Рождественская история

Часть четвертая. Печальные вести

Вскоре в Грайфенштайне все изменилось. Праздники сменились многочисленными собраниями и обсуждением вестей с фронта, вежливые улыбки — обеспокоенными лицами, и даже погода, казалось, переняла настроение жителей коммуны. Как и предполагали старики, к весне война не закончилась, отчего в армию призвались еще две дюжины мужчин. К маю не осталось ни одного дома, где кто-нибудь да не ушел бы на войну. Где-то забрали отца трех дочерей, где-то едва состоявшегося мужа, а где-то — деда, который вопреки всем законам был признан годным к службе.

В соборе во время вечерних служб звучали молитвы за поднявших ружья жителей города. Настоятель храма выразительно читал имена и после каждого названного добавлял: «Защити сына своего, Господи».

Возле собора, где обычно обсуждались важные новости или предстоящие дела, сидели старики — ветераны, как и Якуб, участники заграничных сражений, но в более ранних и более тяжелых войнах.

— Лучшее, что может предпринять наша армия, — не продвигать линию фронта во всех направлениях сразу. У нас нет столько солдат, чтобы удержать Францию и Бенилюкс и продолжать наступление, — едва слышно рассуждал старик, на голове которого почти не осталось волос.

— В немецкой армии достаточно солдат, полоумный ты старик!

— Даже если все женщины, дети и такие рухляди, как ты, возьмут ружья, нам не хватит солдат, чтобы выставить их вдоль всех наших границ.

Но его собеседник не хотел ничего слышать. Может, потому что и вправду верил в сводки новостей, а может, не хотел принимать тот факт, что его единственный сын отправился на войну, которой предстояло окончиться поражением.

— А ты как считаешь, Якуб? — обратился седовласый старик к подошедшему почтальону.

Якуб молчал. Тех сведений, что он получал с фронта, ему не хватало, чтобы составить целостную картину. Сын писал о длительных перерывах между наступлениями, в газетах публиковались только сводки успешных сражений, а в Ганновере, куда он каждое утро приезжал за почтой, можно было услышать разве что домыслы да сплетни.

— Я, пожалуй, пойду.

И, опершись о трость, старик Якуб зашагал в сторону своего дома на окраине города.

— Я слышал, он хотел отправиться вместо сына на службу.

— Да кто же его сейчас рекрутирует с такими-то ранами?

* * *

Кладбищенские работники, братья Даффи, были единственными, кто радовался происходящему. Для них война стала временем небывалого подъема. Через несколько дней после того, как до братьев дошла новость о начале войны, они арендовали дополнительную машину и разъезжали между Грайфенштайном и еще тремя коммунами. И если в Грайфенштайне к маю не было ни одного погибшего, то жителей соседствующих городов и деревень фортуна очевидно покинула. В соседнем Койтунберге уже на второй месяц состоялась десятая, юбилейная, панихида.

У Альберта и Вернета Даффи не было детей, и оба они не были годны для службы в войсках кайзера. Про них ходили разные сплетни, начиная от мужеложства и заканчивая воспеванием славы шайтану. Те, кто был постарше, в это не верили и считали их обычными спекулянтами, более молодые жители Грайфенштайна просто искали повод, чтобы лишний раз продемонстрировать свою неприязнь к дельцам.

Уже весной в город вернулся один из отправившихся на службу школьников. Фриль Штендер, сын лучшего пекаря в городе, был всего на год старше сына Якуба. Как и Давид, воодушевленный речами учителя Штебшефельгена, он записался в армию добровольцем. В отглаженной льняной рубашке под тяжелой шинелью он отправился защищать великую Германию, в то время как его мать лила слезы гордости, а ослепший от переживаний отец на прощание целовал в лоб.

И вот спустя полгода мать снова лила слезы, а отеццеловал в холодный лоб лежащего в деревянном гробу сына. В тот день плакалимногие: кто-то, представляя, что и их дети могли оказаться на месте погибшего,кто-то сочувствовал родителям, потерявшим единственного ребенка.