Голод

12 часть

Чимин дома уходит спать на диван. Говорит, что хочет побыть один, и тихо роняет слезы пол ночи. Под утро омега встаёт так и не поспав, плетётся к
шкафу, откуда достаёт все, что уже успел купить для ребёночка, которого у них больше не будет. Со слезами на глазах Чимин целует детские носочки и смотрит на свой живот, что уже не вырастет, ведь там уже никого нет.

Юнги очень больно видеть потухшего Чимина. Каждый последующий день с этого превращается в сущий ад. В глазах любимого он не видит искры, на губах не играет улыбка, да и самому как-то становится безразличным все. Они потеряли ребёнка.

Все следующую неделю Пак молчит, говорит, что все хорошо, и продолжает сверлить стены нечитаемым взглядом. И никто не может вытащить его из этого состояния.

И даже, наверное, глупо, что Юнги винит во всем себя. Где-то недоглядел, или, может, тогда, действительно, вертелся во время вязки? Да нет, все просто: Юнги просто родился не в то время, Юнги просто ворвался в жизнь истинного маленьким ребёнком в красных сандалях и перечеркнул всю жизнь. Одним своим появлением разве можно все разрушить? Одним своим существованием Мин делает Паку больно.

Юнги старается собрать в себе оставшиеся силы и просто мужественно перенести боль, подставить Чимину своё плечо и предложить защиту за каменной спиной. Потихоньку молодой альфа перебирается к Чимину в жильё, старается упорно работать и учиться, но, если с первым ещё получается, то учеба не даётся совсем. Наверное, это из-за стрессов и депрессий, боли и терзаний, которые Юнги, как и плохие оценки, просто скрывает. Зато для Чимина он из кожи вон лезет: балует конфетами и цветами, вечерними поездками к реке или просто в бытовой магазин. И все для того, чтобы просто Чимин хотя бы одним уголком своих розоватых губ улыбнулся.

Через месяц становится лучше, пока Чим однажды не выходит на улицу и не встречает знакомого омегу, что, оказывается, носит под сердцем двойню. И все вновь рушится. Почему кому-то двое, а кому-то шиш с маком и большую рану на сердце?

Каждый секс заканчивался одинаково, и после него было так пусто, что хотелось обрубить себе гениталии с корнем. Чимин больше не хочет иметь детей, а если и хочет, то боится. Боится снова обжечься, боится снова увидеть под собой лужу крови в одну из спокойных ночей.

Юнги немного грубеет, но не рядом с Чимином. Вскользь хвастается улучшенными результатами, успешным продюсированием и откладывает это на потом, потому что важнее состояния Чимина нет ничего. Его Чимин очень сильный. Всю боль от утери, хоть это и неправильно, он выносил сам и в себе. От нечитаемых взглядов было тяжело на сердце и Юнги сам понимал, что падает в бездну отчаяния. Теперь он и не рассчитывал, что услышит детский смех и топочущие ножки в розовеньких носочках, не увидит щёчек в точности, как у Чимина и не заглянет в лисьи глазки в точности, как у него самого.