Рождественская история

Часть пятая. Вестник несчастья

К осени ситуация изменилась еще больше. С фронта стали доноситься тревожные вести, что не могло не волновать жителей города. Солдаты писали о продвижении и о многочисленных боях, но не упоминали о победе.

Каждый день Якуб ездил в Ганновер и привозил вести — кому-то он передавал их устно, а более удачливым — в виде писем. И хоть жители ждали скорейшего возвращения старика, в то же время они боялись, что по прибытию Якуб вручит кому-то из них конверт со штрихованными краями — повестка о смерти солдата.

Через несколько недель Якуб зашел к Герберу — своему сослуживцу, чей сын, как и Давид, отправился на фронт. Якуб старался идти в обход Джусштрассе — главной улицы города: меньше всего старику хотелось отвечать на чьи-либо вопросы и сопереживать тем, чье горе еще не случилось и могло не случиться и вовсе. В отличие от Гербера, у других жителей был еще шанс на возвращение их детей, мужей и отцов живыми. Сын Гербера погиб на двести семьдесят третьи сутки пребывания на фронте.

С побелевшим от переживаний лицом и трясущимися руками Якуб постучал в дверь своего сослуживца. В тот момент ему хотелось убежать, провалиться под землю или, что ему казалось наиболее честным, поменяться местами с погибшим мальчиком.

— Нет... нет... нет... нет... — услышав вести, жена Гербера Фреджа схватилась за голову и рухнула на пол, сильно ударившись о край стола.

Гербер же молча пережил вручение письма со штрихованным краем. Ни один взрыв африканской бомбы не контузил его так сильно, как произнесенные Якубом слова.

— Это все ты, ты! — взвыла Фреджа.

Вначале Якуб не понял, но, после того как ощутил ее влажные руки на своей груди, осознал — женщина винила его в смерти сына. Сумев разжать мертвую хватку, он усадил Фреджу на кровать, а сам вышел из дома.

Ту ночь он провел в соборе, несмотря на холодный ветер, который просачивался через все щели. Нескладно, своими словами, которые не оценил бы ни священник, ни кто-либо другой, он молился за здоровье сына и за его скорейшее возвращение домой.

* * *

На следующий день Якуб помог Герберу перевезти тело сына из соседнего города.

Гербер искренне не понимал, почему тело сына пришло так же быстро, как и письмо. Якуб знал: извещение подготовили только тогда, когда тело уже прибыло в город, где его могли забрать родные. Отправляй они письма без тел, то дарили бы родственникам ненужную надежду на чудо: раз тела нет, может, и сына вскоре где-то обнаружат живым. Раз тела нет, может, муж просто засыпан где-то и все еще жив. Раз тела нет, может, дед в плену и есть надежда, что его пощадят. Конечно, позже, когда численность погибших в боях превысила допустимую, письма с извещениями стали слать сразу, не дожидаясь доставки тела.

На похоронах сына Гербера собрался почти весь город. Как и на прощании с сыном пекаря, плакали все. Молча стоял только Гербер. Еще день назад он отшучивался о том, как надерет уши сыну по его возвращении, но теперь не мог произнести ни слова. Его жена, не в силах плакать, напевала псальмы.

Якуб помогал нести тело. Братья Даффи только закончили рыть могилу и договаривались с Гербером об установке памятника. Старик накопил достаточно денег на постройку отдельного дома для сына, но их уже не на кого было тратить. Могильщики же, учуяв состоятельность Гербера и не стыдясь чужого горя, заламывали цену в несколько раз выше и так самой высокой.

— Обычно мы утешаем себя тем, что душа ушедшего навечно с Господом нашим и теперь находится в краю радости и спокойствия. Но для нас, оставшихся здесь, смерть близкого человека означает траур и грусть. Хотел ли Мартин, чтобы его родители провели остаток жизни, скорбя и виня себя? Нет! — священник явно не успел подготовиться и потому сочинял проповедь на ходу, что было так же очевидно, как и то, что траур Гербера и Фреджи продлится дольше положенных сорока дней.

Якуб слушал проповедника, но не мог принять его слова. Гербер и Фреджа слушали проповедь, но не могли принять его слова. Ни один из присутствующих, потерявший хоть кого-то из близких, не мог принять слова о смерти во благо. Уж слишком сильно болели сердца и души.

Когда все стали расходиться, Якуб подошел к Герберу и его жене.

— Если я как-то могу вам помочь — дайте мне знать.

— Это все ты виноват и твой Давид, он утянул нашего мальчика за собой! — снова сорвалась Фреджа.

Она набросилась на Якуба с кулаками и стала колотить так же яростно, как если бы перед ней стоял убийца ее сына. Якуб не стал защищаться, ведь понимал, что так женщине будет легче справиться с горем.

Гербер оттащил жену, а подошедшие женщины увели ее домой. Якуб достал платок и вытер лицо.

— Гербер, если я могу как-то помочь...

— Лучше не приходи к нам некоторое время, — это были его первые за день слова.

Якуб понимающе кивнул и направился домой. Его ждал еще с десяток писем, которые следовало разнести. Десяток обычных, без штрихованных краев конвертов. Но каждый, кому он приносил в тот день почту, смотрел на Якуба как на прокаженного — старика не пускали дальше калитки, не благодарили и старались поскорее закрыть за собой дверь. В одном из домов, куда Якуб принес мелкую посылку, он услышал, как его обозвала хозяйка, — вестник несчастья.

Спустя два дня Гербер застрелился.