Предрассветные сумерки

Часть 9. Джейкоб Блэк

Ночь была на редкость ясная и лунная. Последнее время, с тех пор, как исчезла Рейна, здесь все время было пасмурно, солнце больше не хотело заходить к нам. Но сегодня к вечеру небо расчистилось, и когда стемнело, вышла яркая луна и высыпали звезды. Воздух уже постепенно пропитывался холодом, от моего дыхания шел пар. Зима уже совсем близко… Я сидел на крыльце, на ступеньках. Слава богу, никому не было до меня дела. В ушах у меня торчали наушники, я слушал наш с Рейной сборник любимых песен, который мы еще так недавно насобирали из интернета. Последнее время я его постоянно гоняю, уже наизусть выучил.

Кругом столько вампиров, они собрались тут по просьбе Калленов, и, если честно, я от них устал. Не считая наших восьмерых — кхм… так странно, я так спокойно считаю их нашими — их уже собралось человек двадцать. В Ла-Пуш из-за этого произошел просто какой-то демографический взрыв в нашей популяции волков. Нас было уже семнадцать, половина — просто дети, по сравнению с которыми даже Сет выглядел взрослым парнем. Это было ужасно, но если один из волков вынужден идти на бой, с ним пойдет вся стая. Черт его знает, чем закончится вся эта муть с теми старперами Вольтури, но мы не позволим им уничтожить семью Калленов и не дадим в обиду Несси. Поскольку Несси была предметом моего импринтинга, она была теперь и членом семьи оборотней, а я, таким образом, прописался в семье вампиров. И, стало быть, их дела были моим делом, а мои дела были делом всех волков. Сэм с ребятами теперь часто приходили сюда. Кажется, с Сэмом у нас больше не было никаких разногласий. Оказывается, два самца Альфа вполне могут мирно сосуществовать на одной территории и даже испытывать от этого удовольствие. И хоть члены разных стай по-прежнему не слышали друг друга, обнаружилась такая интересная штука, как-то, что два Альфы слышать друг друга могут вполне сносно. А так же случилось одно радостное событие — Эмбри и Квил перешли в мою стаю. С ними стало как-то веселее, я реально скучал по ним все это время. Вампиры прибывали партиями, по мере того, как их разыскивали Джаспер и Элис, Эммет и Розали, и Карлайл. Они старались соблюдать правила приличия и охотились как можно дальше отсюда. Они уже все перезнакомились с Ренесми, она всем показала, как появилась на свет, все ее признали и полюбили, и от этого мне было не легче — они постоянно таскали ее на руках, тискали, забирали ее у меня. Сначала я дико боялся за нее, потом привык. Но теперь у меня было намного больше свободного времени, и я не знал, как его убить, кроме патрулирования. Больше свободного времени — больше места для всяких мыслей. В ту ночь, когда я последний раз видел Рейн, когда мы были с ней вдвоем в лесу на нашем тайном свидании, я проснулся и понял, что больше никогда не увижу ее. С тех пор настали страшные дни. До этого я в глубине души лелеял надежду, что она все же вернется однажды, что рано или поздно я ее найду, что она где-то рядом. Но после нашего разговора я понял, что Рейн сделает все, чтобы не допустить ни малейшей возможности нашей встречи когда-нибудь в будущем. Она благородно и самоотверженно позволила мне освободиться и отдаться полностью Несси, взяв всю боль одиночества на себя. Только мой Ангел так и не понял, что как бы она ни старалась сделать так, как должно быть, как правильно, ничего у нее на этот раз не вышло. Я все равно не мог забыть ее. Да, теперь я не бегал ее искать, потому что знал — ее здесь нет и не будет, ищи не ищи. Лея сказала, что говорит с ней иногда. И Сет тоже. И даже Эмбри. Они передавали мне все новости о ней. Они говорили, ее больше нет здесь. Они говорили, что Рейна сейчас во Флориде, потом в Техасе, потом в Луизиане, в Мексике… Оказывается, эти поганцы и раньше знали, где она и что с ней, но Рейн просила не говорить мне. Жалела, берегла… Только я не смог дать ей того же… Теперь Рейна разговаривала со всеми, кроме меня, она игнорировала все мои мысли, все мои просьбы отозваться. Я перестал звать ее. Перестал ее мучить. Я запретил себе. Это действительно бессмысленно. Выхода все равно не было. Рейна сказала, что смогла бы полюбить кого-то, если бы я не звал ее. Что ж… Она отпустила меня, я тоже должен отпустить ее… Рейн все еще любит меня, и я все еще люблю ее, но если мы не можем быть вместе, единственное, что мы можем сделать друг для друга — отпустить с миром. Она же пытается справиться со своей болью, она, моя маленькая девочка, мой Ангел, который должен быть сильным… Почему же я опять и опять бью ее в одно и то же израненное место под левой грудью? Почему я кричу ей о том, что не могу без нее и люблю ее, если я не могу быть с ней, если у меня не хватает силы воли переломать этот чертов импринтинг и не разрываться на части, а принадлежать только Рейн? Я должен приказать себе молчать и не бередить больше ее душу. Пусть зарубцуется. Если я ее люблю, я должен тоже пожертвовать собой, как она жертвовала собой, и я действительно, наконец, должен отпустить ее. Время выпускать своих птиц на свободу, как сказала Лея. Я выпустил своих птиц. Очень неохотно, очень трудно. Очень больно. И очень малодушно попросил их хоть иногда возвращаться, чтобы поклевать с моих рук, прежде чем покинуть меня снова. Я понял, что должен отпустить Рейну. Я понял это тогда, когда Эмбри пришел в мою стаю. И прежде чем нам пришлось хоть раз быть вместе в связке в обличье волков, когда мы можем слышать мысли друг друга, Эмбри попросил меня выслушать его. Он рассказал, что ездил к ней. Рассказал все. И что было между ними, и чего так и не случилось. И сказал, что после этого я вправе не брать его в свою стаю и больше никогда не подавать ему руки. Но я обнял его. Нам обоим было больно. Мы оба потеряли ее. Мы оба страдали и тосковали по Рейне, и очень хотели, чтобы она вернулась. Но я вдруг подумал, а что было бы, если бы я тогда не влез в ее мысли со своими стенаниями? А вдруг она смогла бы быть с Эмбри? Да, это означало бы, что я навсегда потеряю ее, но разве я уже не потерял ее, когда меня запечатлело на Несси? Но это же означало бы, что Рейна могла бы быть снова счастлива, могла бы снова улыбаться и радоваться каждому утру, как она радовалась раньше. Рядом с ней был бы достойный парень, лучшего я ей и пожелать бы не мог — мой друг, верный, искренний и готовый так же самоотверженно отдавать себя и жертвовать собой ради нее, как и я. Кто-то, кто бы помог ей не погибнуть в этом мире, чье плечо, забота и тепло всегда были бы рядом. Да, мне было бы больно видеть это. Ровно настолько, как было больно ей, когда она узнала о моем запечатлении на Несси. Но Рейн заставила себя оставить меня той, кому я должен принадлежать. Если она как-то справляется со своей болью, наверное, справился бы и я. Я бы постарался найти в себе силы смириться с тем, что она тоже принадлежит другому, лишь бы это спасло ее, лишь бы ей было хорошо, лишь бы это было нужно ей самой. Если бы кто-то посмел принудить Рейну к этому, я был бы первым, кто порвал бы его в клочья, даже если это был бы мой лучший друг. Но я знал, что Эмбри не способен на принуждение. Именно поэтому он и оставил ее в покое. Потому что увидел, как Рейна отреагировала на мой зов. Как она, мгновенно и не раздумывая, перечеркнула все, что только что готова была переписать с чистого листа. Потому что все еще любила меня. Я чувствовал свою вину в том, что своей слабостью невольно разрушил то, что, возможно, могло стать ее счастьем. Но все же в глубине души испытывал некое подобие радости, что Рейна по-прежнему оставалась мне верна, она не смогла быть с другим, она не изменила мне… Наверное, я законченный эгоист… Потом Рейна перестала разговаривать и с ними. Последним ее слышал Эмбри. Она сказала, что едет в Европу, где возможно, уже не будет слышать из-за расстояния. Где она теперь?