МОЕ САМОУБИЙСТВО
- Да, это ужасно, - говорил я сам себе в своей комнате, - все ужасно. И этот
салат, и нянька, и пожилой литератор, и незабвенное "пойми", вообще вся моя
жизнь. За окнами ныл осенний ветер, оторвавшийся железный лист громыхал, по
стеклам полз полосами дождь. После вечера с нянькой и гитарой много случилось
событий, но таких противных, что и писать о них не хочется. Прежде всего я
бросился проверять роман с той точки зрения, что, мол, пропустят его или не
пропустят. И ясно стало, что его не пропустят. Пожилой был совершенно прав. Об
этом, как мне казалось, кричала каждая строчка романа.
Проверив роман ,я последние деньги истратил на переписку двух отрывков и отнес
их в редакцию одного толстого журнала. Через две недели я получил отрывки
обратно. В углу рукописей было написано: "Не подходит". Отрезав ножницами для
ногтей эту резолюцию, я отнес эти же отрывки в другой толстый журнал и получил
через две недели их обратно с такою же надписью: "Не подходит".
После этого у меня умерла кошка. Она перестала есть, забилась в угол и мяукала,
доводя меня до исступления. Три дня это продолжалось. На четвертый я застал ее
неподвижной в углу на боку.
Я взял у дворника лопату и зарыл ее на пустыре за нашим домом. Я остался в
совершенном одиночестве на земле, но, признаюсь, в глубине души обрадовался.
Какой обузой для меня являлся несчастный зверь.
А потом пошли осенние дожди, у меня опять заболело плечо и левая нога в колене.
Но самое худшее было не это, а то, что роман был плох. Если же он был плох, то
это означало, что жизни моей приходит конец.
Всю жизнь служить в "Пароходстве"? Да вы смеетесь!
Всякую ночь я лежал, тараща глаза в тьму кромешную, и повторял - "это ужасно".
Если бы меня спросили - что вы помните о времени работы в "Пароходстве"? - я с
чистой совестью ответил бы - ничего.
Калоши грязные у вешалки, чья-то мокрая шапка с длиннейшими ушами на вешалке - и
это все.
- Это ужасно! - повторил я, слушая, как гудит ночное молчание в ушах.
Бессонница дала себя знать недели черед две.
Я поехал в трамвае на Самотечную-Садовую, где проживал в одном из домов, номер
которого я сохраню, конечно, в строжайшей тайне, некий человек, имевший право по
роду своих занятий на ношение оружия.
При каких условиях мы познакомились, неважно.
Войдя в квартиру, я застал моего приятеля лежащим на диване. Пока он разогревал
чай на примусе в кухне, я открыл левый ящик письменного его стола и выкрал
оттуда браунинг, потом напился чаю и уехал к себе.
Было около девяти часов вечера. Я приехал домой. Все было как всегда. Из кухни
пахло жареной бараниной, в коридоре стоял вечный, хорошо известный мне туман, в
нем тускло горела под потолком лампочка. Я вошел к себе. Свет брызнул сверху, и
тотчас же комната погрузилась в тьму. Перегорела лампочка.
- Все одно к одному, и все совершенно правильно, - сказал я сурово.
Я зажег керосинку на полу в углу. На листе бумаги написал: "Сим сообщаю, что
браунинг # (забыл номер), скажем, такой-то, я украл у Парфена Ивановича (написал
фамилию, # дома, улицу, все, как полагается)". Подписался, лег на полу у
керосинки. Смертельный ужас охватил меня. Умирать страшно. Тогда я представил
себе наш коридор, баранину и бабку Пелагею, пожилого и "Пароходство", повеселил
себя мыслью о том, как с грохотом будут ломать дверь в мою комнату и т. д.
Я приложил дуло к виску, неверным пальцем нашарил собачку. В это же время снизу
послышались очень знакомые мне звуки, сипло заиграл оркестр, и тенор в
граммофоне запел:
Но мне бог возвратит ли все?!
"Батюшки, "Фауст"! - подумал я. - Ну, уж это, действительно, вовремя. Онако
подожду выхода Мефистофеля. В последний раз. Больше никогда не услышу".
Оркестр то пропадал под полом, то появлялся, но тенор кричал все громче:
Проклинаю я жизнь, веру и все науки!
"Сейчас, сейчас, - думал я, - но как быстро он поет..."
Тенор крикнул отчаянно, затем грохнул оркестр.
Дрожащий палец лег на собачку, и в это мгновение грохот оглушил меня, сердце
куда-то провалилось, мне показалось, что пламя вылетело из керосинки в потолок,
я уронил револьвер.
Тут грохот повторился. Снизу донесся тяжелый басовый голос: - Вот и я!
Я повернулся к двери.
