Я боюсь

Part 6

Иногда что-то долгожданное и желаемое находится так близко, что мы начинаем сомневаться, не ловушка ли это. Не игра ли это нашего разума, который позволил поймать перо синей птицы. Сквозь годы неверия трудно справиться с сомнением, что птица — не иллюзия, а ты — все еще ты. Страшнее всего насладиться этим, забравшись вверх настолько высоко в чувстве эйфории, а после смотреть пустыми глазами на свои оборванные крылья, раны от падения с огромной высоты на смертоносные скалы жестокой реальности...

Боялся ли Сокджин этого? Безусловно.

Он страшился забыться в трепетном и приносящим удовольствие чувстве, отпустить все смятения, преследовавшие его изо дня в день и не отпускающие до тех пор, пока Намджун не придет и «не выбьет всю дурь» из головы Сокджина, как говорил его учитель. Это помогало, воодушевляло и прибавляло уверенности и сил, за что Сокджин был благодарен, однако тени сомнения вновь появлялись в душе.

Намджун, знавший об этом, стал проводить с ним намного больше времени, занимая все мысли Сокджина, пытаясь поддерживать его в любых начинаниях, тренировках, оставаясь рядом настолько, насколько позволял сам Сокджин. Намджун хотел видеть Сокджина тем, кто он есть, и дать ему возможность раскрыться, взмахнуть крыльями и пронести все светлое, чистое, яркое и сияющее через его золотой голос, что стал все чаще слышать каждый в компании, не переставая восхищаться его красотой.

Мысли о навязчивости Намджуна никогда не посещали голову Сокджина: Намджун медленно и постепенно становился всем, что вдохновляло его, что поддерживало, воодушевляло, привлекало, манило...

Сокджин не представлял, как бы прошел путь от студента-юриста до скорого дебютанта без Намджуна, что всегда стоял у него за спиной и придерживал за руку, легко проводя большим пальцем по нежной коже дрожащей кисти. Сокджину хватало лишь его спокойной уверенности во взгляде, обращенном на него, чтобы выкинуть поедающие его голову мысли из головы и повернуться навстречу порхающей синей птице, а после запеть так, что мурашки бегут по коже, а глаза сами собой наполняются слезами. Во время пения Сокджина слушатели не могли отвести взгляд от музыкального волшебства, происходящего на сцене, задыхаясь от вспыхнувших чувств и давясь слезами. Высвободившись от эмоциональных и удушающих оков, испытав катарсис, они не перестают плакать и переосмысливать что-то, что важно им. Что было задето...

Готовясь к скорому дебюту, Сокджин усердно трудился, боясь что-либо сделать не так, испортить, ошибиться, отчего он оставался допоздна в зале для практик, постоянно тренируясь втайне ото всех, пока охранник, сжалившись над парнем, с руганью и угрозами рассказать все компании не прогонял, изнеможённого парня домой. На следующие дни Намджун, с беспокойством в глазах, спрашивал Сокджина о его самочувствии, потому что каждый раз парень выглядел неважно и был очень вялым и сонным на репетициях и прогонов новых песен, продюсером которых был сам Намджун.

Видя в глазах Сокджина неподдельный интерес к созданию музыки, Намджун предложил Сокджину работать над его мини-альбомом вместе, отчего на лице ученика заиграла счастливая улыбка, а горящие в предвкушении глаза говорили о бесконечном желании погрузиться в мир композитора. Намджун видел в Сокджине себя несколько лет назад: такого же пугливого, но ужасно любопытного и с большими крыльями за спиной, что потерпели десятки рядов падений о твердую, укрытую острыми камнями землю. Желание вернуть былое стало одним из первых стимулов не отвернуться от синей птицы и помочь найти Сокджину клетку, повернуть ключ. Намджун медленно выстраивал мост доверия между собой и Сокджином, сам того не замечая, как кроме испуганного олененка двигался навстречу и он сам, будучи завороженным невинностью и красотой его. Погладив раз только выступившие рожки, он уже не осмелился убирать свою руку с макушки, чувствуя, как олененок ластится к нему, подставляясь под широкую ладонь.

Мысли отпустить Сокджина никогда не посещали голову Намджуна...

Дата дебюта становилась все ближе, а давление на Сокджина со стороны компании все больше увеличивалось, заставляя Сокджина трудиться еще усерднее до боли и дрожи во всем теле, хрипоты в горле и мрачности мыслей, которые прятались в его сердце и душе, так и норовя захватить разум каждый раз, когда менеджеры и преподаватели отчитывали его за малейший неправильный шаг либо движение, а трейни, что были бэк-танцорами, с усмешками наблюдали за Сокджином. Становилось до слез обидно, что он вновь видит ухмылки на лицах не верящих в него людей, повышенный, командный голос, строгие и недовольные взгляды. Однако в этот раз Сокджин находил в себе силы двигаться дальше, чтобы испытать, наконец, долгожданное чувство достижения и сбывшейся мечты, а еще увидеть счастливую улыбку и глаза, полные гордости за него, такого несмелого, однако поборовшего страх, который пребывал с ним последние десять лет.

Улыбка Намджуна и его поддерживающий взгляд вселял в Сокджина огромную уверенность в своих силах, огромное желание двигаться дальше и усердно трудиться, а еще никогда не потерять такого человека, как он. Мудрый и понимающий, заботливый и по-своему милый Намджун окрашивал его будни трейни в самые яркие цвета, открывая для него мир музыки со всех сторон и аспектов, вдохновляя его и наставляя. Первые аккорды на гитаре, первые написанные строчки его собственной лирики, первая созданная мелодия, впервые быстро бьющееся сердце не от тревоги и волнения... Все самые яркие моменты, произошедшие за то время с Сокджином, подарил Намджун, ведя его за руку со светлой улыбкой и ямочками на щеках.

Он был его стеной, за которую он мог держаться, вновь впадая в отчаяние. Он был его плечом, которое подставлялось под горькие слезы. Он был его глазами и ушами, что показали всю красоту музыки и мира. Он был его зеркалом, его отражением, говорящим принять себя, любить себя, не бояться, а еще верить в себя и в него...

Иногда голову Сокджина посещали мысли о том, что когда-нибудь Намджун покинет его без колебаний, и ему придется идти одному по своему, пока еще не освещенному, пути, который так манит и отталкивает своей темнотой и таинственностью одновременно. Страшно представить себя без его теплой руки, темно-карих глаз, полных безграничных звезд, согревающей улыбки, глубокого, с хрипотцой, голоса. Сокджин никогда не был способен сдержать слез, когда он думал об этом. Мысли о том, что он останется один, без Намджуна, ужасно пугали его, заставляя отчаянно цепляться за мужчину, который не мог разобрать видимой дрожи Сокджина, его почему-то умоляющих глаз. Однако нежное прикосновение к макушке и легкое сжатие плеча с последующей снисходительной улыбкой сразу же успокаивало парня, что неосознанно подставлялся под широкую ладонь, облегченно выдыхая.

День появления Сокджина на сцене все близился, на что указывали его фотографии, размещенные на сайте компании, его новый профиль в Твиттере и обложка дебютного мини-альбома. А еще быстро нарастающее волнение и следовавшая за этим растерянность, отчего Сокджин, казалось, в сотый раз запнулся и чуть не упал, если бы не подхвативший его бэк-танцор, который вскоре опустил его на пол под смешливые взгляды остальных. Музыка сразу же стихла.

— Ким Сокджин, — раздался раздраженный голос хореографа.

Мужчина смерил его пронзительным и строгим взглядом, а плотно сжатые зубы и подрагивающие кончики пальцев выдавали его едва сдерживаемую злость и нервозность. Сокджин поднял голову, взглянув на него, и напрягся всем телом, чувствуя на себе взгляд каждого присутствующего в небольшой комнате для практик. Парень поднялся и подошел немного ближе к хореографу, все еще оставаясь на расстоянии.

— Простите, в следующий раз, — начал было он.

— В следующий раз ты вылетишь отсюда, — перебил его тренер. — Хватит летать в облаках и очнись, наконец! У тебя скоро дебют, а ты так расслабился и все, что у тебя получается, это играть в умирающего лебедя, запутавшись в ногах.

Кто-то из бэк-танцоров повторил падение Сокджина, отчего остальные засмеялись, а «виновник» опустил голову, чтобы не видеть насмехающихся над ним глаз, однако он все равно чувствовал прожигающие его спину взгляды и слышал смех, осколками впивающийся в голову так, что Сокджин перестал слышать что-либо кроме него.

— Простите, это последний раз, — дрожащим голосом проговорил он, в конце переходя на шепот.

Все оставшееся время репетиции Сокджин попытался абстрагироваться от всего, полностью отдавшись музыке. Навязчивые мысли врывались в его сознание, отчего Сокджин мог пошатнуться или резко забыть хореографию, но, сразу же взяв себя в руки, продолжал выполнять движения и сосредотачивался на чувствах, что лились из его тела мощным потоком...

До дебюта три дня. Семьдесят два мучительных часа, что заставляют сердце Сокджина биться чаще: то ли от страха, то ли от нетерпения. Может быть, все сразу, но это так вдохновило и испугало Сокджина одновременно, что тот практически не выходил из комнаты для практик, в которой играла его дебютная песня, не переставая, а сам парень вновь и вновь повторял всю хореографию и пел, сосредоточившись на своих движениях и лице, совершенно не обращая внимания на болящие связки. В комнате стоял тяжелый, прогретый от тела и дыхания Сокджина воздух, который заставлял тяжело дышать и осушать очередную бутылку воды.

Неудовлетворение от своей работы все росло и росло, отчего Сокджин не переставал ругать себя и начинать заново, не замечая дрожащих от перенапряжения ног, что почти не держат его, пота, что льется градом с мокрой челки, хрипящего горла, что начало чесаться еще сильнее. Он не замечал, как синяя птица, еле взмахнув крыльями, приземлилась на землю, будто совсем обессилев. Жалкие отголоски бывшей песни выходили из маленького клюва, а дрожащие перья на крыльях потеряли былую золотую яркость, заметно потускнев. Птица перевела взгляд на хозяина, изнуряющего себя до неосознанной деятельности, что вялыми движениями и полуприкрытыми глазами выдавала его сознательно бессознательное состояние.

Каждое движение давалось с огромным усилием, будто что-то невидимое тянуло Сокджина к полу. Слова еле вылетали из его пересохших губ, что за время потеряли свою былую красную и привлекательную насыщенность цвета. Глаза потускнели, так и норовя закрыться, однако Сокджин, встряхнув головой, попытался взбодриться.

— Все не так! Еще раз, — произнес он, включив песню заново...

Птица жалобно простонала и рухнула своим небольшим тельцем полностью на землю, разложив посеревшие крылья...

Намджун не ожидал увидеть кого-то в стенах здания компании, когда время перевалило за семь часов вечера. Он работал над новыми композициями, что создавались сейчас по волшебству. Вдохновение не покидало его на протяжении нескольких месяцев, заставляя творить музыку, которая отличалась от той, что он создавал ранее. Песни были нежнее, а лирика становилась менее жесткой и агрессивной, но Намджун не хочет говорить, что ему это не нравится. Чувствуя себя окрыленным, Намджун наслаждался этим, вбирая в себя все потоки вдохновения и улыбаясь собственным мыслям. Находиться в процессе творчества, создания ему очень нравилось. Это могло занять часы, а теперь даже дни, рождая на свет все больше и больше композиций, что искренним светом звучали из колонок.

Намджун понимал, откуда это чувство воодушевления. Он не стал отрицать этого с того самого момента, как неожиданного вышел из творческого блока, написав лирику, что таила в себе эмоции, которые он почувствовал при виде Сокджина, неловкого, смущающегося и прячущего взгляд карих глаз. А его голос, прозвеневший в тишине холодного концертного зала, пробудил в нем незнакомые, яркие, светлые и теплые чувства, что отозвались в его горячем сердце быстрым стуком.

Улыбнувшись своим мыслям, Намджун достал телефон и набрал номер своего подопечного, решаясь провести с ним несколько часов вместе. Как друзья, конечно. Однако слышны были только гудки в динамике, что расстроило и насторожило одновременно мужчину. Зная Сокджина, тот никогда не расставался со смартфоном и сразу же отвечал на его звонки своим бодрым и слегка дрожащим от волнения голосом. Нахмурившись, Намджун позвонил еще раз, идя вдоль коридора, пока не услышал знакомую мелодию мобильника Сокджина из комнаты для практик.

Неодобрительно покачав головой, Намджун развернулся и направился к серой двери, громко произнося:

— Опять тренируешься, Сокджин? Тебе ведь сказали отдыхать.

Не успел Намджун полностью открыть дверь, как увидел Сокджина, бездвижно лежащего на полу. Его рука тянулась к недопитой бутылке, что упала, образуя лужу из-за разлившейся воды. Волосы и одежда Сокджина были все еще мокрыми от пота и прилипали неприятно к телу, из-за чего у парня вырвался легкий хриплый стон. Этот звук вывел из оцепенения Намджуна, что быстро приблизился к бессознательному Сокджину, набирая номер скорой помощи...

В больнице, куда отправили Сокджина, ожидали появления фельдшера Намджун и менеджер будущего певца, что очень сильно волновались за состояние парня. Врач скорой помощи вышел из палаты под нетерпеливые взгляды мужчин и сразу же пресек любые вопросы с их стороны, рассказывая сам.

— Сильное переутомление. Как я понимаю, он скоро дебютирует, поэтому очень много тренировался, — врач укоризненно посмотрел на них. — Ему стоит отлежаться несколько дней, чтобы привести тело в порядок, не забывая о приемах пищи, конечно. А еще это касается и его голосовых связок.

— Что? — уставился Намджун на доктора. — Что случилось?

Менеджер нервно оттягивал ворот рубашки, судорожно ища в телефонных контактах номер директора компании, чтобы объяснить всю ситуацию.

— Все, что он может сейчас, — хрипеть, — сказал доктор и, так и не дождавшись ответа от мужчин, ушел.

Намджун, взглянув на трясущегося от страха менеджера, разговаривающего по телефону, медленно приблизился к палате Сокджина, в которой тот почти беззвучно плакал от осознанности того, что сам все испортил. Опять...