Two parts of one whole

8. Замкнувшиеся;

Иногда Гук просыпается посреди ночи и не может больше уснуть. Это становится проблемой, если утром нужно вставать на занятия, потому что после отсутствия должного количества сна мозги совершенно не работают, а настроение стремится к нулю. Такое бывало иногда в детстве, если он просыпался после страшных снов, но тогда под боком всегда спал Чон. Сейчас старшего близнеца нет рядом, потому что у него своя отдельная комната, и Гук в который раз начинает торг со своей совестью. Он знает, что если придёт к брату, тот его не выгонит. В тёплых объятиях Гук уснёт очень быстро, пригревшись и растворившись в запахе своего брата. С другой стороны, после таких ночей Чон выглядит как зомби на его многочисленных толстовках, подаренных Хосоком. Лохматый, раздражённый, явно невыспавшийся и врезающийся во все косяки. Гук не хочет, чтобы его брату было плохо от недосыпа, на что давит совесть, но у него припасён железный аргумент. Ну, или не совсем железный, но Гук уверен в нём процентов на пятьдесят минимум. Не его проблема, что у Чона завелась эта странная привычка трогать его, пока он сам спит. Это приятно и тепло, когда у них двоих выходной, и можно проваляться в постели целый день, но совсем не круто, когда утром на занятия, а Чон пытается урвать себе кусок побольше, из-за чего белки его глаз красные по утрам. Жуткое зрелище, и совесть кусает только сильнее за такой вид брата, хотя это и нелогично: сам виноват. «Молоко. Нужно выпить молоко, и тогда я сразу усну», - решает Гук и поднимается из постели. Всё идёт согласно плану. Он бесшумно выходит на кухню и в свете холодильника достаёт кружку для молока, которое после медленно выпивает, смотря на ночную улицу через окно. Тёплое молоко было бы лучшим вариантом, но микроволновка слишком шумная, поэтому Гуку приходится согревать каждый глоток во рту, что только оттягивает возможность вернуться в постель. Когда молоко выпито, парень так же тихо возвращается обратно, и вот тут система даёт сбой. Гук замечает лёгкое золотистое свечение в тонкой полоске между полом и дверью в комнату брата. Любопытство тут же призывает сунуть свой нос в чужую комнату, и Гук мученически стонет, потому что ему нужно вернуться в постель, однако рука уже тянется к дверной ручке. Звёзды - это то, что видит Гук, когда заглядывает внутрь. Маленькие и большие. Пятиконечные и шестиконечные. Яркие и тусклые. Они пляшут по стенам и полу, по мебели вокруг и по шторам на окне. Они пляшут по коже спящего в одних пижамных штанах Чона, лежащего на животе и обнимающего подушку. На его лице тоже россыпь звёзд, но более мелкая. Как дуновение светящейся пыли, осевшей на коже. Гук почти задыхается от этого зрелища. Старший близнец со своими чёрными кудрями и этой россыпью золота на переносице и щеках кажется эльфом. Но он не эльф, разумеется, как напоминает насмешливо внутренний голос с интонациями Юнги. Гук встряхивается всем телом, чтобы прийти в себя, и переводит взгляд на светильник с резной крышкой. Тот стоит на самом краю прикроватной тумбы и отбрасывает цветные тени-звёзды, что медленно кружатся вокруг из-за двигающейся подставки, крутящей крышку. - Так ты не сломал его, - шепчет Гук и подходит ближе. Чтобы едва не отдать богу душу на месте, когда Чон распахивает глаза и впивается в него усталым взглядом сонных глаз. - Гук-а? Ты снова проснулся и не можешь уснуть? - спрашивает близнец и неловко приподнимается на локтях. Гуку многое хочется спросить. Например, про светильник. Он подарил его брату на восьмой день рождения, и тот всегда включал его на ночь, а после лет так тринадцати сказал, что случайно смахнул его с тумбы рукой, и светильник разбился. Но вот этот светильник с их выцарапанными инициалами стоит на тумбе и вполне себе работает. Даже лучше, чем Гук помнит, ведь звёзды вокруг такие яркие. Помимо этого интересует его и тон брата, его взгляд. Чон выглядит так, будто не спал всё это время, а на часах начало четвёртого. Уставшие после тяжёлого дня, загруженного учёбой, они разошлись спать в десять вечера, вот только Чон не выглядит так, будто вообще спал. Это тревожит, и Гук безропотно забирается под приподнятое для него одеяло. Его даже не смущает, что торс брата обнажён. Раньше он бы сгорел от смущения из-за касания к голой груди близнеца, однако сейчас волнение перекрывает все другие эмоции, и он тут же крепко обнимает Чона, прижимая лицом к своим ключицам. - Ты тоже не спал, - бормочет. - Ты ужасно выглядишь. Почему ты не пришёл ко мне? - Потому что это твоя привилегия, - выдыхает Чон и обнимает его, притираясь щекой к не скрытой съехавшим воротом футболки тёплой коже. - Крутые старшие братья не идут к младшим братьям за утешениями. - И не спят с включенными звёздными светильниками, да? - язвит Гук. И замирает, когда осознаёт, что сказал. Когда ощущает, как напряглась спина брата. Понимание приходит сразу. Он прекрасно помнит вопли старшего близнеца из детства, в которых тот всем вокруг и ему самому заявлял, что станет крутым взрослым самостоятельным парнем. Это было как раз перед их тринадцатым днём рождения, когда папа за завтраком сказал, что скоро его мальчики станут совсем взрослыми. Ох, как отцу аукнулось это от мамы и Гука, когда Чон воспринял его слова слишком близко к сердцу и начал творить разные глупости после наступления тринадцати. - М-м-м, - глубокомысленно тянет Гук и убирает руки со спины ещё больше напрягшегося брата. - Вот значит как. Ты слишком крут для того, чтобы спать с детским светильником, но достаточно крут для того, чтобы довести меня тогда до слёз своей ложью о том, что разбил его. Ты слишком крут для того, чтобы попросить о помощи, но достаточно крут, чтобы заставлять меня беспокоиться о тебе. Хорошо. Прекрасно. Я понял. - Гук-а, всё не так! Я не... Гук выбирается из постели, грубо оттолкнув подорвавшегося на колени близнеца, и уходит из комнаты, желая сладких снов самым язвительным тоном, на какой только способен. Казалось бы, ссора на пустом месте, и не стоило так реагировать, но открывшаяся правда рвёт душу. До утра Гук так и не засыпает, что позволяет ему встать намного раньше всё-таки вырубившегося Чона и уйти на занятия, избежав встречи с братом. Конечно, все сразу замечают, что между ними что-то не так. Намджун немыслимым образом узнал об их ссоре из банальной разницы в общении в групповом чате, о чём не преминул заметить, после чего его поддержали Юнги и Тэхён, а запаниковавшие Сокджин и Хосок предложили собраться у первого на квартире. Конечно, поссорившиеся близнецы - это же конец света. Так раздражённо думает Гук, пока под взглядом Намджуна не остывает и не задумывается о том, что да, вообще-то это действительно будто конец света. Они никогда не ссорились. Никогда. Даже если и бывали какие-то стычки, они забывались почти сразу, потому что были слишком незначительны. А теперь всё вот так, и Гук совсем не знает, что делать. Может, он и зря вспылил. Может, зря оттолкнул брата. - Так что всё-таки произошло? - настороженно нарушает тишину Хосок. А может, и не зря. Вопрос друга заставляет вспомнить ночь накануне этого бесконечно долгого дня, и Гук поджимает губы, скрещивая руки на груди и сжимаясь в комок, отворачиваясь. Что случилось? Ничего не случилось. Просто, как оказалось, крутые старшие братья не идут к младшим братьям за утешениями. К жалким бесполезным младшим братьям, которые ни на что не способны. Которые слишком тупые ранимые принцессы, видимо, чтобы открыть им свою душу. Которые слишком никчёмные, чтобы удостоиться великой чести позаботиться о своих старших братьях. Гук прекрасно знает, что всё преувеличивает и раздувает из мухи слона, но ничего не может с собой поделать. Он всегда считал, что может обратиться к брату с любым вопросом и просьбой, с любым страхом или тревогой. Всегда считал, что между ними полнейшее доверие, и Чон отвечает ему тем же. Что он может рассказать Гуку обо всём и попросить помощи, но... «Крутые старшие братья не идут к младшим братьям за утешениями», - вновь эхом в голове. - Гук-а, - едва слышно зовёт Чон и смотрит с мольбой. - Заткнись, или я тебе врежу, - отвечает младший. Ошарашенные взгляды он чувствует почти физически. В горле встаёт ком. Всё должно было быть не так. Чон бы признался, что плохо спит, и Гук бы крепко обнимал его и перебирал тёмные кудри, накручивая их на пальцы, до тех пор, пока старший близнец не уснул. Утром он бы отчитал брата за то, что не рассказал обо всём раньше, и Чон бы неловко улыбнулся ему, ероша волосы на затылке. После они бы сели завтракать, и Гук бы приготовил для Чона его любимые вафли и даже не ворчал бы, если бы брат опять решил слопать половину банки с джемом, хотя столько сладкого, несомненно, вредно. Но Чон сказал то, что ударило слишком больно. То, что оставило глубокую рану на сердце. - Может, у крутых старших братьев не должно быть младших братьев в принципе? - спрашивает он, поднимая взгляд на Чона. - Чтобы они могли в полной мере насладиться своей крутостью. Тот выглядит так, будто ему ударили под дых. Гук не чувствует себя отомщённым и не наслаждается местью. Ему больно. Ему очень больно, и обидно, и при виде нахмурившихся друзей, начавших как-то слишком тяжело смотреть на Чона, становится только хуже. Он не виноват, наверное. Никто не виноват. Просто Гук оказался недостаточно хорош и... - Так, а ну стоп. Я буквально читаю весь этот бред в твоих глазах, - спокойно говорит Намджун и поднимается, протягивая руку. - А ну пойдём со мной, ребёнок. Гук слушается лишь потому, что чувствует, что вот-вот разревётся. И потому что где-то глубоко в душе всё ещё продолжает верить, что Намджун - маг двухсотого уровня, и он сейчас достанет волшебную палочку, и та обязательно будет нелепой, с золотой звездой на конце, но всё исправит одним своим взмахом. Мысль о золотых звёздах делает ком в горле плотнее, и Гук прикусывает нижнюю губу до боли, пока они идут на кухню, и Намджун закрывает за ними дверь, отсекая от гостиной, в которой тут же начинает разрастаться гул голосов. - А теперь расскажи мне, - мягко просит Ким, садясь за стол. - Ты знаешь, этот разговор останется между нами. А ещё ты знаешь, что тебе нужно выговориться и разобраться в том, что произошло. Ты ведь знаешь, что Чон иногда не следит за языком, да? Он мог сболтнуть глупость и обидеть тебя, но не иметь в виду ничего из... - Он сказал, что крутые старшие братья не идут к младшим братьям за утешениями, - на одном дыхании выпаливает Гук. И продолжает уже медленнее, когда Намджун кивает ему и взглядом даёт понять, что внимательно слушает. - Я... Это было так... Я проснулся посреди ночи, хён. У меня бывает иногда. Я пошёл на кухню выпить молока, а на обратном пути увидел свет из-под двери Чона. У него на тумбе стоял светильник. Мой светильник, который я подарил ему в восьмой день рождения. Нас тогда решили разделить по разным комнатам, и я придумал какой-то бред о том, что звёзды - это я, присматривающий за братом. Чон так радовался подарку. А после тринадцатого дня рождения он сказал, что разбил его. Было обидно до слёз. Мы оба любили этот светильник, и брат с ним всегда крепко спал, а тут разбил, и починить якобы невозможно. И вот я вижу этот светильник спустя столько лет, спрашиваю Чона, который, как оказалось, мучался бессонницей, почему тот не пришёл ко мне, почему не рассказал. А он сказал это. Сказал, что крутые старшие братья... Гук давится всхлипом и раздражённо вытирает увлажнившиеся глаза пальцами. Он не собирается реветь перед Намджуном, как малолетняя школьница, которую кинул любимый оппа или что-то в этом духе. Даже если всё намного хуже и сложнее, больнее, чем у этой самой малолетней школьницы. - Я не хотел так реагировать, - признаётся он нахмурившемуся Намджуну, зажимая ледяные ладони между колен. - Он просто... Я спросил, почему он не пришёл, а он сказал, что это моя привилегия. А потом ляпнул про крутого старшего брата. Я просто... Я почувствовал себя преданным. И слабаком. Жалким слабаком, к которому нет смысла обращаться за помощью, потому что всё равно ничем помочь не смогу. Конечно, я ведь совсем не крутой. Я плачу из-за грустных или счастливых концовок в некоторых фильмах. Я слишком много думаю о том, что другие думают обо мне, и загоняюсь по этому поводу. У меня куча комплексов, и я иногда стыжусь своих же вкусов или увлечений. Я никогда не задумывался об этом в таком ключе, но после слов Чона появилось ощущение, что мне нужно было родиться девчонкой, которую можно посадить под замок в высокую башню. - Гук-а, это не так, - успокаивающим тоном говорит Намджун и берёт его ладони в свои, согревая. - Ты знаешь, что мы так не думаем о тебе. И Чон, я уверен, тоже не считает тебя слабой тряпкой или что-то в этом духе. - Тогда зачем он сказал это? - жалостливо спрашивает Гук и ненавидит себя за вновь начавший разрастаться в горле ком. - Я ведь его брат. Я его близнец. У нас разница всего в три минуты. Ему не двадцать, а мне не десять, чтобы он отмахивался от меня, считая, что я не смогу понять его проблемы, не смогу оказать ему поддержку. Мы всегда были друг у друга. Только мы. Даже родителей не пускали в наш крошечный мирок. Мы всегда были разными, и я знаю это, но я всегда считал, что мы как инь и ян - дополняем друг друга. Я думал, между нами нет никаких преград. Что мы можем доверять друг другу абсолютно всё, не боясь быть непонятыми или осмеянными. Но Чон соврал про светильник, чтобы казаться круче. Господи, да ему было всего тринадцать! Он не говорил о своих проблемах со сном, чтобы казаться круче. Он заявил, что и сам так считает: себя крутым, а меня каким-то там младшим братом. Как знать, что ещё он от меня скрывает, потому что считает... А что он считает, хён? Что я не пойму? Что я не поддержу? Что я не достоин знать о делах своего крутого близнеца, для которого являюсь... А кем? Жалкой слабой тряпкой-плаксой? Парой слов он будто сдёрнул вуаль с бездны, которая всегда разделяла нас, но которой я никогда не видел. Может, он меня и не любит так, как пытается показать. Может, на все мои поступки лишь снисходительно закрывает глаза, потому что нянчиться с младшими братьями обязанность старших, и он не может откосить. Может... - А ну-ка хватит, - строго обрывает начавшего задыхаться мальчишку Намджун и крепче сжимает его трясущиеся влажные пальцы в своих ладонях. - Гук-а, не подумай, что я упрекаю тебя, но ты же понимаешь, что здорово преувеличиваешь? Прям вот очень? - Да, - жалко мявкает Гук и опускает взгляд в пол, ощущая, как начинают пылать уши от стыда. - Я уверен, что Чон не имел в виду ничего такого. Мы с тобой оба знаем, что он очень сильно любит тебя. Он не раз доказывал это не только словами, но и делом. Он всегда на твоей стороне, даже если все вокруг прекрасно знают, что ты не прав. Он всегда поддерживает тебя, даже если ты решаешься на что-то совершенно безумное вроде спора с Хосоком, кто съест больше мороженого, после своей затяжной ангины. Он никогда не оставляет тебя одного, какой бы ситуация ни была и чего бы ни требовала. Он может вдали от чужих глаз отчитать тебя, упрекнуть, поругаться с тобой и даже подраться, но на людях вы всегда вместе, как единое целое. - Как соулмейты? - всхлипывает Гук, и Намджун ласково ерошит его волосы. - Как соулмейты, - подтверждает он. - Такие же, как Тэхён и Чимин, только более адекватные. Гук улыбается, вытирая влажные от вырвавшихся слёз щёки, и глубоко вдыхает, пытаясь успокоиться и собраться. Намджун легко ему кивает и вновь берёт его ладони в свои, растирая кожу до тех пор, пока она не начинает теплеть. - Думаю, Чон хотел сказать нечто намного более глубокое и трогательное, но выбрал не те слова. Ты ведь знаешь его лучше, чем кто бы то ни было, однако я помню, а ты нет. - О чём ты? - удивлённо смотрит на Намджуна Гук, и тот легко смеётся. - О вашей общей привычке. Конечно, тебя смутить намного легче, чем Чона, но его реакция такая же, как у тебя. Он начинает краснеть скулами и болтать глупости, путаясь в словах и формулировках. Возможно, ты сделал что-то, что его сильно взволновало или смутило, из-за чего он и ляпнул то, что ляпнул. Я лично думаю, что он пытался сказать тебе, что задача старшего брата заботиться о младшем, и он не хотел тебя беспокоить или тревожить. Не думаю, что он считает, будто ты - принцесса, которую нужно посадить в башню, ограждая от любых волнений, но люди часто так делают, разве нет? Утаивают, что им больно или плохо, чтобы не волновать людей, которых они любят. Это не значит, что они считают других жалкими, слабыми, глупыми или недостойными. Это значит, что они не хотят беспокоить тех, кого любят. Но это определённо интересный вопрос, ведь и твою реакцию я понимаю. Люди, от которых утаивают что-то, начинают из-за этого обижаться и даже злиться, упрекать и ссориться, потому что воспринимают происходящее именно так, как воспринял и ты. Потому что эти люди тоже любят и готовы на всё, лишь бы их любимым не было больно. Одни из любви утаивают боль, чтобы не причинять её другим. Эти другие из любви готовы разделять любую боль и обижаются и злятся, когда узнают, что её от них утаили. Парадокс. - Ты точно мудрец, сбежавший из какого-то фэнтези в наш мир, - восхищённо тянет Гук. Тихо хихикает, когда Намджун покрывается пятнами румянца и отводит взгляд, прочищая горло. И мягко улыбается, вспоминая секрет, рассказанный когда-то тайком Сокджином. Было время в старшей школе, когда Намджуна сторонились из-за его любви к размышлениям и философии. Он был слишком умным, взрослым не по годам, и другим детям было с ним скучно, из-за чего Намджун общался только с книгами, что делало его ещё более яркой белой вороной. С тех пор много воды утекло, и сейчас у Намджуна есть однокурсники, разделяющие его увлечения, и есть друзья, есть все они, что любят слушать Намджуна, когда тот начинает рассуждать о чём-то, хотя темы иногда и занудные. Но Намджун всё ещё иногда реагирует вот так: смущается и выглядит неловким. Как будто всё никак не может поверить, что те времена одиночества прошли, и есть кто-то, кто не смеётся над ним и его рассуждениями, а внимательно слушает и даже восхищается умением быстро представить ситуацию с разных сторон и разложить всё по полочкам. Гук уже готовится вылить на любимого хёна тонну своей любви, когда из гостиной доносится мат Юнги и грохот. Оба парня тут же подрываются на ноги и вылетают из кухни, чтобы увидеть катающихся по полу Чона и Чимина. Пак шипит угрозы и пытается придушить Чона, тогда как тот лягается и впивается ему в плечи с такой силой, что явно останутся синяки. Юнги и Хосок пытаются растащить их, пока Тэхён удерживает рвущегося в бой Сокджина, и если даже самый старший хён пылает праведным гневом, ситуация действительно серьёзная. Глубоко вдохнув, Гук подбирается со спины к Чимину и подсечкой лишает его равновесия. Тот неловко падает на отталкивающего его Чона, и Гук пользуется очередным толчком, чтобы перехватить Пака за грудь и рывком скинуть с брата. Всё это занимает не более трёх секунд, и вновь повисает тишина. - Я ходил на занятия по тхэквондо, если вы забыли, - шипит на друзей Гук и падает на колени рядом с братом, в ужасе смотря на его разбитый нос. - Какого хрена, Чимин-хён?! - А какого хрена он наговорил тебе всё это дерьмо? - шипит Чимин, тыча пальцем в старшего близнеца. - Считаешь меня принцессой, раз бросился отстаивать мою честь? - едва слышно вкрадчиво спрашивает Гук, смотря на него из-под нахмуренных бровей. - Считаю тебя его грёбаным младшим братом, который не заслужил всего этого дерьма, - рычит Чимин, взглядом давая понять, что никогда и думать не думал о младшем в подобном ключе. - Чимин-а, тебе нужно остыть, - неловко смеётся Тэхён и хватает друга за руку, рывком утягивая за собой. - Какого хрена, - кривится Юнги. И добавляет, уходя к балкону. - Мне нужно покурить. - Я с тобой, хён, - улыбается Хосок и подмигивает Гуку. Намджун утаскивает возмущающегося Сокджина, который продолжает причитать, что Чон просто не заслуживает Гука, и не зря Чимин разбил ему нос. Намджун уверяет, что братья сами во всём разберутся, и закрывает за ними дверь, ведущую на кухню, тонко намекая старшему, что не отказался бы чего-нибудь пожевать. В гостиной остаются только близнецы, и Гук тяжело вздыхает. Тянется к лицу брата, чтобы ощупать нос и оценить масштаб повреждения, но тот перехватывает его ладонь и прижимает к своей щеке. - Я не хотел задеть тебя или обидеть, - шепчет и смотрит глазами побитого щенка. - Ты для меня самый дорогой и близкий человек, Гук-а. Я люблю тебя. Я очень сильно люблю тебя. Я не хотел тебя оскорбить, и я не считаю тебя принцессой. Я рассказал хёнам, что произошло, и, конечно же, Чимин сорвался. Он всегда опекал тебя так, будто это он, а не я твой брат, - ревниво кривится близнец и продолжает. - Я просто не хотел, чтобы ты волновался. Не хотел, чтобы ты в ущерб себе творил какие-нибудь глупости. С тебя сталось бы ставить будильник на середину ночи, а потом вставать по звонку и идти проверять, сплю я или нет. Я просто... - Замолчи, хён, - фыркает Гук, закатывая глаза. Но мягко поглаживает близнеца большим пальцем по щеке и смотрит на него точно так же виновато. - Я... Я тоже виноват. Я вспылил и набросился на тебя, а потом просто сбежал, а теперь Чимин-хён разбил тебе нос. - За дело, - пожимает плечами Чон и садится прямо, продолжая цепляться за ладонь брата. - За дело, - не видит смысла отрицать свою боль Гук. И щёлкает брата по разбитому носу под короткий визг последнего. - А теперь послушай внимательно и запомни, Чон-хён. Неважно, хочешь ты причинить мне боль своим молчанием или не хочешь, ясно? Рано или поздно я всё равно всё узнаю. Сам, кто-то скажет или ты проболтаешься. Неважно, как, но я узнаю. И лучше ты поделишься своими проблемами или страхами, и мне будет больно вместе с тобой и за тебя, чем я узнаю правду, и мне будет намного, намного больнее. Уже не за тебя, а из-за тебя. Понимаешь разницу? - Я постараюсь. Я просто... И светильник... Я соврал тогда, а потом решил сказать правду, но не знал, как признаться, - признаётся Чон. - Я просто... Ты так восхищался тем, что у тебя есть крутой старший брат, который заботится о тебе и оберегает, и у меня появилось много глупых мыслей в голове. Я решил, что светильники для девчонок и трусов, которые не могут спать одни в темноте, и решил убрать его, а тебе соврал. Думал, если сказать, что разбил случайно, ты обидишься не так сильно, как если бы я заявил, что не хочу больше пользоваться твоим подарком. Потом со временем понял, конечно, что не присутствие или отсутствие светильника на тумбочке делает меня крутым или трусом, но поздно было. Потом я уснуть не мог и включил его, а ты увидел, и мне стало так стыдно за свою ложь. Вспомнил опять твои слёзы, а ты ещё меня обнимал и ворчал так взволнованно, и я просто... - Ляпнул то, что ляпнул, - повторяет слова Намджуна Гук. Чон кивает, смотря с затаённой надеждой на прощение. Растрёпанный и побитый, такой несчастный. Как Гук может его не простить? Тем более, оба виноваты и хороши собой. - А ещё я думаю, что этот светильник магический, - вдруг говорит Чон. - Когда ты подарил его мне, то сказал, что через золотые звёзды будешь наблюдать за мной, охраняя мой сон. А потом мама стала причитать, что иногда ты не спишь. Это меня взволновало, и я начал невольно приглядывать за тобой. Иногда даже забегал посмотреть, спишь ты или нет, чтобы если что лечь с тобой спать. И как-то раз я вдруг понял, что ты не спишь именно тогда, когда я включаю светильник. И той ночью тоже так было. Ты давно хорошо спишь, но проснулся посреди ночи, стоило мне включить этот светильник впервые за два года. - Ты это не серьёзно, хён, - со скептицизмом тянет Гук. - Точно тебе говорю, - хмыкает Чон. И широко улыбается, тут же охая от боли в сморщенном носу. Гук злорадно усмехается, потому что так-то, удар у Чимина хороший, а после начинает суетиться и порываться на кухню за льдом. Однако никуда он так и не уходит, и когда их друзья стекаются в гостиную, то застают два дремлющих на диване клубка, тесно прижавшихся друг к другу. А ещё Гук так и не признался, что тоже думал об этом. Об их связи во сне. Когда Чон в детстве не мог уснуть, Гук приходит к нему, и брат засыпал. А потом через некоторое время Гук сам просыпался посреди ночи и не мог больше уснуть. Как будто до этого передал близнецу часть своего сна, лишив таким образом этой части самого себя. Смущающие мысли отдают фантастикой, и Гук определённо не собирается в них признаваться. Может, когда-нибудь потом. Когда он сполна насладится смущением брата, например, периодически напоминая про это откровение со светильником. Да, вот тогда они и будут квиты.

|...|