Билет в прошлое [СовоРаш]

утренник, на который ты не пришел

Летний ночной ветер был свеж, и врывался прямиком в распахнутое окно палаты Росса, пока тот, наблюдая за колыханиями прозрачно-белого ситца, курил сворованные у товарища Союза сигары. Ночная Москва была знакома ему совершенно другой, она была полна суеты, а так же, как он отмечал "блевотно-эпилепсически светящаяся". Здесь и воздух другой и трава зеленей. Одним словом лучше чем там. Росс чувствовал себя тем ребенком, у которого нет забот, под крылом родителя, однако он был ещё совсем мал в то время, и помнил совсем немного об отце, ведь тот частенько застревал на работе, отчего возможно и появилась эта таящаяся в груди детская обида. "Странный он". О РФ то и дело сплетничали другие постояльцы стационара, подмечая его ярко отличающийся от остальных облик. Молодые врачихи старались обходить парня стороной, но он то знал, что девушки заинтересовались в нем, что несомненно удовлетворяло его эго, будто поглаживая по головке.

Так, надышавшись свежим кислородом, он довольный завалился на кровать, явно проиграв в войне с собственным желанием поспать. Глаза сомкнулись сами собой, но ему эта дрёма и покой было очень даже приятны, он снова чувствовал себя  хорошо.

Только Россия теперь не просто мальчик, что был сыном самого влиятельного человека страны, сейчас он был его сукой. (Самкой)

Pov Россия

В этом сне я видел братьев и сестер, в особенности самых близких мне...

—Белл, вы куда?

Но те отдалялись от меня все дальше и дальше, я словно терял с ними ту самую тонкую нить, что связывала нас воедино, то, что сдерживало меня от конечного распада.

—Росс...

Беларусь единственный, кто обернулся посмотреть на меня.

—папочка... Он...

Зелёные глаза брата наполнялись слезами, и больше я не услышал ни слова.

Проснулся, испуганно поднявшись с кровати.

—черт...

Я осмотрелся, это была все та же проклятая больница. У меня не было абсолютно никакого желания оставаться здесь, поэтому я оделся и вышел на улицу. Здесь все ещё была ее территория, но это более менее успокоило мое нутро, которое ни с того ни с сего взбудоражилось.

Отца с того дня я не видел. Он не приезжал сюда, в управление меня не пускали, остальные же пожимали плечами. Он же у нас занятой, сука. Я злился на него, как будто он обещал прийти на утренник и не пришел. Эти несколько дней одиночество, в казавшимся теперь для меня чужим миром тянулись по минутам, и все что я помнил, это то, что смотрел в свое окно, то в сад, то на дорогу, подсознательно надеясь, что сейчас увижу тот Чертов черный автомобиль.