, он ничего особенного из себя не представляет, но каждая дуэль с ним — испытание для моих нервов, чтобы случайно не кинуть в него что-нибудь серьезное. Сумасшедший, кстати, полный тезка убитого на Турнире Бартемиуса Крауча. Но когда я поинтересовался их степенью родства, этот полоумный набросился на меня, как на злейшего врага. И только появление Лорда смогло утихомирить разбушевавшегося. А на Лорда он реагирует, как на возрожденного Мерлина. Тьфу. Тринадцатого января Волдеморт собирает всех участников предстоящего визита в Азкабан. И первый раз в жизни я присутствую на его речи. Волдеморт говорит негромко. Но тишина стоит такая, что я слышу стук своего сердца. Волдеморт говорит с нами. И с каждым из нас. И со мной. Волдеморт говорит о том, что у меня сложная и ответственная миссия. И что все зависит только от меня. И именно мне он доверил освободить тех, кто четырнадцать лет прозябает в темных и мрачных застенках, каждый день испытывая непереносимые муки. И что он верит мне. Что не сомневается — я справлюсь. И он пойдет со мной. Пойдет за моими братьями и сестрами, которые нуждаются в нас. Он не использует витиеватых выражений, но каждую фразу он произносит словно для меня одного. Он находит такие слова, которые не оставляют никаких сомнений. Все верно. Все точно. Все именно так. Четырнадцатого января после практики я собираю зелья в сумку — выход ночью. В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое января меня будит Метка. Одеваюсь, хватаю сумку и бегу по ее Зову в незнакомое мне большое помещение. В зале я не один. Оглядываюсь. Присутствует человек двадцать, все в мантиях и масках. Вспоминаю заклинание вызова «формы», и спустя секунду меня не отличить от остальных. У некоторых маски украшены разными узорами. Понятия не имею зачем это — моя просто белая. — Портключи, — Лорд протягивает руку к стоящему рядом с ним Рыцарю Вальпурги, и тот с поклоном отдает ему горсть пуговиц. По выбившейся из капюшона пряди понимаю, что этот Рыцарь — Люциус Малфой. Идиот, хоть бы волосы собрал, зацепятся за что-нибудь— авроры ж уржутся над таким тюхой, что такие следы оставил. — Первая пятерка — Малфой, Роули, МакНейр, Нотт, Эйвери. Вторая — Гиббон, Крауч, Крам, МакДугал, Селвин. Третья… Вздрагиваю, когда слышу свое имя. Третью пятерку прослушиваю, как и четвертую. Я пытаюсь найти означенных «коллег», но не могу разобраться в мешанине масок и мантий. — Что стоишь истуканом? — меня дергают за рукав, и по голосу я узнаю Крауча. — Тебе особое приглашение нужно? Крауч отводит меня в сторону, где уже стоят трое в таких же белых масках, как у меня. И как их отличать? — Ты Целитель? — спрашивает один из троицы. Голос незнакомый, очень низкий, похожий на гудение. — Да, — киваю. — Зелья с собой. — Ходил в рейды? Пытаюсь понять вопрос, но меня опережает Крауч. — Он новенький. Сопляк. — Отставить разборки! — немедленно гудит в ответ Рыцарь, чье имя я так и не знаю. — Крауч, мне Лорду доложить, что ты тут кочевряжишься? — Не надо! — дергается сумасшедший Крауч. — Но он все равно ни разу не ходил в рейд. Рыцарь задумывается. — Погоди, ты тот Крам, что в Турнире победил? — доходит до моего собеседника через полминуты. — Да, — облизываю внезапно пересохшие губы. — А, тогда ладно. Так. Выход через… — в воздухе повисают светящиеся цифры. — Пятнадцать минут. Портключ. В подставленную руку падает пуговица. — Пароль — «Азкабан». Обратный — «Назад». И да, я — Гиббон. Это МакДугал, — рука Гиббона указывает на такую же фигуру рядом, — это — Селвин. Крауча знаешь. Ясно. Только я все равно никого не различу. Киваю. * * * По портключу переносимся на скалистый берег. В нос ударяет запах моря. Слышен шум прибоя. Где-то высоко сквозь тучи пытается пробиться лунный свет. — Метлы, — в руках Гиббона оказывается пучок метел. — Не «Нимбус», но летать можно. Вывозим на них. Держим строй. Я впереди, дальше Селвин и МакДугал, замыкающими Крауч и Крам. Вопросы? — Нету, — за всех отзывается Крауч. — Хорошо. Тогда пошли. Взмываем вверх. В воздухе внезапно становится спокойно и легко. Летать я люблю. Летать я умею. Древко незнакомой метлы плотно лежит в ладони, и мне на секунду кажется, что я на своей «Молнии», но она осталась дома, в Болгарии. Я попросил одноклассников отвезти домой часть моих вещей. И метла уехала на нашем корабле. Мои спутники летят тяжеловато, не так изящно, как летали члены моей команды. Видно, что они квиддичем занимались разве что в школе на уроках. Внезапно холодает. Сердце словно сжимает невидимая рука, и острая тоска наваливается всей своей мощью. Что же я наделал? Мне нет прощения… Холод резко проходит. — Не спи, Крам! — подлетает Гиббон. — Лорд отогнал дементоров. Снижаемся ко входу. За мной! Лечу, стараясь не потерять из виду в темноте черную мантию Гиббона. Влетаем в треугольник, образованный стенами Азкабана и плюхаемся на тяжелую каменную брусчатку. Где-то в стороне взвывает сирена, звенят Охранные Чары, вспыхивают заклятья. Скатываюсь с метлы и бегу вслед за членами своей пятерки. Гиббон приводит нас в темный мрачный коридор, по пути уложив Авадой какого-то мага в светлой мантии. На секунду мне делается не по себе, но все бегут дальше, и я бегу, лишь бросив на убитого короткий взгляд. По обеим сторонам коридора — двери. Воняет, как в выгребной яме. — Крауч, Крам — на вас Щиты. Селвин, МакДугал — выбивайте двери! — голос Гиббона отражается от стен. Кажется, что только от этого низкого гула Азкабан сейчас рухнет. — Гиббон?! — чей-то изумленный возглас откуда-то впереди. — Лестрейндж, твою мать! — раскаты баса лидера моей пятерки едва не выносят мне барабанные перепонки. — Живой?! — Да! По коридору проходим слаженно. Часть дверей Селвин и МакДугал не трогают, а вот из камер с выбитыми дверьми постояльцев вытаскивают. — Крауч, Щиты. Крам, лечи этого! Накладываю Диагностические Чары. Все не так плохо. Вталкиваю в грязные руки первого извлеченного склянку с Укрепляющим. Снова Диагностические чары, уже на второго… Склянка… — Все, этаж пройден! — рокочет Гиббон. — Подняли и понесли. Крауч, отставить! — рявкает он одному из Рыцарей, когда тот пытается наложить Мобиликорпус на одного из спасенных. — Повторяю — ты на защите! Следуем за волочащимися по воздуху телами. Почти подбираемся к выходу, когда на нас выскакивает ошалевший маг в серой мантии - чужой. Глаза его широко распахнуты, лицо в слабом факельном свете коридора кажется мертвенно-белым. При виде нас он отшатывается, прижимает руку к груди. Я отскакиваю в сторону, едва не уронив транспортируемого узника, но в мага тут же прилетает зеленый луч. Крауч. — Что лупишься? — даже сквозь маску виден безумный блеск в глазах моего спутника. — Это тебе не мамкино молочко сосать! Больше всего на свете мне хочется пустить такой же зеленый луч в эту ухмыляющуюся рожу, но сейчас не время и не место для разборок. Отворачиваюсь от Крауча и бегу следом. Мы и так отстали. Шаги Крауча слышны вслед за мной. * * * — Селвин, отдай Краучу своего, — командует Гиббон, когда мы оказываемся рядом с метлами. — Крауч, ты везешь его на метле. Уронишь, шею сверну. Селвин, следишь за воздухом. Теперь берем своих и сматываемся. Оглядываю бывшего узника, которому предстоит лететь со мной. Селвин снял с него Мобиликорпус, как и с других заключенных, и сейчас передо мной стоит пошатывающийся человек в грязном рубище, источающий непередаваемые ароматы помоев. Такой свалится с метлы, едва мы в воздухе будем. Взмахом палочки накладываю Согревающие на своего будущего пассажира, хватаю метлу, взбираюсь на нее. Спасенный пытается сесть сзади меня, но я подтаскиваю его вперед. — Сядешь впереди, — поясняю. — Я тебя держать буду. — А за метлу чем держаться будешь, хреном? — фыркает маг, но послушно перекидывает ногу. — А я без рук, — коротко бросаю и взлетаю, обхватив своего пассажира за пояс. Он настолько худ, что одной правой руки мне достаточно. — А-а-а-а! Долбо…б, мы щас разобьемся! — неожиданно на чистом русском орет маг, судорожно вцепляясь в древко метлы. — Хоттабыч хренов! Горыныч недоделанный! — Не ссы, мужик, — по-русски же отвечаю ему в ухо, придерживая метлу левой рукой позади себя и закладывая вираж, пытаясь найти в темноте кого-то из Рыцарей или хотя бы направление. — Не убьемся. — Да чтоб я с дементором не только поцеловался, но и трахнулся! Еб…л я такие полеты! — Мужик, я два года ловцом в Национальной Сборной отлетал, — пытаюсь успокоить нервного пассажира. — Ага, а потом двадцать лет яйца на диване просиживал! Су-у… — выдыхает пассажир, когда я наконец-то замечаю внизу летящую группу и приказываю метле снижаться к ней. Ну… да, резковато, может быть. Одной рукой же управляю. К тому же держусь сзади… В нагнанной группе — четыре мага. Трое везут пассажиров, но не впереди, как я, а позади. Один из пассажиров вот-вот свалится. Подлетаю к летящей паре и, перехватив своего пассажира левой рукой, взмахом палочки подтягиваю сползающее тело метлу. — Твой чуть не свалился! — ору в повернувшуюся ко мне маску. — Я его подсадил! Маска кивает. Отлетаю в сторону, оглядываюсь и впереди вижу берег, с которого мы вылетали. Приземление получается не очень. Я мягко встаю на землю, но мой пассажир валится с ног. — Ты живой? — интересуюсь у мага, прижимающего к себе древко, словно что-то близкое и родное. — С-собака… Чтоб ты так обосрался! — с чувством говорит маг, постукивая зубами. Фыркаю, обхватываю его рукой и сжимаю портключ. — Назад! * * * Вываливаемся в том же Зале, откуда и отправлялись. Вспыхивает яркий свет, ударяет по глазам. Моргаю, пытаясь привыкнуть. Сдвигаю маску на макушку, вглядываюсь в своего спутника. Нет, лучше узнавать, как он выглядит, позже. Когда отмоется и станет похож на человека. — Антонин Константинович Долохов, — вдруг протягивает мне руку маг. — Нет, ну ты силен летать! — Виктор Тодоров Крам, — пожимаю худую грязную ладонь. — Дурмстранг? — прищуривается Долохов. — Да. — Дурмстранг! — маг расплывается в улыбке. — Кощеевы яйца, я так и думал! Какого года? Я сорок третьего! — Я семьдесят седьмого, — называю год своего рождения. — Неплохо сохранился! — Долохов фыркает. — Выглядишь лет на шестнадцать. — Мне девятнадцать, — возражаю и получаю изумленный взгляд. — А чего ж лепишь, что семьдесят седьмого? — Родился я в семьдесят седьмом! — рявкаю на непонятливого мага и вручаю ему Успокоительное. — Выпить. — А что это?.. — Успокоительное. — А мне зачем?.. Еще немного, и он выпьет зелье под Империо… — Чтобы нервы Виктору не мотать, — прерывает наш бессмысленный диалог голос Лорда на русском. — Он наш Целитель. Ему еще других пользовать. Поэтому, Антош, пей и не выделывайся. Никогда в жизни не думал, что человек может так вытаращиться и рот раскрыть. Еще немного, и Долохов бы заскреб пол подбородком. Из разжатой руки выскальзывает врученная мной склянка, и Лорд едва успевает ее перехватить взмахом палочки. Наверное, на моем лице не меньшее изумление, когда Волдеморт заботливо вливает в распахнутый рот спасенного мага зелье из склянки. Маг при этом не меняет выражение лица, лишь механически сглатывает. — А теперь… баиньки, — Лорд делает пасс рукой, и Долохов, повинуясь этому простому движению, укладывается на пол. Ого. — Виктор, отомри, — у моего носа щелкают белые пальцы. — Командуй. Ты тут Целитель. У тебя пациенты. Точно. Оглядываю присутствующих Рыцарей. Кто-то уже снял маску и «форменную» мантию, кто-то еще щеголяет в них. Но бывших узников Азкабана с ними не спутать — изможденные, грязные и почти все либо лежат, либо сидят на полу. — Отошли, — говорю, в душе с интересом наблюдая, выполнят ли мою команду. Все дружно расступаются, пара спасенных тоже делают попытку отодвинуться, но я качаю головой. — Вы оставайтесь на месте. Приступаю к первичному осмотру, заодно накладывая Согревающие на каждого пациента. Осмотр не радует. В относительном порядке — шесть человек, из них — Долохов. Остальные семь, я бы сказал, на грани. Среди спасенных — одна женщина, и она хуже всех. Четыре перелома, разбита голова, язвы по всему телу, предельное истощение. На нее уходит больше всего зелий. Как она еще в сознании, я не знаю. Но когда я собираюсь пойти за закончившимися зельями, мне протягивают нужную склянку. Поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Северусом Снейпом. — Работайте, Крам, — кивает он мне. — Я принес все, что вам будет нужно. — Спасибо, — благодарю нежданного помощника. Постепенно в работу включаются еще три человека, остальных Лорд выгоняет. Впятером мы оказываем всем тринадцати первую помощь, а потом приступаем к одному из важнейших этапов — помывке пациентов и устранении вшей, клопов и прочей азкабанской живности. Заканчиваем к обеду. И лишь когда пациенты, залитые зельями под завязку, распределены по комнатам, которые будут выполнять роль палат, я позволяю себе упасть в кресло и прикрыть глаза. — Неплохо работаешь, — голос Лорда заставляет меня поднять голову. — Кстати, что скажешь по их состоянию? — Хуже всего — женщина, — говорю, не в силах встать на ноги. — Около нее лучше дежурить круглосуточно. Далее идут два мужчины, которые в соседней от ее комнате. Им тоже необходим присмотр, но не такой жесткий. Но дольше получаса оставлять одних не нужно… — Хорошо, я понял, — перебивает меня Лорд. — Будет присмотр. * * * Просыпаюсь к вечеру. Точнее, меня будит домовик на ужин. Протираю глаза, в которые словно песка насыпали, напяливаю кое-как мантию. Собираюсь направиться к Малой столовой, но Динки останавливает меня и сообщает, что все собираются в Большой. И она меня отведет. Большой столовой оказывается тот самый зал, откуда мы уходили и куда возвращались после Азкабана. Но сейчас в нем установлен большой стол, богато накрытый, и присутствуют все, кто участвовал в операции. — Сегодня я хочу поблагодарить всех, кто участвовал в освобождении наших соратников, наших братьев и сестер, — говорит Волдеморт, когда мы все встаем за столом напротив своих мест. — Вклад каждого был неоценимым. Если бы не ваше участие, то неизвестно, сколько бы еще предстояло страданий тем, кто сейчас на свободе… Речь Лорда проникновенна. Я даже чувствую небольшую гордость, что и мои усилия были в этом. Но потом опоминаюсь, словно окунувшись в холодную воду. Я спас Пожирателей Смерти. Спас убийц. Но задумываться над этим мне не удается. Волдеморт заканчивает речь, и мы просто переходим к пирушке. Или пьянке, кому как больше нравится. Я пытаюсь удержаться и не пить, чтобы наутро проснуться со свежей головой, но Люциус Малфой придвигает ко мне бокал с рубиновой жидкостью. — DRC Romanee Conti 1934 года. Лорд передал лично для вас. 1934 года? Черт, этот бокал стоит дороже, чем я за сезон игры получал. — Вижу, вы разбираетесь, — удовлетворенно заключает Малфой. Беру бокал и аккуратно делаю глоток. Спиртное я никогда не любил, но это вино даже нахожу хорошим. — Неплохо, — заключаю. Малфой фыркает. — Отзыв истинного ценителя. Я запомню, Виктор. Пожимаю плечами, отпиваю еще. Плевать на его подколы. Вино, как ни странно, помогает справиться с тупой тяжестью в голове. Осматриваюсь. Обычный праздник. И нельзя даже сказать, что это — Рыцари Вальпурги, Пожиратели Смерти, одни из самых ужасных лиц в магической Британии. Они говорят об обычных вещах, смеются над обычными шутками. Ковыряю какой-то салат. * * * В Мунго появляюсь утром. Чувствую себя омерзительно, и не только физически. Я в жизни бы не подумал, что живых людей можно довести до такого состояния, что было у освобожденных нами людей. И ведь никому из них не оказывалось никакой помощи… — Привет, Крам, слышал новость?! — выпаливает мне моя однокурсница, с которой мы вместе проходим практику, Алиса Донован. — Из Азкабана сбежало семнадцать Пожирателей Смерти, приговоренных к пожизненному заключению! Семнадцать? Я же тринадцать насчитал! — Семнадцать? — глупо переспрашиваю, и тут же сердце замирает — откуда бы мне знать точное число?! — Да, целых семнадцать! Какой ужас! — подтверждает Донован, и я вздыхаю с облегчением — девушка всего лишь посчитала, что меня ужаснуло количество… — Да, действительно, — киваю и делаю заинтересованное лицо. — Как они смогли? — Ты что, «Пророк» не видел утренний? — удивляется Донован. — Там нападение было! Охрану поубивали, двери разломали… — А как Грейс и Келли? — вспоминаю фамилии однокурсников, которые должны были отбывать практику в Азкабане. — С ними все в порядке? — Так то ж ночью было! Они дома ночевали ведь! А утром Келли истерику закатила, сказала, что больше не пойдет в эту Мордредову задницу! — А Грейс? — А Грейс ничего, вроде спокоен… Донован щебечет, а я мне в руки наконец попадает этот самый «Пророк». На всю первую полосу — колдофото сбежавших. Разглядываю каждое, невольно пытаясь найти лицо того мага, которого я вез на метле. И вскоре нахожу искомое. Долохов, хоть и моложе на полтора десятка лет, тем не менее, хорошо узнаваем. Глаз Целителя подмечает детали, которые, возможно, укрылись бы от обывателя — Антонина Долохова, как и других арестованных, фотографировали после пыток. Антонин на колдофото измучен, волосы растрепаны. Он с трудом придерживает поврежденными пальцами табличку с азкабанским номером. Во взгляде — ненависть. И стылая безнадежность. — Жуть, правда? — спрашивает Донован, глядя на «Пророк» из-за плеча. — Они такие страшные! — Ты бы тоже была страшной после пыток! — бросаю несколько резко. — У этого, — тычу пальцем в портрет Долохова, — пальцы переломаны. — Крам, ты чего? — с недоумением глядит однокурсница. — Это же Пожиратели! Сминаю газету. Мне хочется сказать этой напыщенной дуре, что все равно нельзя издеваться над людьми. Арестованный Долохов вряд ли мог оказать какое-то сопротивление палачам, которые его пытали. И чем же тогда сторона Света отличается от Темной стороны, если и там, и там пленных подвергают мучениям? Для того, чтобы добиться признания или каких-то сведений, вовсе не надо ломать человеку пальцы — есть масса зелий, развязывающих язык без какой-либо боли… Но я знаю, что если мою Метку обнаружат, и меня арестуют, то та же Донован лично будет радоваться моим мучениям. Возможно, она поспособствует, чтобы я не сдох слишком быстро… Дергаюсь, выдергивая себя из затягивающей пелены умственных спекуляций. — Я… я просто представил, что же они творили с людьми, — оправдываюсь. Конечно, оправдание шито белыми нитками. — А, — Донован кивает, принимая мои слова. — Да. И это правильно, что и они на собственной шкуре испытали подобное. Нестерпимо хочу заавадить Донован прямо здесь. — Да, — говорю вместо этого. — Это правильно. * * * В Мунго ажиотаж. Происшествие обсуждают. Сообщение «Пророка» обрастает слухами, домыслами и сплетнями, и этаким снежным комом катается с этажа на этаж, из отделения в отделение, от колдомедика к колдомедику. По одной из версии, заключенных вытянули из Азкабана сами дементоры. — Крам! — вдруг окликает меня Амадеус Браун, колдомедик, которому мне выпало помогать сегодня, — там к тебе пришли. Вскакиваю, перебирая в уме всех знакомых Рыцарей Вальпурги, но на пороге кабинета, смотря на меня огромными блестящими глазами, стоит Гермиона Грейнджер. — Гермиона? — удивленно спрашиваю. Вместо ответа Грейнджер делает несколько стремительных шагов и стискивает меня в объятьях. — Мерлин великий, Виктор! Я так волновалась! Несмело обнимаю девушку в ответ. — Это почему? — Ну… я знаю, что ты учишься в Академии Святого Патрика… а у вашего курса практика… и некоторые из студентов должны были проходить ее в Азкабане… — тараторит Грейнджер, спотыкаясь на каждом слове и заикаясь. — Я не знала, где ее проходишь ты, и… в общем, я очень боялась, как бы с тобой чего-нибудь не случилось, — выпаливает она единым духом. — Погоди, — отстраняю от себя Грейнджер. — Ты что, следишь за мной? — Ну… — Грейнджер немилосердно краснеет. — Ты… Просто… Нет, что ты! Я не слежу, просто… просто интересуюсь… Я беспокоюсь… И… Ты почти не пишешь… Ну и я… Смотрю на пунцовое лицо девушки. Я старался писать пореже, да. Что может связывать ее, магглорожденную, «грязнокровку», и меня, Пожирателя Смерти? Мы все равно по разные стороны баррикад. Нам лучше расстаться до того, как может случиться что-то серьезное. Гермиона, девочка. Это сейчас ты беспокоишься обо мне. Пока ты не знаешь, что на моей руке — Темная Метка твоего злейшего врага. Это пока ты прибегаешь ко мне в Мунго, волнуясь и переживая. Но ты бы никогда так не сделала, если бы знала. Что бы ты сделала, девочка? Проклинала бы меня и сожалела, что я уцелел? Желала бы мне мучительной смерти, пылая ненавистью? Я помню, с какой заботой ты смотрела на меня, когда я сидел на стуле после танца, который дался мне с трудом. Ты добрая девочка, Гермиона. Но нам с тобой не по пути… — Виктор? — голос Гермионы звучит приглушенно, и я понимаю, что прижимаю ее к себе, уткнувшись носом в пышные кудри. Поспешно убираю руки. — Прости… — сглатываю. — Я… — Я тоже соскучилась, Виктор, — Гермиона встряхивает головой, откидывая волосы назад. — Когда ты освобождаешься? — Вечером… после шести, — отвечаю и интересуюсь. — А тебе не надо быть в Хогвартсе? — Ну… надо, вообще-то, — девушка смущенно улыбается, — но на пару часов отлучиться могу. Улыбаюсь в ответ. — Может, в кафе сходим, посидим? Я просто очень за тебя переживала… и мне надо прийти в себя, — говорит Гермиона. — Ага, посидим, ты привыкнешь к мысли, что со мной все в порядке, — фыркаю. — Ну... если ты не хочешь, — Гермиона внезапно хмурится, — то можем и не сидеть. — Да нет, я не против, — успеваю произнести, прежде чем соображаю, что говорю. — Вот и хорошо, — Грейнджер улыбается, и мне на секунду кажется, что все вокруг светлеет. — Значит, до вечера! Киваю. * * * День дорабатываю кое-как. Из рук все валится, на меня даже пару раз прикрикивает Браун. А в шесть часов в приемном покое Мунго меня встречает Гермиона. Сейчас она в простой маггловской одежде, не в ученической мантии. — Я подумала, что мы не решили, где встретимся, поэтому пришла сюда, дождаться тебя после работы, — поясняет она. — Куда пойдем? — Как ты выбралась из Хогвартса? — интересуюсь. Насколько я помню, Хогвартс — закрытое учреждение. Как и наш Дурмстранг, но из Дурмстранга выйти без ведома учителей или воспитателей вообще нереально — он находится в каком-то пространственном кармане, и доступ к нему возможен только на нашем корабле. — Ну… есть способы, — загадочно улыбается девушка. — Так куда мы? Можно посидеть в кафе «Фортескью», там хорошее мороженое… — Давай лучше в маггловскую часть Лондона, — качаю головой. — Тебя могут увидеть и узнать, а потом доложить в школу. — Да, точно, — Гермиона хмурится. — Я как-то не подумала. Я знаю пару неплохих мест рядом с «Дырявым Котлом». Ты не будешь возражать? — Да нет, — пожимаю плечами. — Я вообще в Лондоне слабо ориентируюсь, как в маггловском, так и магическом. — Тогда я покажу, — кивает девушка, и мы шагаем к камину. По пути трансфигурирую мантию в простой свитер. На пару-тройку часов моих умений должно хватить. Спустя некоторое время мы выходим из камина в «Дырявом Котле». Гермиона уверенно ведет меня в маггловскую часть Лондона. Оказавшись на улице, невольно ищу взглядом дом, в котором находится квартира, оставленная мне Анной Фоминичной. Вижу даже край балкона. — Самое главное, ничего не бойся, — говорит Гермиона. — Маггловский мир своеобразен, но достаточно прост. Ты видел раньше автомобили? — Гермиона, — мягко говорю девушке. — Я из Дурмстранга. У нас половина предметов в школе были маггловские. Нам даже выдают два диплома — один магический, дурмстранговский, а второй — одной из маггловских школ. Я не только видел автомобили, но и знаю, как они устроены, и в случае необходимости могу даже водить. Правда, не сильно быстро и не в таком большом потоке. — О… — челюсть Гермионы отвисает, а потом она немилосердно краснеет. — Прости. Я… в общем… как бы… — Я понимаю, — аккуратно сжимаю ее ладонь. — Ты не привыкла, что маги могут разбираться в мире магглов. — Ну да, — девушка кивает, смущенно глядит на меня. — У нас в основном разбираются магглорожденные, как я. Ну, и иногда полукровки… — А чистокровные никогда, — озвучиваю продолжение. — Эм… да. Улыбаюсь, не желая выпускать тонкие нежные пальчики из собственной ладони. — Где там твое кафе? * * * Кафе оказывается уютным местом. Хотя народу, на мой взгляд, многовато. Мы усаживаемся за столик, Гермиона тут же подтягивает к себе меню, выбирая парочку пирожных и салат. Я беру немного жареного картофеля и стейк. В напитках мы с Гермионой проявляем удивительную солидарность — апельсиновый сок. — Как проходит учеба? — интересуется Гермиона, когда нам приносят заказ. — Нормально, — пожимаю плечами. — Конечно, это не школа, но мне нравится. А у тебя как? — Ох… — Гермиона вздыхает, отпивает сок. — В этом году Министерство словно взбесилось — прислало нам проверяющего, который цепляется ко всему, чему может. Она постоянно сидит на наших уроках, перебивает преподавателей, назначает взыскания… — Жуть, — говорю, разрезая стейк. — А как ее зовут? — Долорес Амбридж. Пытаюсь вспомнить имя, но не получается. Качаю головой. — Не, не слышал. Она ко всем так? — Нет, конечно. Слизеринцев она привечает. Создала «Инспекционную Дружину», там одни слизеринцы. Ходят и все вынюхивают, а потом ей докладывают. Малфой там состоит со своими подпевалами. — Глупо. Что за инспектор, который предвзят? — говорю. — Тогда это не проверяющий, а надсмотрщик. — Так и получается, — Гермиона хмурится. — Она ничего не хочет слушать. На профессора Риддл взъелась за то, что та учит нас заклинаниям — говорит, что в школе этого не требуется, надо обойтись теорией. — А профессор Риддл что? — навостряю уши, услышав упоминание про Анну Фоминичну. — А профессор Риддл… — тут Гермиона фыркает, — а профессор Риддл покивала, а когда Амбридж отвернулась, пульнула в нее что-то непонятное, от чего у этой… кожа бородавками покрылась — стала натуральная жаба. Амбридж возмутилась, а профессор Риддл сделала точно такое же выражение лица, как у Амбридж до этого, и тем же ей голосом: «Инспектор Амбридж, как вы могли так подумать! В школе нет никаких опасностей!» Едва удерживаюсь, чтобы не заржать во весь голос. Хрюкаю минуты три, пока Гермиона терпеливо ждет. — А что потом? — интересуюсь, когда удается связать слова в предложение. — Потом… Потом Амбридж долго орала, но пошла в Больничное Крыло. И там просидела два дня, пока мадам Помфри не убрала ее бородавки. После этого мы Амбридж иначе, чем «жаба», не называем. За глаза, конечно. Хихикаю снова. — Амбридж — стерва, — Гермиона внезапно делается серьезной. — Она наказала Гарри за то, что тот утверждал, что Тот-Кого-Нельзя-Называть возродился. По спине бегут неприятные мурашки. — Наказала? — переспрашиваю. — Да. Назначила отработку, после которой у Гарри на руке появились царапины в виде букв. — Кровавое Перо, что ли? — холодею, вспоминая один из Темномагических Артефактов, который может иметь подобные последствия. — Не знаю, — Гермиона разводит руками. — А что Дамблдор? — Дамблдор… Дамблдор ничего не может. Амбридж главная. Если она заявит, то Дамблдора могут убрать с поста директора. — Да, дела… — задумчиво говорю, глядя в тарелку. — Но ведь долго нельзя прятать голову в песок. Вместо того, чтобы замалчивать возрождение Лорда, лучше бы собирались с силами. Ожидаю, что Гермиона что-то ответит, но она молчит. Поднимаю голову и вижу напряженный взгляд. — Почему ты назвал Того-Кого-Нельзя-Называть Лордом? — медленно спрашивает она. Мурашки на спине бегут ледяными лапками, замораживая позвоночник. — А что? — старательно делаю удивленный взгляд, молясь всем богам, чтобы Гермиона поверила. — Некоторые так его называют… Это короче, чем выговаривать «Тот-Кого-Нельзя-Называть». Или предлагаешь называть его… по имени? Едва не называю Лорда по имени сам, но вовремя вспоминаю о боли, которая может меня выдать. Видимо, у меня еще остались способности к лицедейству — Гермиона облегченно вздыхает и произносит, вертя в руках стакан: — Виктор, Лордом Того-Кого-Нельзя-Называть обычно называют его сторонники… Он ведь на самом деле не лорд. — А, не знал, — сокрушенно опускаю голову. — Извини. — Ничего, — Гермиона улыбается. — Теперь ты знаешь. — Теперь я знаю, — отзываюсь эхом.