Буря

часть 5

Тэхен поднимает кисть Чонгука на уровень своих глаз.

– Сколько боли... сколько попыток заглушить душевную – физической…
– он проводит пальцем по его казанкам:

– Здесь – два выбитых. Делает шаг за спиной, перемещаясь, и поднимает другую руку. Всматривается в нее, шевелит губами, будто беззвучно считает и, наконец, озвучивает:

– И здесь – два, – скашивает глаза на Юнги и, не отрывая от него взгляда, прижимается губами к уху Чонгука.

– Сколько было ударов в стену? Мм? Чонгукки?
Юнги смотрит на его руки, на то, как Тэхен пальцем проводит по костяшкам; его глаза широко распахнуты, он сжимает губы так сильно, что они синеют. Тэхен кладет ладони на плечи Чонгука, оглаживая их, понижает голос до томного шепота:
В комнате, когда никого нет... когда квартира пустует. Стена, у изголовья кровати, где висит плакат. А что под ним, Чонгукки?.. Что под ним? …следы, почему казанки выбиты? Тэхен обнимает его со спины, обвивая руками талию, и устраивает подбородок на плече. – Разве не об этом ты просил ночами? Сидя на полу у кровати, слоняясь по темным улицам. Я слышал, как ты звал. А он? Слышал ли он? Слышал ли, как ты мучился? Просил забрать и избавить. Просил, чтобы это закончилось. Чтобы тебя отпустило… – он произносит это, смотря в глаза Юнги, наблюдая за его реакцией, облизывает губы, трется щекой о скулу Чонгука. – Разве ты не проклинал его? Не шептал в пустоту мольбы, что хочешь, чтобы все исчезло? Исчезли чувства, эмоции, чтобы ты исчез сам… Разве ты не звал меня? Разве не подпитывал разрастающуюся бурю, Чонгукки? Вот я и пришел за тобой. И я не отпущу тебя, не брошу, как сделал он. Не оставлю. Ты станешь свободным. Ты больше не сможешь вернуться. Потому что незачем возвращаться. Некуда. Потому что ты разрушил себя. Чонгук закрывает глаза. Его подергивает. Тэхен обнимает ласково, сжимает руки на талии все крепче. Проводит носом по виску. – Нет, – машет головой Юнги, выбираясь из кресла. – Нет, – делает шаг в их сторону. – Не вздумай мешать мне, – голос Тэхена глухой, будто из-под земли, но наполнен цепенящей силой. Он сжимает Чонгука за запястье, больно впиваясь пальцами в кожу. Чонгук морщится болезненно, ему хочется орать от ужаса, но он не может и пошевелиться. Язык просто прилип к небу, он только дышит часто и хрипло, и старается не смотреть на Юнги, у которого перекошенное лицо, у которого взгляд бегает с лица Тэхена на него и обратно. Входная дверь распахивается. Буря врывается внутрь, завывает, наполняет собой всю комнату, подхватывая бумаги, лежавшие на столе, опрокидывает пустые бутылки, раздувает пепел из камина. – Люди не умеют ценить мгновения. А ведь именно ими вы и живете. Одно мгновение, одно решение, один шаг, и вот – буря набирает обороты. Становится сильнее, разрастается внутри, заполняя собой всё, и рвется наружу, – негромко говорит Тэхен. – Вы придумываете себе рамки, ограничения, стереотипы; живете выдуманными нормами и правилами, и так свято в них верите, что не замечаете, как заставляете страдать тех, кто вокруг. Как разрушаете их, как разрушаетесь сами. Стоит ли оно того, – мнение других людей, – если вы бесконечно несчастны, если бесконечно несчастны те, кто важен, нужен, дорог? Стоят ли лживые убеждения, придуманные другими, – такими же запутавшимися и разрушенными, выращенными на таких же лживых убеждениях, – того, чтобы призывать бурю? Посмотри на то, что за окном, Юнги. Это сделал он. Он создал ее, разрушая себя длинными ночами, безликими днями, бесконечными секундами. Скажи, сколько ещё ему нужно было ломаться и крошиться, сколько ещё раз ему нужно было разрушить себя, чтобы ты перестал делать с собой то же самое?.. Он призвал меня, – глаза Тэхена черные, как зияющие пустоты, и такие же равнодушные. – Он призвал меня, поэтому он пойдет со мной. – Не надо, – шепчет Юнги, сжимая и разжимая кулаки с немым бессилием. – Не надо… – Не надо? – переспрашивает Тэхен, изгибая бровь. – А что дальше, Юнги? Буря не прекратится, пока мы не уйдем. – Ты сказал, она не прекратится, пока не уйдешь ты. – Я никогда не ухожу один. Ветер рядом с Тэхеном ведет себя как ручной зверь, не сносит с ног, не бушует так, как за порогом дома, только едва заметно трепет одежду, словно ластясь хочет ненавязчиво обратить на себя внимание. – Отлично, – облизывает губы Юнги, и кивает сам себе. – Отлично. Значит… забери меня. Он произносит это спокойным, уверенным тоном, как если бы размышлял над этим вопросом последние несколько лет и, в конце концов, принял осмысленное, взвешенное решение. Чонгук распахивает широко глаза, Тэхен наоборот сужает. – Ты сказал, я разрушен почти так же. Я подхожу тебе. Значит – забери меня. Я пойду с тобой. – Но... – Я пойду сам, – с нажимом говорит Юнги, медленно приближаясь, словно боясь спугнуть. Он не смотрит на Чонгука, игнорируя ошеломление на его лице, все его внимание сосредоточено на Тэхене. Тот облизывает губы, по-собачьи склоняет голову то в одну сторону, то в другую. Обдумывая, оценивая. – Мальчик разрушен сильнее. – Он сильный. Он справится с этим, – тихо говорит Юнги, и добавляет надломленным голосом: – А я – нет. Тэхен смотрит на Юнги с интересом. Томит молчанием и, наконец, вздыхает, слегка приподнимая уголки губ вверх. Чонгук словно в замедленной съемке видит, как рука Тэхена отпускает его, как она тянется к запястью Юнги и охватывает мертвой хваткой. Тэхен отходит от него и встает лицом к старшему. – Что ты делаешь?.. – дрожащим голосом произносит Чонгук, смотря на их руки. – Что ты делаешь?! Ему хочется вырвать руку старшего, оттащить его в сторону, сбежать. И ещё больше хочется, чтобы все происходящее оказалось сном, страшным, но нереальным кошмаром. Но ветер взвывает сильнее, откидывает волосы с его лица и чуть не сносит к стене, не позволяя приблизиться. Тэхен реален. И буря за окном реальна. И значит, он действительно заберет с собой Юнги. – Чонгук, – старший пытается говорить спокойно. – Успокойся, пожалуйста. Все хорошо. Нет. Нехорошо. Нехорошо. Ведь: – Ты не вернешься больше, ты же слышал, что он сказал! – Чонгук, прошу… – дергает кадыком Юнги. – Я слышал, – он поворачивается к Тэхену: – Дай мне пару минут поговорить с ним. Я не сбегу. Я не буду прятаться. Просто... дай мне возможность попрощаться, и я пойду с тобой. Тэхен складывает губы в прямую линию, у Юнги в глазах мольба и Чонгук никогда не видел, чтобы старший когда-то кого-то о чем-то просил так. И от этого осознания становиться жутко, страшно до отчаяния, до выступивших на глазах слез. – Пожалуйста, – шепчет Юнги, и едва получает короткий кивок, хватает Чонгука за руку, и широкими шагами пересекает гостиную, затаскивая в первую ближайшую комнату. Это его кабинет. Кабинет, где стоит телефон, где стоит их общее фото. Где лежит оставленное Чонгуком кольцо. Юнги не смотрит на стол, он вообще не смотрит вокруг. Его взгляд направлен только на Чонгука. Он усаживает его в кресло, отходит, прикрывая дверь, и возвращаясь, опускается перед ним на корточки. Чонгук разглядывает свои трясущиеся руки… «Ничего этого нет. Все это нереально». …кроссовки – один из шнурков развязан, и на носке царапина, оставленная после пробежки в парке, где он запнулся за камень, торчащий из земли; упал и ободрал ладони… «Нереально. Все это в моей голове». …пол с прожилками на выбеленном дереве – сколько людей по нему ходили?… «Нереально, нереально, нереально. Пожалуйста, господи, пожалуйста». …и крупно вздрагивает, когда Юнги кладет свою ладонь ему на колено. – Чонгук, я знаю, ты злишься, – произносит он на грани слышимости. – До сих пор злишься на меня... – Ты не должен так поступать, – перебивает Чонгук. Поднимает на него огромные блестящие глаза, и хватает Юнги за воротник рубашки, сминая его в кулаке. – Не должен так поступать. Не опять. Не снова. – Чонгук, я... – Не бросай меня опять... – хрипит. – Слышишь? Не бросай. Возьми с собой. Забери. Пусть он уведет нас двоих. Я не хочу опять. Я не хочу опять без тебя. Слышишь? Я не хочу... Его глаза наливаются злыми слезами, срываются с ресниц. Он сжимает рубашку, тянет на себя, скрипит зубами, желваки ходуном ходят. Юнги шумно выдыхает, гладит его по лицу. Чонгук жмется щекой к его ладони, шершавой от физической работы. Шершавой, теплой, такой родной. Его болезненно скручивает, последние крупицы самообладания трещат по швам, выдержка кончается в этот момент, в эту секунду, в этом месте, и он ощущает это почти физически. Он не готов потерять вот так. Не готов. Юнги смотрит на него как на что-то безумно дорогое, безумно важное, нужное. И почему он не смотрел так раньше? Почему Чонгук не видел этих взглядов? Почему он замечает их только сейчас? Почему? Почему? Почему? Юнги притягивает его к себе, прижимает так сильно, крепко. Его руки трясутся, и Чонгук чувствует, как стучит его сердце, отдавая по всему телу вибрацией. Чонгук хватается за него, тычется в шею, в подставленное плечо, пытаясь удержать всего себя внутри, но рубашка Юнги все равно намокает. Впитывает, скрывает, чтобы сохранить в себе, и это так неправильно. Неправильно... Так быть не должно. Юнги гладит его по спине успокаивающе, так трепетно и ласково, что сердце сдавливает. Он перебирает его волосы, как маленькому, дышит куда-то в висок.