Истории BTS 18+

Ким Сокджин

Почему именно на кухне? Потому что это его маленький фетиш, эдакий каприз, секс с запахом варящегося кофе и жареной яичницы по утрам.

Приспускает джинсы, чтобы можно было свободно достать возбужденный член, и тебя не спешит раздевать, только требовательнее за бёдра к себе придвигает, губы укусами терзая, весь подбородок слюнявит, настырно лезет под шорты длинными пальцами и ты мычишь невнятно, возмущаясь, а он, смеясь, ладошкой тебе рот запечатывает.

Руки у него большие, горячие, пахнут приправами ароматными, цветочно- травяными, что сам на подоконнике в горшочках вырастил, ну какая яичница без травок? А ты задыхаешься почти, носом еле тянешь, потому что запахи резкие, все лёгкие забили, тело трясёт от прикосновений тонких пальцев, что под одеждой хозяйничают, во рту слюны, будто век голодала, но не по еде, а по его члену.

Он глаза твои жадные, прикрытые, возбужденные, с интересом разглядывает, посмеивается и свободной рукой член в тебя направляет, красивую блестящую головку одним рывком пряча между твоих раздвинутых ножек.

Ахаешь под ладонью, дрожишь со стоном, а он смеётся, уткнувшись тебе в плечо, рукой поясницу к себе сдвигая, чертовски неудобно, но вбивается в тебя ритмично и сам скулит, слюной мочит на плече твою пижаму.

Потому что утро, родители спят, а в твоей комнате скучно, серо, без интереса, не тот настрой, а здесь рассвет и листья за открытым окном шумят, и яичница с травками шкварчит, и кофе - оп! - успели выключить и плиту не замарать. Потому что тут надо быть тихими, тайком, точно дети из комода сладости таскают, чтобы не разбудить никого, но в этой странной полутишине за всеми посторонними звуками ваши сдавленные вздохи наслаждения, гортанные, разрывающие грудь на части бьющимися сердцами от перенасыщения всем: утром, залитой ярким светом кухней, тёплой столешницей, по которой ягодицы движутся со скрипом, неприятно оттягивая их в стороны, от ощущения заполненности каждым толчком, глубоко, даже немного больно и копчик упирается в столешницу, шлепки мокрые, хлюпающие, смущающие, потому что ты течешь от одного вида его сдерживающегося, растрепанного, сонного, с опухшими губами, блестящими от слюны.

Его широченные плечи сильнее в себя вжимаешь, выгибаешься, вгрызаясь в пахучую ладошку, а в голове набатом лишь стонать его имя.

- Сокджин~и, ещё, глубже!

Смакуешь на языке его имя, терпкое, словно веточка тархуна, и вином бы запить, ведь рань такая, какое ж вино? Кофе есть, безвкусный почти, горчащий, и яичница без трав, даже без соли, сгорела к чертям собачьим...

И Сокджина нет, бродит где-то по свету, включает в ком-то любовь к утру, вареному кофе и ярким запахами, к жизни, и дарит тихие оргазмы на кухонном столе...

- Дочка, ты б хоть чайник-то с плиты сняла, - недовольно морщится отец, потирая глазки кулаками, как сонный малыш,- опять в воспоминаниях замечталась?

- Да, папа!