What is universe anyway
But a pouch of silver coins
The intense breathing
Of a dying animal
A foreboding of afterlife
Master keys in oaken chest
The somewhere is mine
Что есть Вселенная вообще?
Горсть серебряных монет,
Агонизирующее дыхание
Умирающего зверя?
Предчувствие жизни после смерти?
Ключ в дубовом сундуке
Где-то есть и мой
J. Edlund
Солнце в линялой майке из редких облаков заглядывает в узкие окна древнего поместья. Отчаявшись пробиться сквозь плотные, темно-зеленые портьеры, оно медленно уходит наверх, к зениту, туда, где ему положено поставить точку в птичьей песне прохладного утра, и начать долгий знойный день лета тысяча девятьсот девяносто девятого года. Такого жаркого и сухого, что подобного даже старожилы не помнят.
Драко просыпается ближе к полудню, ведь делать это раньше нет никакого смысла. Он лежит с закрытыми глазами, слыша, как тихонечко скрипит дверь в его комнату, а затем до обоняния доносится легкий шлейф материнских духов. Он не спешит открыть глаза и притворяется спящим, даже когда Нарцисса, крадучись, подходит к изножью кровати. Его ресницы, возможно, дрожат, но Драко глубоко дышит и надеется, что в полумраке комнаты мать не догадается, что он уже проснулся.
Постояв немного в тишине, так и не решившись окликнуть его, женщина так же тихо уходит, плотно притворив за собой дверь.
И тогда он считает до трех. Про себя. Так, как делает каждое утро. «Раз-два-три — смотри», — глупая детская игра, готов закричать он в лицо уставившейся на него пустоте. Ничего не меняется. День за днем он видит перед собой одно и то же — ничего. Вакуум, облаченный в светлую, либо темную мантию в зависимости от времени суток. И Драко хочет кричать, бежать, разорвать, наконец, эту ткань, чтобы… видеть. Но, увы, не видит почти ничего и даже закричать не может, памятуя, как однажды его отчаянный крик посреди ночи поставил на ноги весь Малфой-Мэнор.
Он еще раз, с негасимой надеждой жмурится и снова открывает глаза. Ничего. Только свет, показывающий, что пришел еще один бесконечно долгий день практически полной беспомощности.
Нет, Драко не ослеп совсем, равно, как и двигаться мог. С трудом, но все-таки самостоятельно. Да он и не пережил бы позора, придись кому-либо, домовику или родственнику, сопровождать его в уборную. А так… юноша вполне мог добраться до нее самостоятельно, опираясь на массивные костыли, придерживаясь за стены. За год, что он провел в вынужденном отчуждении от красок мира, он научился видеть по-другому — руками.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
В тебе запоют мои птицы
Genç KurguНесколько глав из послевоенной жизни Драко и Гермионы, в которых проказница-судьба имела окаянство столкнуть этих двоих. Не по собственной воле, но по просьбе, молодой колдомедик Гермиона Грейнджер оказывается сиделкой, да не у кого-нибудь, а у Драк...
