Змеиная паутина

7

Я ненавижу кровь. Ненавижу боль и смерть. Ненавижу отчаянье в глазах и гаснущий взгляд. Ненавижу Лорда. Еще я ненавижу Долохова и Яминского. Каждый раз, когда я возвращаюсь с убийств, пафосно обозванных Лордом «рейдами», я хочу умереть. Я ненавижу Анну Фоминичну, которая уговорила меня на эту затею. Часто я сжимаю палочку, вспоминая такое простое и действенное проклятье из двух слов, легко могущее закончить все это за пару секунд. Я даже направляю ее на себя, вдыхая воздух, но… Но не могу. И я ненавижу себя за свою слабость. Я часами стою под душем, чтобы смыть с себя чужую кровь. Но не получается. Из душа я выхожу такой же грязный, как и до этого. Я оставляю кровавые следы повсюду — на полу, на постели, на стуле и столе, на бумаге, книгах, тарелках… Я не понимаю, как у других Рыцарей получается выходить из душа чистыми. Стерильными. Как они умудряются избавляться от чужой крови и чужой смерти на себе. И не понимаю, почему другие не видят этой крови на мне. Лорд совершенно безумен. Некоторые «тройки» иногда притаскивают магглов в Малфой-мэнор. Тогда крови становится больше, и запах смерти надолго повисает под сводами подвальной тюрьмы. Я не почти не могу есть. Запах еды у меня стойко ассоциируется с вонью вывернутых внутренностей. Весна проходит мимо меня. После весенних каникул встречаться с Гермионой не получается — она уезжает в школу. Даже письма от нее приходят всего три раза. Гермиона… солнечная девочка. В июне сдаю экзамены за второй курс. Сдаю откровенно слабо — еле-еле набираю проходной балл. Преподаватели кривят лица, но выносят вердикт — «на третий курс перевести». Мне больше ничего и не надо — мне достаточно простых «удовлетворительно». — Вы подавали большие надежды, мистер Крам, — говорит одна из преподавательниц, поджимая сухие губы. — Но, видимо, мы прекратим подобную практику — брать студентов сразу на второй год обучения. Молчу. Мне плевать. А еще я научился убивать. Быстро и безболезненно. В рейдах я уже не задумываюсь, прежде чем выпустить зеленый луч Авады. Потому что знаю — если не я, то их смерть будет намного хуже. Долохов практически никогда не использует Аваду. У него какая-то страсть к расчленению и вспарыванию животов. Я едва успеваю облегчить участь его несчастных жертв. Долохов недоволен, что я не даю магглам мучиться, но ничего не говорит, лишь косится. Нескольким магглам удается дать яд вместо лечебного зелья в Малфой-мэноре, когда бешеная троица Лестрейнджей приволакивает их за собой из рейда и продолжает развлекаться, подвергая несчастных всевозможным пыточным заклятьям. Некоторым не удается — в те разы лечебными зельями магглов поит Снейп. В отличие от меня, он дает им правильные снадобья. Шестнадцатого июня Лестрейнджи притаскивают очередных магглов. От их криков закладывает уши, но Заглушающие чары на подземные камеры никто почему-то не ставит. Я стараюсь не думать, отрешиться от происходящего, забыться в каком-то дешевом любовном романе, но это не дает мне сделать Беллатрикс Лестрейндж. — Крам, дай Лечебного для магглов! — едва ли не пинком распахнув дверь в мою комнату, говорит женщина. Откладываю книгу. Зельями заведуем я и Снейп. Никто другой (за исключением Лорда) не может взять ни единого флакона. Даже Ближний Круг ходит к нам «на поклон». И в лабораторию имеем право войти мы трое. Удобно. Я всегда знаю, что где лежит, и учет не страдает. А еще я всегда могу взять нужный мне пузырек, и знать об этом буду только я. И поэтому сейчас я молча встаю с кресла и так же молча шагаю в кладовую, достаю с полки выбранный флакон. Яд. Яд этот не быстрый, но у него есть небольшой «положительный» эффект — он ослабляет болевые ощущения. Так что, хотя маггл умрет не сразу, но мучиться будет меньше. Хоть что-то, что я могу сделать для них. Я помню, зачем я здесь, Анна Фоминична… Вместе с нервно приплясывающей Беллатрикс спускаюсь в подземелье. Беллатрикс не спорит: лечение — моя сфера. Подземелье у Малфоев сделано на совесть. Большое, просторное, с высоким потолком. По двум стенам — камеры, отгороженные от общего пространства коваными решетками. У третьей стены — всевозможные пыточные приспособления. Торквемада бы помер от зависти. Маггл корчится на каменном полу. Наше появление заставляет его дернуться в попытке отползти, но он не может — не пускает прочная железная цепь. Подхожу ближе. Маггл внезапно замирает, глядя прямо мне в лицо лихорадочно блестящими глазами. — Виктор? — недоуменно спрашивает он. Вздрагиваю. Откуда он может знать мое имя? — Ты приходил к нам, я помню, — торопливо выдыхает маггл. — С моей дочерью… Ты ведь Виктор, правда? Виктор Крам! Вглядываюсь… и узнаю. Венделла Грейнджера невозможно узнать под этой маской из крови и грязи; в этом полумраке, освещаемом лишь несколькими факелами, с треском чадящих на стенах; здесь, в подземельях Малфой-мэнора, прикованного за шею к каменному полу. Если бы он не назвал меня по имени, я бы не узнал. — Венделл, — мертвым голосом произношу его имя. — Венделл Грейнджер. — Да-да, это я, — с какой-то надеждой шепчет мужчина. — Виктор, пожалуйста… помоги нам… — Крам? — словно плетью, хлещет голос Беллатрикс Лестрейндж за спиной. Делаю шаг назад. — Откуда ты его знаешь? — интересуется Беллатрикс. — Встречался, — отвечаю и вытаскиваю из кармана окровавленную руку. — Пойду схожу за новой порцией зелья — пузырек раздавил от неожиданности, когда он меня узнал. Беллатрикс одаряет меня презрительным взглядом, но я, быстро наложив Кровоостанавливающее заклятье, уже бегу по ступеням вверх, в кладовую при лаборатории. И на этот раз выбираю правильное Лечебное, заодно глотнув противоядия. Думал, раздавить пузырек в кармане у меня не получится. * * * Под внимательным взглядом Беллатрикс вливаю в измученного Венделла Грейнджера порцию лечебного зелья, заодно даю немного Укрепляющего. — Моя жена, — хрипит мужчина, когда ему становится немного полегче. — Пожалуйста, что с ней? — Где женщина? — поворачиваюсь к Беллатрикс. — Женщина? — Беллатрикс фыркает, указывает пальцем в одну из камер. — Да там. Быстро сдулась, но еще не сдохла. Хочешь — развлекись. Взмахом палочки отпираю решетку, подхожу к Монике Грейнджер. Диагностические… Ей намного хуже. Она без сознания, едва дышит. — Ладно, мешать не буду, — ехидный голос Лестрейндж скребет душу, как наждачная бумага. — Если уж тебе понравились эти магглы… Уступаю на время. Когда дверь в застенки закрывается, привожу Монику Грейнджер в сознание простым Энервейт. — Нет, не надо! — в глазах ужас, когда она видит меня. — Пожалуйста, прошу… Мы ничего не сделали! — Тихо, Моника, — успокаивающим тоном произношу. — Все хорошо. Это я, Виктор. Виктор Крам. — Пожалуйста!.. — женщина все еще меня не узнает, но я заученным движением вливаю ей в рот лечебное зелье и зажимаю нос, чтобы она сглотнула. Следом вливаю еще порцию Укрепляющего. — Виктор? — в глазах появляется понимание, когда зелья начинают действовать. — Да, это я, — киваю. — Вы… один из них? Из этих палачей, да? — шепотом, в котором нет ничего, кроме безнадежности, спрашивает миссис Грейнджер. — Я Целитель, — говорю, понимая, насколько мои слова звучат жалко. — Я помогу вам. — Спасибо… — вдруг улыбается женщина. — Я верю вам. Снимаю цепь с мистера Грейнджера, простым Мобиликорпусом переношу его в соседнюю с его женой камеру. Грейнджеры смотрят на меня с неприкрытой надеждой. — Я… — от осознания, насколько мало я могу сделать для этих людей, физически больно. — Я сделаю все, что могу. Но вам придется подождать и немного потерпеть. Я здесь маленький человек. Когда получится, я выведу вас отсюда и отправлю туда, где вас не найдут. — А Гермиона, наша девочка… — хрипло произносит мать Гермионы. — С ней все в порядке, — максимально уверенно отвечаю. — Она в Хогвартсе, а это самое безопасное место в Британии. Ее никто не тронет. — Спасибо вам, Виктор, — едва слышно говорит Венделл Грейнджер. — Мы вам верим. Киваю, отхожу от решеток. Я сделаю все, что смогу. * * * Днем вывести Грейнджеров нет никакой возможности. По мэнору обязательно кто-нибудь шастает. А они магглы — их надо довести до аппарационной комнаты и аппарировать по одному — парную аппарацию я осилю, а вот на тройную сил не хватит. А как их довести, если они даже на ногах не держатся? У Венделла сломаны все пальцы на ногах и правая рука, а у Моники — щиколотка на левой ноге. Двоих Мобиликорпусом я не подниму — только по одному. И на это времени минимум пятнадцать минут. Но это нереально — слишком много народу. Проще сделать это ночью. Но этой ночью несколько «троек» уходят в рейд, и всю ночь в Малфой-мэноре нет спокойного промежутка времени. Утром мне удается принести Грейнджерам еды — бутылку молока и четыре сэндвича. За едой приходится отлучиться в город, но для меня одного это не представляет трудностей. Еду покупаю в простом маггловском магазинчике рядом с «Дырявым Котлом» — магическая еда может иметь нежелательные последствия. — Спасибо, Виктор! — благодарят меня Грейнджеры, когда я отдаю им по два сэндвича и по трансфигурированной кружке с горячим молоком, подогретым простым Бойлио, а так же по флакону Лечебного и Укрепляющего. Костерост давать не рискую, поскольку он тоже не всегда подходит простым магглам. Киваю, не в силах ответить голосом. Я обязательно выведу их отсюда. * * * Днем мне приходится варить зелья, и я благодарю всех богов, что Снейпа нет в мэноре, иначе мне бы не удалось пополнить запасы того яда, который я иногда использую… вместо Лечебного. Но лечебное зелье я тоже варю, как и Укрепляющее, Обезболивающее и еще несколько других. В обед приношу Грейнджерам мясного супа-пюре, хлеба и молока. Суп-пюре я требую у Динки якобы для себя, а хлеб и молоко снова приношу из маггловского магазина. Грейнджеры опять благодарят меня, а я стараюсь как можно быстрее уйти из подземелья — мне невыносимо стыдно смотреть им в глаза. А после обеда, когда я, провонявший насквозь испарениями из котлов, моюсь в душе, до меня доносятся крики боли. Сперва я не обращаю на них внимания, поскольку уже привык к ним: Лестрейнджи — да и не только они — регулярно издеваются над магглами, но спустя некоторое время меня пронзает, как иглой — в подземельях Грейнджеры. Вылетаю из душа, накидываю мантию прямо на голое тело, добегаю до входа и кубарем скатываюсь по ступенькам в подземелье. Я не ошибаюсь — в подземелье Беллатрикс. Из ее палочки вырывается красный луч, а на полу в своей клетке бьется в судорогах Моника Грейнджер. — Прекрати! — рявкаю, толкаю Беллатрикс. — А, малыш Крам, — издевательски фыркает Беллатрикс, ничуть не смутившись моего появления. — Прекрати, — повторяю. — Я что-то давно не слышала их криков, — Беллатрикс одаряет меня презрительным взглядом. — Надеюсь, ты не сильно расстроился, что я решила немножко развлечься. А то ты как-то бездействуешь. — Не тронь, — встаю между решеткой и Беллатрикс, заслоняя собой Монику Грейнджер. — А что так, малыш? — Беллатрикс прищуривается. — Я тебе их отдала не для того, чтобы ты их тут откармливал и холил. Ты еще их в задницу не целуешь? Вместо ответа направляю на Беллатрикс свою палочку. — О, неужели среди нас завелись магглолюбцы? — цедит Лестрейндж. — Малыш, наш Лорд будет крайне недоволен. Сглатываю, опоминаясь. — Ты их вконец замучила, — говорю, опуская руку. — Они вот-вот сдохнут. И что за радость — пытать полутруп? — А, — Беллатрикс приближается ко мне вплотную. Вынужден отступить, но позади решетка. Вжимаюсь в прутья, пытаясь сохранить дистанцию между собой и этой безумной женщиной, но она придавливает меня своим телом. — Маленький мальчик хочет долгого удовольствия, — в глазах Беллатрикс полыхает огонь, в котором я с ужасом различаю возбуждение. — До-о-олгого… Внезапно она хватает меня за пах прямо сквозь мантию. От неожиданности дергаюсь, пытаюсь вывернуться. Беллатрикс так же резко отступает и, не говоря больше ни слова, стремительно уносится прочь. Лишь раздается стук каблуков и безумный смех, в котором нет ни капли человеческого. Отряхиваюсь, делаю судорожный вдох, пытаясь прийти в себя. Вовремя вспоминаю о присутствующих здесь Грейнджерах. — Простите, — говорю, повернувшись к Монике и Венделлу, — что поздно явился. Грейнджеры сглатывают. — Ничего, — первым отвечает мужчина. — Я понимаю. Смотрю на миссис Грейнджер и понимаю, что все это время привычно считаю секунды. «…тридцать три, тридцать четыре…» — Я схожу за зельем, — говорю. — Его пьют специально после Круциатуса — проклятья, которому только что подвергли вашу жену. Мистер Грейнджер лишь кивает. С нужным зельем возвращаюсь быстрее, чем успеваю досчитать до ста двадцати. * * * В ночь с семнадцатого на восемнадцатое число Лорд собирает Ближний и Внутренний Круги. Я не вхожу в число «счастливчиков», поэтому думаю устроить побег Грейнджерам, но не успеваю. Собрание заканчивается быстрее. Я даже не успеваю вывести ее из подземелий, как на пороге возникает вездесущая Беллатрикс Лестрейндж. — О, малыш развлекается? — Беллатрикс вскидывает палочку, перехватывая у меня Мобиликорпус. — И куда это ты собрался? — К себе, — отвечаю и придумываю глупейшую отговорку: — В подвале как-то атмосфера не та, и пол жесткий. Беллатрикс запрокидывает голову, заливисто хохоча. — Малыш, а ты, оказывается, взрослый мальчик. Но пленников нельзя выносить из подвала — приказ нашего Повелителя. Так что пользуйся тем, что есть. И где есть! Стиснув зубы, смотрю, как Моника вновь оказывается в своей клетке. — Ты не против моего присутствия? — Беллатрикс подбирается ко мне из-за спины. — Хочу посмотреть, как ты будешь ее трахать. Меня это заводит. — А меня нет! — резко отвечаю. — «Третий лишний» — слышала поговорку? — О, малыш стесняется! — фыркает Беллатрикс и, как вчера, стремительно убегает. Безумный смех отражается от стен. На понимающе глядящих Грейнджеров смотреть невыносимо. * * * Я твердо решаю увести Грейнджеров на следующую ночь. Чего бы мне это не стоило — оглушу, зааважу встречных Рыцарей… и уведу. Потому что так будет правильнее всего. Хватит мне тянуть кота за хвост. В конце концов, убьют — значит, убьют. Но я буду знать, что сделал все, что мог. На ужине нет почти никого из Внутреннего и Ближнего Кругов — ни Долохова, ни братьев Лестрейнджей, ни даже Малфоя — лишь хмурая до невозможности Беллатрикс и пара давнишних обитателей — вечно облизывающий губы Крауч и Петтигрю. И мрачный, словно туча, Лорд. Отсутствие большей части людей мне на руку. Я дожидаюсь полночи, когда все разбредаются по своим спальням и спускаюсь в подземелье, собираясь в очередной раз предпринять попытку вывести Грейнджеров, но… Но в подвале, едва я открываю дверь, вижу в одной из клеток… Анну Фоминичну. — Анна Фоминична?! — едва не падаю на пол. — Витя, — улыбается мне женщина. От ужаса холодеет все внутри. Если она здесь, в клетке, то… вывод напрашивается сам собой. — Анна Фоминична, — поспешно говорю, — все в порядке. Я вас выведу. Сейчас в мэноре никого нет, только Лорд и еще пара человек. Они спят… — Витя, — останавливает меня Анна Фоминична. — Тихо… Не надо. Замолкаю, напряженно глядя на нее. В ее волосах странные отблески, словно пряди седины. Да и сама она в этом факельном освещении выглядит постаревшей лет на пять или даже семь. — Но почему? — не понимаю. — Потому что мы не дойдем, — в голосе Анны Фоминичны какое-то нереальное спокойствие. — Нас поймают, едва мы выйдем отсюда. — Мы осторожно… — Витя, — перебивает меня женщина. — Я тебя прекрасно понимаю. Только… скажи, тут есть домовики? — Да, — киваю. Анна Фоминична грустно хмыкает, и до меня доходит. От осознания собственной тупости становится больно до слез. Все мои попытки помочь Грейнджерам были обречены на провал. Домовики, прикрепленные к гостю, не только следят за его благополучием, но так же смотрят, как бы гость не полез, куда не надо, не умыкнул чего-нибудь и вообще… А за мной следит Динки. — Динки… — зову слабым голосом, и домовичка тут же появляется. — Принеси воды, — прошу первое, что приходит на ум. — Да, мастер Виктор, — отзывается Динки, и передо мной возникает стакан с водой. — Спасибо, — отпускаю домовика. Когда домовик исчезает, отбрасываю стакан прочь. Стакан ударяется о стену и разбивается брызгами стекла. Как и мои надежды. — Вить, — голос Анны Фоминичны приводит меня в чувство. Она подходит к решетке своей камеры, толкает ее и выходит наружу. — А, мне можно выходить из клетки, — отмахивается она, видя мой ошарашенный взгляд, но потом хмурится. — Но не из подвала. Единственное послабление, которое сделал мне мой отец. Напрягаюсь, пытаясь вспомнить, кого же она имеет ввиду, но потом… потом вспоминаю. — Палочки у меня тоже нет, — вздыхает Анна Фоминична нарочито бодрым голосом. — Ну, да ладно. Проживу как-нибудь. Как говорится, «живы будем — не умрем». Бессильно опускаюсь на пол и встречаюсь глазами с настороженно глядящими на меня Грейнджерами. С Анной Фоминичной мы говорили по-русски, и из нашей беседы родители Гермионы не поняли ни слова. Что же мне делать? Как помочь им сбежать? — Вить, — Анна Фоминична садится рядом. — Вить, никак. Что? Я вслух произнес? — Догадаться, о чем ты думаешь, даже идиот сможет, — фыркает женщина, видя мой настороженный взгляд. — А если ты хочешь ответ… Вить, ты помнишь, зачем ты здесь? В подвале внезапно наступает лютый холод. Простой вопрос Анны Фоминичны, так мягко и спокойно прозвучавший, замораживает меня до самых костей. — Впрочем, тебе решать, — Анна Фоминична поднимается на ноги спустя несколько минут моего безмолвного созерцания особо интересного камня на полу. — Это твой и только твой выбор. Да, мой. Но мне от этого еще хуже. * * * Двадцатого июня меня вызывает Лорд. Меньше всего на свете я хочу видеть этого урода, который запер в подвале собственную дочь, который позволяет творить все эти зверства с магглами… Но я иду к нему. Иду, потому что мне некуда деваться. У дверей сталкиваюсь с Яминским. — Яминский, Крам, — говорит Лорд по-английски, едва мы переступаем порог, — так как лидер вашей «тройки» опять в Азкабане, то замещать его будет Беллатрикс Лестрейндж. С ней вы знакомы. Вопросы? — Нет, мой Лорд, — отвечаем, согнувшись в поклоне. — Хорошо, идите. Выскакиваем за дверь максимально быстро. — Бл…, нафига нам эта баба бешеная, — кривится Яминский, переходя на русский. — Такое чувство, что у Лорда не все дома… Быстрым движением зажимаю рот Яминскому. — Идиот, Лорд по-русски сечет, — шепотом говорю, покосившись на дверь. — Да ну? — недоверчиво глядит на меня Яминский, когда я, дождавшись его кивка, опускаю руку. — Зуб даю, — тащу мужчину прочь от злополучного кабинета. — Он со мной и Долоховым не раз по-русски разговаривал. — А сейчас чего по-английски болтал? — Яминский бросает короткий взгляд назад. — Я что, Пушкин? — зло отвечаю. — Хотел и болтал. Ты еще ему претензию предъяви. Яминский поводит плечами, ускоряет шаг. * * * После попадания в Азкабан Долохова и нескольких других Рыцарей (я так и не знаю, как они умудрились), Беллатрикс словно становится еще безумнее. Я варю несколько зелий, которые могут ее немного успокоить, но она со смехом разбивает принесенные мною бутылки. А Лорд, видящий всю эту картину, ничего не говорит. Я не знаю, что мне делать. И не знаю, что мне делать, когда сумасшедшая женщина вновь берет в привычку пытать Грейнджеров. Я пытаюсь их защитить, но вмешивается Лорд. Его насмешливый вопрос: «Что тебе эти магглы?» словно выбрасывает меня в какой-то тупик, в колодец, закрытую комнату, откуда нет выхода. Грейнджеры по-прежнему понимающе кивают, когда я пытаюсь им объяснить сложность ситуации, но с каждым разом я вижу, как в их глазах растворяется надежда, сменяясь обидой и недоверием. Анна Фоминична ничего не говорит мне про них, когда я прихожу в подвал. Я пытаюсь спросить у нее совета, чтобы она сказала, что будет правильно, но она лишь пожимает плечами. — Твой выбор, Вить. Только то, что ты сам решишь. И двадцать шестого июня, в очередной раз смотря на истерзанных мужчину и женщину, я принимаю решение. Вернуться за нужными флакончиками. Раскупорить. Протянуть. — Сегодня я выведу вас. Это сонное зелье, — произносят мои губы. — Уснете, вас легче будет транспортировать отсюда. Так Охранные чары не среагируют. Венделл Грейнджер подбирается, словно мои слова придают ему сил. — А потом куда? — интересуется. — Есть квартира в Лондоне, — тихо говорю. — Отлежитесь, потом переправлю вас в Болгарию, к матери. Там вас не найдут. — Хорошо, спасибо, Виктор! — мужчина широко улыбается и ложится на грязный матрас, закрыв глаза в предвкушении свободы. — Я рада, что у моей дочери есть такой смелый и решительный друг, как вы, Виктор, — кивает Моника Грейнджер, принимая из моих рук точно такую же склянку, которую я давал ее мужу. — Я знаю, что она будет счастлива с вами. От подступивших слез не могу дышать. Почти не вижу, как женщина ложится на свой матрас. Точно так же, как и ее муж. — Ты правильно поступил, — на плечи ложатся мягкие руки. — Не плачь. Пытаюсь вдохнуть, но рыдания рвут горло. Аккуратно поправляю кисть руки лежащей передо мной мамы Гермионы. Слезы застилают глаза. — Тихо, тихо, дурмстранговец, — Анна Фоминична обнимает меня сзади, и я, развернувшись, утыкаюсь ей лицом в мантию, не в силах сдержаться. — Тяжел путь Целителя, — убаюкивая меня в своих объятьях, тихим голосом говорит Анна Фоминична. — Самое тяжелое — принимать такие решения. И иногда… иногда бывает, что приходится… приходится так поступать с теми, кто нам дорог. На тебе нет их крови, Витя. Вся кровь на руках тех, по чьей вине ты был вынужден это сделать. Не кори себя. Ты молодец. Кажется, что слезы не кончаются. Последний раз я плакал… не помню когда. — Ты очень сильный, Витя, — Анна Фоминична гладит меня по голове. — Очень. Я никогда не видела таких сильных и мужественных людей. Таких больше нет. Держись, дурмстранговец. Кто, кроме нас? Спустя вечность могу наконец оторваться от мокрой груди Анны Фоминичны и размазать слезы по распухшему лицу. — Спасибо, — говорю женщине, глядящей на меня с неприкрытой заботой. — Я в порядке. Спасибо. Она молча кивает, стискивает мне руку. Наколдовываю Агуаменти, направляю себе на лицо. Струя воды заливает мне мантию, но я почти этого не чувствую. Сколько я так стою, не знаю, но когда я заканчиваю, то на полу нехилая лужа воды. Высушиваю пол и себя короткими взмахами. На лицах обоих Грейнджеров застыли легкие улыбки. — Я… я похороню их… — бормочу оправдывающимся тоном. Анна Фоминична снова кивает. Когда я транспортирую тела, укутанные в трансфигурированное из одного из матрасов покрывало, в коридорах мэнора мне не встречается ни одна живая душа. * * * Кладбище я знаю всего одно. То самое, на котором возродился безносый урод. Но на нем я хоронить Грейнджеров не хочу. Берег, на который я аппарировал пять минут назад, подходит намного лучше. Палочкой вынуть четыре кубометра грунта. Трансфигурировать из камня большой гроб, из пары опавших листьев — мягкие подушки. Из сухих травинок — хризантемы. Бережно укладываю на подушки сперва Венделла, затем Монику, медленно, по одной, руками укладываю цветы. Простите меня, мистер и миссис Грейнджер. За то, что наше знакомство оказалось таким коротким. За то, что я не сумел выполнить свое обещание. За то, что пообещал невыполнимое. Спасибо вам за то, что позволили познакомиться с вами не только… в застенках Волдеморта. Спасибо вам за то, что позволили общаться с вашей дочерью. За то, что разрешили нашу дружбу. Я обещаю, нет, клянусь, что не причиню вреда вашей дочери и сделаю все, чтобы она не пострадала в грядущей войне, пусть это даже будет стоить мне жизни... Когда собираюсь уже накрыть гроб тяжелой крышкой, вспоминаю еще кое о чем. Очень важном. Путь в Малфой-мэнор и обратно занимает у меня минут пять. — Я обещал вам, — сглатываю, кладу между телами небольшую фигурку китайского огненного шара. — Вот. Это дракон. Миниатюрный дракон переступает по трансфигурированной белоснежной материи, выпускает иллюзорный огонь. — Не бойтесь, — как живым, говорю лежащим передо мной Грейнджерам. — Огонь не настоящий. Взмахом палочки закрываю гроб, укладываю его в вырытую яму и засыпаю землей. Хотя Анна Фоминична сказала, что я не виноват, я знаю, что это неправда. Я виноват. Особенно перед тобой, Гермиона.