Tightrope

Rewrite The Stars

Всё меняется, когда труппу цирковых артистов из Америки приглашают ко двору некоего знатного господина, который давал величайшие балы в Париже.

Маринетт неловко переминалась с ноги на ногу, рассматривая себя в огромном зеркале, что было выше её роста. Оттуда на неё испуганно взирала девушка в изумительном платье, сшитым по последней моде.

Мистер Барнум вышагивал неподалёку, нервно покусывая кончик сигары. Узкий костюм совершенно не вязался с образом величайшего шоумена, но совершенно его не портил — просто делал его другим. Более статным, более знатным, более богатым.

Со стороны Маринетт, наверно, выглядела точно так же. Только, в отличие от мистера Барнума и актеров цирка, которые действительно заслужили находиться здесь и сверкать, она была всего лишь милой нахлебницей, дочкой пекаря из далекой Америки, которой было больше некуда идти, ведь родной дом был так далеко.

— Мистер Барнум, а мне правда можно..?

Мужчина перестал ходить из угла в угол и остановился, задумчиво рассматривая девушку, словно только что понял, что она тоже находилась здесь.

— Нужно, — кивнул он после недолгого молчания. — Французское дворянство изнежено нормальностью и красивыми нарядами; ты будешь из отрадой для глаз на нашем шоу уродов.

— Не думаю, что они часто видят девушек-полукровок, — улыбнулась Маринетт, намекая на своё происхождение. — Но, думаю, им будет интересно узнать то, что мой отец чистокровный француз.

— Это повергнет их в легкий шок, — согласился владелец цирка. — Но в то же время, это всего лишь экзотика, когда как сиамские близнецы, или человек-собака — дело намного более серьезное.

«...или человек-кот», — грустно вздохнула Маринетт, ощущая, как что-то вновь сдавило грудную клетку. Плакать было больше нельзя, но как же хотелось. Страх неизвестности делал из неё беспомощную девочку, которая хотела вернуться в свою комнату и зарыться в подушках, чтобы пережить потрясение от предательства в гордом одиночестве, пока раны не заживут.

Но жизнь учила её стойкости. Силе. Признанию собственных ошибок.

У неё не было права жалеть себя. В сложившейся ситуации Маринетт была от и до виновата сама, но, к своему ужасу, осознавала, что, будь у неё возможность все переиграть, никогда не выбрала жизнь иную, чем та, которая есть сейчас у неё.