Tightrope

Come Alive

Гастроли по всему Старому Свету...

Неужели, это был не сон?

Огромный просторный манеж в утреннем свете казался пока что неживым. Отсутствовали яркие краски и фанфары вечера, с трибун не улюлюкала толпа, а все артисты активно трудились, готовясь к представлению, оставив свои костюмы пылиться в платяных шкафах.

И все же, несмотря на отсутствие этой ни с чем несравнимой магии, которая околдовала Маринетт ещё в Америке, цирк начинался именно здесь и сейчас.

Во всех книжках нагло врут. Волшебство не творится по одному лишь мановению палочки. За видимой лёгкостью всегда скрывается упорная работа изо дня в день, изо дня в день.

Но это — нутро. Самое главное. И Маринетт с тех пор, как сбежала из отчего дома с Котом... то есть, с Адрианом, стала частью этого.

Наученная труду в родной пекарне, она без проблем справлялась со своей работой и здесь, порхая от трибуны к трибуне, развешивая разноцветные флажки, повторно проверяла инвентарь, а между делом занималась нарядами артистов, добавляя к ним чуть побольше лоска и шарма. Костюм Кота подвергся модернизации первым: используя подручные материалы, девушка решила, что было бы неплохо сделать некое подобие мехового воротничка. Адриан запротестовал, считая, что кот, носящий на воротнике своих собратьев — это моветон, но Барнум, оценив работу по достоинству, утвердил её. В конце концов, публика любит броское.

И с этого момента в большой цирковой семье нашлось место и для дочери пекаря: Маринетт поручили всю работу по костюмам.

Это ей нравилось. Ещё дома, ей нравилось шить, но обычно она делала это исключительно по необходимости, так как работа в пекарне забирала все физические силы.

Зато теперь, хобби стало оплачиваться. Маринетт с особой бережливостью откладывала каждую копеечку, думая о будущем.

Но пока — работа, работа и ещё раз работа! Сиамские близнецы снова не поделили мундирчик, а человек-собака из Петербурга (Маринетт сказали, что это город в Российской империи), который, в отличие от Адриана, не являвшегося котом ни на одну сотую долю процента, действительно страдал от излишней волосатости, потел в своём одеянии во время представления так, что вокруг дохли мухи.

Все эти мелкие хлопоты в корне отличались от рутины за прилавком.

Маринетт даже удивлялась тому, как сильно билось сердце в её груди. Она словно бы и не знала настоящей жизни до этого, а лишь спала, ожидая чудес.