Взгляд с крыши
Степень критики: конструктивненько
Короткое описание:
ну-с, жду критики)))
1997 год.
С крыши луна кажется особенной. Отсюда она на несколько метров ближе, чем с земли. Если протянуть руку, то можно попробовать ее погладить. Луна мохнатая как котенок и если ей понравится прикосновение, она замурлыкает. И если бы я умел играть на пианино, то непременно бы посвятил сонату луне.
Жаль, что санитары нас согнали. На крыше было очень красиво. Медсестра сказала, что мы могли упасть и расшибиться насмерть. Было бы очень жалко.
Тем не менее, я понял, что наконец-таки дома, когда впервые попал в приют для душевнобольных. Здесь все казалось родным: грязные окна, истерзанные временем кушетки и даже скрипучий деревянный пол. Жителей приюта я сразу нарек своими братьями и сестрами, и роднее людей в жизни не было. Чем по-настоящему радовало это место, так свободой. Тут никто не боялся показать себя с какой-то неправильной стороны, человек такой, какой есть – открытый или замкнутый, пугливый или крикливый, злой или наоборот.
В приют, из лучших побуждений, меня определили родители в прошлом году, потому что я перестал говорить. Ну и как такое поведение можно было ожидать от парня, окончившего престижный институт и вот-вот вышедшего на хорошо-оплачиваемую работу? Конечно же, он сбрендил, сошел с ума, у него крышу снесло.
Все люди без исключения сумасшедшие, даже королева Англии и Папа Римский. Но понять им, это не дано, поэтому они свято уверены в своей нормальности. А я вот сосредоточился. Однажды остановился напротив овощной лавки и удивился, что помидоры красные. Вы когда-нибудь могли представить себе черный помидор или розовый, фиолетовый? Он Красный. И с того момента моя жизнь круто изменилась, я вдруг стал задавать вопрос: кому нужно, чтобы помидор был красным? А ответы не приходили. Трава зеленая, потому что в клетках стеблей и листьев находится зеленый хлорофилл, но зачем? Зачем сердце перегоняет кровь? Ведь кому-то же нужно? И хотелось бы сказать хоть слово, возразить невидимому потоку мыслей, но я не смог, будто разучился говорить.
А еще я дома, потому что здесь встретил Петру. Мы познакомились на процедурах. Когда психолог рассказывал нам о разнице между нормальными и ненормальными, Петру подсел ко мне и взял за руку. Я тогда подумал, что ему страшно, потому что сам испугался. Психолог говорил, что все заложено в нас, мы способны контролировать свои поступки, научиться мыслить, осознавать. В тот день, год назад, ладонь Петру показалась мне самым приятным, что я когда-либо трогал в своей жизни, будь то грудь девушки, с которой встречался до болезни или самый мягкий шелк.
Петру двадцать один год и он молчал. Стал шизофреником, не смог сойти с автобуса. На него уже и водитель ругался, чтобы он, наконец, покинул транспорт когда они приехали к конечной остановке, но парень тупо пялился в окно с отрешенным видом, будто потерялся. Его пришлось вытащить силком. У него все было хорошо, но потом что-то пошло не так. И это «нетак» повлекло за собой еще больше «нетаков», что Петру оказался по уши в «нетаке».
С тех пор мы ходим, вместе держась за руки, боимся друг друга потерять. Я очень его люблю.
***
Смешно – из-за какого-то красного помидора случилось так, что сейчас я стою в столовой в окружении других ненормальных братьев и сестер, крепко сжимаю руку моего друга и писаюсь в штаны, с безразличием рассматривая толстую медсестру Лючию, которая как раз спешит на помощь.
Она подхватила меня за локоть и, указав санитарам на оставленную лужу, повела в душевую. Помогла мне раздеться, причитая, что у нее сын в трехлетнем возрасте писался, а я здоровый парень – горе луковое. От толстухи пахло лекарствами и духами. Случись такой казус год назад, я бы от смущения в обморок упал, ведь совершенно чужая женщина видит меня голым, но не сегодня, пусть смотрит.
Раньше санитары поливали умалишенных водой из шланга, таким нехилым напором, что с ног сбивало.
Лючия завела меня в душевую кабину и на некоторое время оставила в одиночестве измерять взглядом размер своего члена. Я бы хотел похвастаться им перед Петру, сравнить у кого больше.
А потом меня обдало водой, и я заорал, что есть сил. НЕ-НА-ВИ-ЖУ ВО-ДУ! Это замкнутый круг - если я нассал в штаны, значит, меня поведут мыться, если меня поведут мыться, значит обязательно, будет вода, если будет вода, значит, я обязательно ее попью, если я попью воды, значит я нассу в штаны… и так далее. В такие моменты я представляю, чем занимается Петру, может он чувствует негодование или злость, чувствует как мне плохо?
Я часто думаю о сексе. Вспоминаю, как мне было здорово с бывшей девушкой. Еще неплохо бы трахнуть Лючию, ей наверняка не хватает в жизни тех самых мгновений из молодости, когда она ночи напролет любилась со своим мужем. Толстуха, зная, что я никому не разболтаю, иногда рассказывала мне всякие истории из прошлого, когда вела на ту или иную процедуру. У нее умер сын, примерно в моем возрасте, поэтому наверняка, медсестра питает ко мне материнские чувства и возится со мной как с ребенком.
Иногда я представлял, как буду заниматься сексом с Петру. И может, стоило бы как-то ему это предложить, но боялся, что он меня не поймет. Не знаю, занимался ли Петру сексом, до того как стал шизофреником.
