Параллельный человек
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Хотел бы я знать, кто выстроил Нью-Йорк за моим окном? Кто эти люди, суетящиеся
в офисах небоскребов, куда идут по улице внизу чернокожие? Почему я стою у
оконного проема именно такой формы? В поле зрения попадают красные кольца
игровой мишени, светлая полировка мебели, ключ в замочной скважине шкафа,
летящая по небу птица, две буквы на вывеске, паркетный узор на полу огромной
комнаты, пальцы моих босых ног, раскладушка, мужская шляпа в тот миг, когда
сверху видно только шляпу, а под ней - никого, силуэт здания с силуэтом человека
- глядит на меня из окна напротив и гадает, кто я такой. Снова сажусь на постель,
чтобы собраться с мыслями. И так на протяжении многих лет. Всякий раз после сна
мне приходится вспоминать, где я и с кем я, особенно если рядом кто-то есть,
например женщина, которая ходит по комнате, где я очнулся от сна. Земля под
ногами бывает лишь раз в жизни, потом начинают мелькать улицы, города, и человек
повисает в пространстве. Есть и другие причины, отчего я то и дело теряю почву.
Вот уже несколько лет, как я разлюбил свою работу. Теперь я о ней и не вспоминаю.
Настоящее мое дело - то, чем я занят в уме. И в вагоне по пути из Рима в Милан,
и обратно, и за рулем на дорогах Италии. Я придумываю скульптуры для тех мест
побережья, где нужны волноломы. Терпеть не могу нынешних волноломов из простого
серого камня. У моих бетонных скульптур яйцевидная форма, их можно делать
большим тиражом, применяя стальные матрицы. Пляж мог бы смотреться так, будто в
прибрежном песке устроили гнезда огромные птицы. Занят я мысленно и выведением
новой породы собак. Меня увлекает гибридизация. Хотелось бы вывести идеального
пса, у которого все как надо, и морда и шерсть, чтобы и не слишком красив, и не
слишком вульгарен. Я уже сейчас знаю: в суки годится далматская собака; насчет
кобеля еще много сомнений.
Итак, я в Нью-Йорке. В аэропорту Кеннеди меня встречают. У меня - ни слова по-английски,
у него их, естественно, с избытком. Недаром он американец. Это главное. Хотя мог
бы сойти и за европейца - круг интересов обширен. Знакомство состоялось: мы
обменялись визитными карточками и совершили ритуальные жесты. Раза два
улыбнулись. Для начала он завез меня в холл какой-то гостиницы, но передумал:
затолкал в машину и доставил на квартиру. Так я попал в лабиринт чудовищных
комнат в стиле прошлого века, где когда-то, видно, была банковская контора. Хотя,
может быть, квартиру снял для него тот самый Банк; сейчас контора его переведена
на Пятую авеню. Он ведь служит в Банке. В должности, надо думать, научного
консультанта. Специалист по вопросам художественной жизни, интерьерам и
приобретению произведений искусства. У американского доллара мания прятаться под
сень живописных полотен и скульптурных изображений. Говорят, это все из-за
налогов. Ну, а этого белокурого господина я прозвал Поверенным в банковских
делах. Всякий раз, когда размышляю про себя, я так его величаю - Поверенный. В
иных случаях или вообще никак его не называю, или просто делаю ему знак рукой.
Он отвечает мне тем же. Иногда похлопывает по плечу. Короче говоря, с ним мы еще
не перекинулись ни словом. До сих пор не пойму, как нам это удалось. Но по
правде сказать, вряд ли кому доводилось встречать человека, как он, не знающего
ни слова по-итальянски, и такого, как я, совершенно не способного вызубрить хотя
бы дюжину американских словечек. Или всему виною моя застенчивость? Я не из тех,
кто щеголяет несколькими расхожими словечками, вот и делаю вид, что ни одного не
знаю. Лучше уж молчать, чем выдавливать из себя чужие звуки, ощущая себя не тем,
кто ты есть, - во всяком случае, сейчас у меня нет никакого желания сомневаться
насчет собственной личности. Учтем и свойственную мне неприязнь к словам.
Слишком они длинны, когда выползают изо рта, напоминая шелковичных червей. Их
следовало бы упростить, придумать односложные высказывания или просто научиться
понимать друг друга на языке взглядов или знаков. Слово - дилижанс в сравнении с
реактивным лайнером мысли, рожденной внутри нас, в наших глазах, в
прикосновениях рук. Мы живем теперь как автоматы, и потому нам скорее подходят
не слова, а шум, треск или жужжание. Как знать, насекомые тоже, наверно, вели
разговоры, пока не поняли: слова чересчур длинны, и перешли на доступный им код,
состоящий из писка и стрекота; этим кодом и пользуются по ночам, сидя в траве. И
тем не менее есть слова, внушающие мне пылкую любовь. К примеру, БАОБАБ. Такие
слова нравятся мне больше, чем обозначаемые ими предметы.
